Фау-2 (ЛП) - Харрис Роберт

Она открыла ящик. Внутри — маленькое серое удостоверение, похожее на паспорт. На обложке: 3-я танковая дивизия СС «Викинг». Внутри — фотография молодого человека, поразительно похожего на Арно, имя: Гийом Вермеулен, группа крови, подпись командира и фиолетовая печать со свастикой.

Хотя сердце её бешено колотилось, ум оставался холодным и ясным. Гийом был жив. Он сражался за немцев. Сейчас он скрывался — судя по всему, был ранен. Он не мог показаться на улице. Значит, даже если остальные куда-то ушли, он наверняка всё ещё в доме. Он почти наверняка слышал, как она стучала в дверь, как вошла, как прошлась по кухне и поднялась наверх.

Медленно она обернулась, наполовину ожидая увидеть его за спиной. Но дверной проём был пуст, как и лестничная площадка и ступени. Она спустилась на первый этаж и перегнулась через перила, глядя в холл. Пол, выложенный чёрно-белой плиткой, был пуст. В других спальнях его вряд ли могло быть, так что оставались два варианта: гостиная — но та выглядела слишком холодной и заброшенной — или, что куда вероятнее, кабинет отца. Вероятно, он там — и слушает. Она прикинула расстояние до входной двери. Можно было бы броситься к ней, но это могло спровоцировать его выйти и перехватить её. Лучше идти спокойно. Она огляделась в поисках чего-нибудь, что можно было бы использовать как оружие, но не нашла ничего подходящего.

Хорошо — она выпрямила плечи — иди.

Она спустилась по лестнице, пересекла холл, открыла дверь и вышла на улицу. Ключ всё ещё торчал в замке. Она заперла дверь и положила ключ на место, на притолоку. Окно кабинета выходило в сад. Шторы были задернуты. Она могла себе представить, как он стоит за ними, раздвинув тяжёлую ткань, и наблюдает за ней. Подавив желание ускорить шаг, она пошла по траве неторопливо. Уже дойдя до середины, она увидела, как открывается калитка — в сад вошли доктор и мадам Вермеулен, с ними был Арно.

Они остановились в изумлении. Она подошла ближе:

— Вы целы, — сказала она. — Слава богу.

Доктор Вермеулен холодно спросил:

— Что вы здесь делаете?

— Пришла убедиться, что с вами всё в порядке. — Её голос прозвучал натянуто, высоким фальцетом, поэтому она поспешила добавить, слишком бодро: — Вы не знаете, куда упала ракета?

Арно внимательно смотрел на неё.

— Мы пытались выяснить, но подойти близко не смогли. Кажется, она попала в поле.

— Повезло, — она попыталась улыбнуться. — Главное, что вы живы. Увидимся вечером.

Они стояли у неё на пути. Она сделала движение, чтобы пройти, и на миг ей показалось, что Арно попытается её задержать. Он словно что-то прикидывал в уме.

— Да, — сказал он. — Это будет хорошо.

Он отступил в сторону, и через секунду она уже была за воротами, на улице.

На площади у собора она жестом остановила британский армейский джип — капрал и двое рядовых. Машина круто свернула на брусчатку и затормозила. Капрал спросил:

— Да, мэм. Всё в порядке?

— Я полагаю, что в одном из домов неподалёку прячется немецкий солдат.

19

В самом сердце стартовой зоны полка, между Схевенингеном и Вассенаром, на плоском ландшафте лесов и дюн, примерно в двух километрах от моря, находился ипподром Дёйндигт — овальное поле длиной в восемь фурлонгов [3], с тремя трибунами, построенными ещё до Великой войны. Именно здесь должна была пройти траурная церемония в память о расчёте лейтенанта Штока.

Граф не хотел ехать. Четыре дня спустя после налёта на Пенемюнде, наспех вырытое кладбище рядом с железной дорогой приняло более сотни гробов, опущенных в братскую могилу; он даже не знал, в каком из безымянных деревянных ящиков покоилась Карин. Но мог ли он использовать это как оправдание, особенно перед самим собой? Гибель этих людей лежала на нём не меньше, чем на других. Это был его долг — отдать им последнюю честь. И вот, после запуска Фау-2 по Мехелену и свёртывания площадки, он оказался на переднем сиденье «Кюбельвагена» Зайделя, с сержантом Шенком и ефрейтором на заднем сиденье, в пути к ипподрому.

К их приезду обветшалые трибуны, с облупившейся краской и сгнившими досками, были почти полны. Согнано было около тысячи человек, по воле или по приказу: штабные части полка, обслуживавшие командование; технические части, разгружавшие ракеты с поездов и готовившие их к запуску; топливные и ракетные расчёты, пусковые команды, а также все остальные вспомогательные службы — водители, техники, связисты, повара, зенитчики, пожарные, радисты — всех отправили на этот пустынный участок побережья, чтобы обстреливать Англию. Они сидели стройными рядами и слушали, как оркестр полка исполняет подборку траурных гимнов.

Небо было высокое, серое и чистое; ни следа RAF. На песчаном треке, заросшем жёсткой травой, стояли несколько стульев и микрофон на низком помосте. Рядом сидели протестантский пастор и католический священник. Перед ними выстроились двенадцать гробов, каждый покрыт флагом со свастикой и увенчан фуражкой погибшего. Почётный караул стоял по стойке «смирно». Вид этих одиноких фуражек в сочетании с печальной музыкой произвёл на Графа ошеломляющее впечатление. Всё было как в Пенемюнде. Он снял фуражку и вытер глаза рукавом.

Зайдель с беспокойством посмотрел на него:

— Всё в порядке, Граф?

— Да, я в норме.

Они поднялись на трибуну и нашли последние свободные места. Сослуживцы встали, пропуская их. Только они сели, как на ипподром выехал «Мерседес» Каммлера. Он медленно проехал вдоль трибун и остановился перед гробами. Из передней двери вышел Каммлер. Из задней — полковник Хубер и ещё один высокий офицер СС. Все трое встали перед гробами спиной к собравшимся, вытянули руки в нацистском приветствии, затем поднялись на помост и заняли места. Почтительно, в присутствии мёртвых, они сняли фуражки. Восточный ветер, дувший с самого рассвета, поднимал края флагов со свастикой и трепал густые светлые волосы второго офицера СС. Тот поднял руку, чтобы пригладить их, — и одного этого жеста было достаточно, чтобы Граф узнал его, ведь он видел его тысячу раз — на продуваемом всеми ветрами пустыре Ракетного аэродрома в Берлине, на полигонах Куммерсдорфа, на побережье Боркума, на берегу Балтики в Пенемюнде, на равнине Близны в Польше...

Раздался барабанный бой. Все встали. Оркестр заиграл «Ich hatt' einen Kameraden» — солдатскую песню-плач. Тысяча голосов подхватила слова:

Фон Браун пел вместе со всеми, но всё это время его беспокойный взгляд скользил по трибунам — туда-сюда, вверх-вниз, снова туда-сюда — пока, наконец, не остановился на Графе.

Граф отвёл глаза.

Остальная церемония прошла для него как в тумане — гимны, благочестивые проповеди двух священников, панегирик Хубера («Они пали, служа Отечеству, отдав жизни за наше святое дело…»). В мыслях его проходил парад призраков — Карин на пляже в тот последний вечер, девушка в борделе, стоящая над ним с ножом, Вамке с канистрой керосина в момент перед смертью, человеческие останки, разбросанные вокруг воронки от взрыва ракеты, тени рабов, бредущих по туннелям Нордхаузена. Только услышав голос Каммлера — хриплый, отрывистый, сделавшийся ещё более металлическим от усиления — он заставил себя вернуться в настоящее.

Генерал СС стоял у микрофона с листом бумаги в руках. Граф попытался сосредоточиться, уловил обрывки слов — «крестовый поход за западную цивилизацию… историческое предназначение фюрера… окончательная победа обеспечена…»

Он торжественно поднял бумагу.

— Солдаты Дивизии Возмездия! Я хочу зачитать вам следующее сообщение из Рейхсминистерства народного просвещения и пропаганды. «По состоянию на сегодня Фау-2 разрушили три моста через Темзу в Лондоне. Здания парламента серьёзно повреждены. В радиусе пятисот метров от Лестер-сквер не осталось ни одного уцелевшего строения. Пикадилли-сёркус также разрушен. Тауэр пострадал от мощной ударной волны». Пусть это станет их эпитафией.