Владимир Архипенко - Ищите связь...
Командир бригады отдал приказ выходить в море. Головным, как всегда, шел «Император Павел I», за ним «Андрей Первозванный», «Цесаревич» и «Слава». Корабли, набирая ход, шли навстречу начавшим подниматься волнам и усилившемуся ветру, который уже засвистел в снастях.
От горизонта быстро наползала, захватывая все видимое пространство, огромная черная туча.
Сергею никогда еще не доводилось бывать в штормах, хотя он уже много наслышался, о них. Волнения он не испытывал никакого — разве может что-то случиться с такой стальной громадой даже на большой волне? Однако он и опомниться не успел, как корабль стало раскачивать. Форштевень несколько секунд лез кверху, а потом накренялся и уходил вниз, под ложечкой рождалось неприятное ощущение пустоты. А размахи преодолевающего волну корабля становились все круче. Брызги, перелетая через форштевень, окатывали палубу. А потом стоявший возле башни Сергей, который по штормовому расписанию выделялся в помощь боцманской группе, увидел, как на этот раз форштевень скрылся в водяном вале, и пенистый поток прошел по палубе. И тут он в первый раз почувствовал подступившую к горлу тошноту.
Небо уже заволокло совсем, вокруг потемнело, как в сумерки, кругом, куда доставал взгляд, вода кипела и пенилась, навстречу кораблю катились огромные с белыми гребнями волны, ветер забивал дыхание, гудел и свистел так, что в его гуле ничего не было слышно.
Боцман Приходько встал рядом с Сергеем, наклонился к нему, прокричал в ухо:
— Держись, парень! Бог не выдаст, свинья не съест! Укрылся бы ты за башней…
Но тут громада корабля снова ухнула вниз, в провал между вздыбленными волнами, внутри у Сергея будто что-то оборвалось, и он, чувствуя, что сейчас его вывернет наизнанку, вытянул, как слепой, руки вперед, сделал несколько шагов к борту, уцепился за леера. Внизу у борта клокотала, пенилась темная вода, и он изо всех сил зажмурил глаза. Когда его стошнило, стало как будто немного легче, но наступила такая слабость, что руки стали как ватные, и он не мог держаться за леер с прежней силой. На мгновенье мелькнула мысль, что он может сорваться и полететь вниз, но прошла она как бы стороной, не вызвав тревоги. Даже это было для него сейчас безразлично. Кто-то сильной рукой рванул его за плечо. Сергей повернул голову и увидел сердитое лицо боцмана, услышал злой голос:
— Ты что, раззява, шлюпку не закрепил как положено? Если сорвет, под суд пойдешь, болван! А ну марш за тросом! Бегом, бегом!
И он подтолкнул его в спину. Сергея шатало от слабости, но он, превозмогая себя, стиснув зубы, побежал вниз, миновал уходящий из-под ног коридор, скатился по трапу. Когда он вернулся, боцман накричал на него, назвал безмозглым бараном и опять приказал бежать, принести еще один моток. И хотя Сергей вернулся довольно быстро, боцман снова наорал на него, кричал, что такого матроса только за смертью посылать, и тут же заставил его проверить все крепления на шлюпках, туго ли натянуты тросы, и, если надо, подтянуть их.
Пришлось переходить по скользкой, неверной палубе от шлюпки к шлюпке, а боцман шел следом и все кричал на него до тех пор, пока Сергей не почувствовал злость — и чего привязался, идол? Без того тошно… Но почему-то именно после того, как разозлился, он почувствовал себя получше и ощутил, что руки и ноги окрепли, вроде бы стала отступать и тошнота.
Он добросовестно проверил все крепления, подтянул, где надо, а когда дошел до последней шлюпки по левому борту, в воздухе заметно посветлело. Клубящиеся тучи уносило ветром на ост — к Петербургу.
Позже, когда почти улеглась качка, боцман подошел к Сергею, сказал незлобиво:
— Ты, Краухов, на меня не серчай. Я ведь с намерением на тебя орал, бегать заставлял и злил специально. Если молодого матроса в шторм травить начинает, то первое дело его отвлечь от собственной слабости надо. Так что считай — это вроде лечения было…
А ураган, уйдя к востоку, взбаламутил по пути мелководный Финский залив, потопил несколько рыбацких шхун и со всей силой обрушился на Петербург и пригороды, срывая крыши с домов, опрокидывая афишные тумбы, свивая в жгуты провода на столбах. От черных туч сделалось так темно, что в домах пришлось зажечь свет. Прохожие в ужасе бросались в подворотни, спасаясь от небывало сильной грозы с градом. Мутные потоки заливали улицы и площади. Нева почернела и вздулась, у Елагина острова легко, как щепку, перевернуло прогулочную яхту, ветер сорвал от причалов баржи с дровами.
Ураган промчался и над Царским Селом, куда утром после московских торжеств вернулась царская семья. Ветер с корнем вырвал вековые дубы и сосны, сорвал с крыши дворца листы кровельного железа, опрокинул сторожевую будку, завалил дорожки сучьями, черепицей, обломками заборов. В течение нескольких минут в парке погибла тысяча деревьев.
Богомольные обыватели шепотом говорили друг другу, что все это не к добру.
После того как ураган ушел далеко на ост, адмирал Эссен приказал бригаде линейных кораблей вернуться в район Гангэ, продолжать учения. «Павел I» в строю других кораблей утюжил серо-свинцовую воду, послушно поворачивал по командам, замедлял и ускорял ход. Беспрерывно шли учебные стрельбы по мишеням.
Каждое утро Сергей видел у горизонта светлые пятнышки — обтянутые парусиной плавучие щиты. Корабль, маневрируя, все время меняя курс, шел то параллельно им, то наперерез, чтобы вести огонь под разными углами, носовая и кормовая башни главного калибра легко разворачивались, стволы двенадцатидюймовых орудий задирались вверх, а потом по ревуну начиналась стрельба, слепящее пламя на миг высверкивало из стволов, палуба окутывалась едким дымом. Проходила секунда-другая, и у горизонта возле светлых пятнышек щитов вырастали белые султанчики вздыбленной воды.
Гром выстрелов больно бил по барабанным перепонкам, и после стрельбы долго побаливали уши. И все же Сергею нравилось, когда орудия открывали огонь. Была в них грозная мощь, от которой замирало сердце.
Обычно адмирал Эссен руководил учениями с мостика крейсера «Рюрик», отдавая приказы командирам кораблей с помощью флажных сигналов, заставлял их отрабатывать до совершенства элементы боевой подготовки, нещадно распекал за малейшую оплошность. Иногда он посещал линейные корабли на своем белоснежном юрком катере.
В ходе учений Сергей два раза видел командующего морскими силами совсем близко. Этот грузный, медлительный с виду адмирал обладал поистине неистощимым запасом энергии и упрямства. Он часами не покидал ходового мостика, отказывался от обеда в кают-компании, ограничиваясь чаем, который приносили ему вестовые. Когда начинались стрельбы, адмирал подносил к выцветшим голубым глазам тяжелый морской бинокль и замирал, ожидая попадания. Если снаряды один за другим шли мимо цели, лицо Эссена багровело, седая бородка нервно подрагивала, и он цедил сквозь зубы забористые ругательства, от которых вытягивались и каменели лица стоявших на мостике офицеров. При удачных попаданиях открыто радовался, не скупился на поощрения.
Однажды, когда носовая башня со второго выстрела накрыла мишень, Эссен оторвал от глаз бинокль, сказал громко (Сергей, стоявший под мостиком, слышал каждое слово), что именно так всем морякам следует относиться к своему делу. Он попросил пригласить к нему после стрельб лейтенанта Затурского для выражения личной благодарности, а всему расчету предоставить вне очереди увольнение на берег и выдать по рублю из своих личных средств.
Услышав это, Сергей был обрадован — ему и Недведкину никак не удавалось встретиться с унтер-офицером Ярускиным на берегу, потому что увольнения, как назло, не совпадали, а им крайне нужно было в следующий раз очутиться на берегу вместе — предстояло провести первое после гельсингфорсских арестов нелегальное собрание. Только бы до прихода в Ревель самому не нарваться на дисциплинарное взыскание.
А получить замечание, попасть в разряд штрафованных можно было в любой момент. В матросской жизни, известное дело, не довернешься — бьют и перевернешься — бьют… Старший офицер корабля Миштовт наводил своими мерами такой порядок, что матросов бросало в дрожь от одного только его имени. Даже офицерам непонятно было его особое рвение. До поры до времени Миштовт, как и командир корабля, обязан был хранить в тайне приближающийся визит монарха на корабль. Но оба они и не подозревали даже, что тайна эта благодаря дыре в переборке стала уже достоянием нескольких матросов, среди которых был и матрос второй статьи Краухов.
В отличие от многих на корабле Сергей прекрасно понимал, чем вызвано небывалое рвение старшего офицера. Следовало быть особенно осторожным, чтобы не нарваться на взыскание.
У Миштовта была скверная привычка подойти со спины к работающему матросу так, чтобы тот не видел его, и молча наблюдать. Совсем недавно — на второй или третий день после урагана — Сергей сам увидел, как запросто может придраться Миштовт к матросу.
