Николай Гейнце - Князь Тавриды
Она успела в это время уже списаться с ним.
«Обратиться к ней!» — мелькнуло в голове князя, но он тотчас же отбросил эту мысль.
Она ответит ему то же, что ответила Степану во второй его приезд в Чижово.
Он вспомнил ее печально-загадочные взоры, бросаемые ею, при ее редких посещениях, на княгиню.
И эти посещения, — он теперь был убежден в этом, — совершаются по воле Григория Александровича, который сам никогда не переступал порог его дома и даже не сделал ему ответного визита приличия, который отдал всем.
Все мелочи, на которые он прежде не обращал никакого внимания, вырастали теперь в глазах князя в веские предзнаменования грозного будущего.
Значит честь и доброе имя князя Святозарова находятся всецело в руках Потемкина.
При этой мысли Андрей Павлович заскрежетал зубами.
Он, как большинство придворной партии, глубоко ненавидел светлейшего князя — выскочку, parvenu, как звали, конечно шепотом, Григория Александровича.
Почему же он медлит обличить его, князя Андрея Павловича, и возвратить ребенка когда-то любимой им женщине, княгине.
«Быть может, он сохранит эту тайну навсегда!» — пробежала в голове Андрея Павловича успокоительная мысль.
«Нет, он не таков, он, вероятно, готовит князю удар, удар публичный, он захочет позабавиться этим страшным приключением, этой роковой опрометчивостью князя… — тотчас и отвечал на нее Андрей Павлович. — Унизить князя Святозарова: сорвать с него маску высоконравственного человека в этот развращенный век, затоптать в грязь имя родовитого вельможи — это ли не победа развратника Потемкина, для выскочки — светлейшего князя римской империи».
Князь дико захохотал.
«А быть может он, этот его сын, умер не тогда, а потом…» — одну минуту подумал Андрей Павлович.
«Нет, он жив, жив… Он растет где-нибудь под чужим именем… Потемкин знает где и не нынче-завтра выведет его публично перед отцом страшной, грозной, живой уликой».
Андрей Павлович затрепетал.
Что сын его жив, он был почему-то глубоко уверен.
«Где же выход из этого положения? Что делать? Что делать?» — ломал себе голову князь.
Он не находил в своем уме ответа на эти вопросы.
Выхода не было.
«Смерть!» — шепнул в ухо Андрея Павловича какой-то голос.
— Смерть! — повторил князь вслух и как-то вдруг весь успокоился..
Смерть в представлении Святозарова на самом деле была единственным и лучшим выходом.
Она разрушит все планы Потемкина.
Честь фамилии Святозаровых будет сохранена и это историческое имя перейдет незапятнанным к потомству, к его сыну Василию, и даже к этому, ко второму, если Потемкин возвратит его княгине. Не будет же он глумиться над когда-то любимой им женщиной и над самого себя наказавшим преступником, над мертвым?
Как ни было нелестно мнение князя Андрея Павловича о Григорие Александровиче, но он разрешил эти вопросы отрицательно.
«А, может быть, тогда он сам, при своем могуществе, выведет его в люди под другою фамилиею, и даже княгиня не будет знать гнусного поступка мужа… — думал Святозаров. — Нет, она должна знать… Тогда, когда он будет в могиле… Она простит… Она ангел…»
Князь Андрей Павлович зарыдал.
— Да, да… смерть… — повторил он, заставив себя успокоиться и движением головы сбрасывая с ресниц последние слезы, а быть может и отгоняя и иные мысли. — Это возмездие…
Ему пришли на память слова Христа, обращенные к апостолу Петру:
«Вложи меч в ножны. Поднявший меч, от меча и погибнет…» И он, князь — убийца Костогорова, должен стать самоубийцей. Таков божественный закон возмездия.
Князь встал с кресла, несколько раз прошелся по кабинету, повторяя:
— Да, да, смерть, смерть…
Он подошел к тому же шифоньеру и, вынув из кармана ключи, открыл тот же ящик, откуда около пятнадцати лет тому назад вынул пистолет, которым он убил мнимого любовника своей жены — Костогорова.
Пистолет был заменен новым.
Андрей Павлович тщательно зарядил его, затем запер ящик и положил ключи в карман.
С пистолетом в руках он возвратился к письменному столу и сел в кресло. Положив оружие, он достал два листа бумаги и начал писать.
Писал он недолго. Это были два письма. Он запечатал гербовою печатью и надписал адреса.
Затем он снова взял в руки пистолет и задумался. В его уме, видимо, происходила борьба между желанием жить и необходимостью умереть. Так, по крайней мере, можно было судить по его последним словам:
— Нет, смерть… только смерть!..
Он приложил дуло к виску. Прикосновение металла к телу заставило его вздрогнуть. Он почувствовал, что рука его трясется. Он отнял пистолет от виска и направил его в рот.
Блеснул огонек. Раздался выстрел. Князя Андрея Павловича Святозарова не стало.
Его туловище с раздробленной головой грузно упало на одну сторону кресла. Окровавленный мозг обрызгал кругом ковер и мебель.
Смерть была, конечно, моментальная.
В этот самый момент княгиня Зинаида Сергеевна, которой доложили о беседе с Степаном, об отправке последнего в больницу, и о том, что князь, после разговора со своим камердинером заперся в кабинете и не велел себя беспокоить, шла узнать у мужа, что случилось.
Она была уже в двух шагах от двери кабинета, когда раздался выстрел. Как подкошенная, княгиня упала без чувств на пол.
Сбежавшаяся прислуга бережно отнесла ее в спальню, и пока горничная приводила ее в чувство, камердинер и лакеи бросились к дверям кабинета. Они оказались запертыми.
Тотчас же было послано за полицией. Когда в ее присутствии двери были отперты слесарем, глазам вошедших представилась уже описанная нами ужасная картина.
Все судебно-полицейские формальности и даже панихиды — князь был признан лишившим себя жизни в помрачении ума — были совершены в отсутствии княгини Зинаиды Сергеевны, с которой то и дело происходили истерические припадки.
Она лежала у себя в спальне и почти ни на шаг не отпускала от себя сына, который, впрочем, присутствовал на одной панихиде. Мальчик был поражен смертью отца и плакал навзрыд.
Лишь ко дню похорон княгиня несколько оправилась и в слезах проводила своего мужа в место вечного его успокоения в фамильный склеп на кладбище Александро-Невской лавры.
С кладбища привезли ее домой снова без чувств.
Весть о самоубийстве князя Андрея Петровича Святозарова с быстротою молнии облетела Петербург и заняла на несколько дней праздные умы столичного великосветского круга.
Высказывались предположения, делались сопоставления.
Припоминали историю самоубийства Костогорова и разрыва между супругами, продолжавшегося более года.
До истины, конечно, никто не додумался.
Григорий Александрович Потемкин при получении известия о самоубийстве князя Андрея Павловича, произнес только одно слово, непонятое никем из окружающих князя, кроме разве отчасти его матери.
Это слово было: «возмездие».
На письменном столе покойного князя Святозарова найдено было два запечатанных письма, на одном из которых стоял короткий адрес «полиции», а другое адресовано было на имя княгини Зинаиды Сергеевны.
В первом письме было только несколько строк.
«В смерти моей прошу никого не винить. Я застрелился сам. Князь Андрей Святозаров».
Только по прошествии шести недель, когда княгиня несколько успокоилась от постигшего ее горя, ей решились отдать предсмертное письмо мужа.
В нем было всего две строки, но эти строки заставили несчастную женщину побледнеть как полотно и впиться в них жадными глазами.
В письме стояло:
«Наш сын жив, прощай.
Твой Андрей Святозаров».«Что могло значить это письмо?» — вот вопрос, который возник в уме взволнованной княгини.
«Наш сын жив, — повторила она слова письма. — Ну, да, конечно, он жив, если он говорит о Васе. Но о ком же другом он мог говорить… Другого сына у меня не было… была дочь… она умерла… Что же это значит?..»
«Быть может Степан Сидоров, так как с ним последним говорил князь перед смертью, может что-нибудь разъяснит по этому поводу?» — подумала она.
Княгиня бережно спрятала письмо в потайной ящик своей шифоньерки и послала справиться в больницу о здоровье Степана Сидорова.
Ей доставили справку, что он умер в день похорон князя Андрея Павловича.
Если в письме была тайна, то он унес ее в могилу. Княгиня долго ломала голову над тем, что могло означать это странное, короткое письмо.
— Покойный просто хотел сказать вам, что у вас есть сын, который будет служить утешением в безвременной утрате мужа, — заметила княгине одна из ее немногочисленных светских приятельниц, которой она доверила эту тайну.
Эта приятельница была умнейшая женщина описываемого времени времени — Дашкова.
