Далия Трускиновская - Сыск во время чумы
И он его обнаружил.
Прежде всего он увидел коня без всадника. Конь стоял спокойно, никуда не убегал. А затем – мужскую фигуру возле коня, почти им скрытую, и размерами – совершенно не архаровскую.
Левушка, выставив перед собой пистолет, чтобы выстрелить в самую последнюю секунду, мчался мстить за друга, когда услышал отчаянный крик:
– Тучков, не сметь!
Отродясь он не слыхивал, чтобы Архаров так вопил. Даже на плацу с солдатами (ах, где он, любезный санкт-петербургский полковой плац?) Архаров управлялся с ними без лишнего шума, хотя глотку имел мощную.
Судя по силе голоса, он был жив и, коли ранен, не смертельно.
Левушка левой рукой взял на себя повод и заставил коня сделать вольт. Только на повороте и стало ясно, что Архаров мирно беседует с разносчиком, просто загорожен и конем, и углом дома.
А еще мгновение спустя Левушка узнал и разносчика.
Это был переодетый полицейский служащий Карл Иванович Шварц.
– Вот, изволь радоваться, чуть не пристрелили, – сказал Архаров. – Спешивайся, Тучков, держи коней. Разговор у нас затевается долгий.
– Я уже вашей милости говорил, что занимаюсь розыском по своей части, – меланхолично молвил Шварц. – Подробности полицейского розыска посторонним людям неудобь сказуемы.
– Ну а коли бы мы с тобой одно и то же искали? – спросил Архаров. – Тогда как – сказуемы?
– Нет, ваша милость.
– Чтоб те…
Архаров говорил, коли проверять по часам, не менее минуты. И это была весьма насыщенная минута.
– Погоди, Николаша, – подал голос Левушка. – Давай наоборот.
– Как – наоборот? – Архаров, не поняв затеи, тем не менее сильно возмутился. – Мы сейчас вот что сделаем – мы этого сыщика хренова доставим на Остоженку и дождемся его сиятельство. А его сиятельство облечен губернаторскими полномочиями – стало быть, его приказание для полиции – закон. Ты, черная душа, ждешь, что ли, что Юшков вернется – тобой командовать? Я за Юшкова!
Немец молчал.
– Да не шуми ты, Архаров! Сделаем наоборот – раз он не желает говорить, мы ему все расскажем! – предложил Левушка.
– Как это – расскажем?! – тут Архаров замер с раскрытым ртом и, помолчав довольно долго, засмеялся. – Ну, Тучков, быть тебе при дворе в случае! Коли мы ему расскажем – он не сможет притвориться, что не слышал, разве что уши себе зажмет. Слушай, черная душа. Я по приказанию его сиятельства графа Орлова ищу убийц митрополита Амвросия. Я на них поставил ловушку, и в нее угодил человек, который, переодевшись разносчиком, в здешних краях околачивается. Но сбежал, сукин сын. И вот я тебе, полицейскому служащему, даю приметы злодея, который причастен к убийству митрополита! Тучков, будь свидетелем – сообщаю в полицию о злодеянии, как законопослушный подданный Российской империи!
– Сие – ваше дело, а мое дело иное, – отвечал Шварц.
– Порядок соблюдаешь, черная душа? – нехорошо полюбопытствовал Архаров. – Ну, слушай далее. Тот сукин сын, убегая, скрылся в неком здании, и я полагаю, что в том здании у злодеев логово… ага!
– Попался! – завопил довольный Левушка.
Шварц действительно не сумел скрыть интереса к архаровской новости.
– Да будет тебе порядок соблюдать! Коли ты мародеров выслеживал – так и говори… – тут Архарова осенило. – Слушай, Тучков, а помнишь ли…
– Что? – Левушка прямо весь подался к Архарову.
– Помнишь ли, как черную душу из огня спасали?
– Как не помнить!
– А ты? – Архаров повернулся к Шварцу.
– Таковые оказии запоминаются надолго, – молвил Шварц.
– Я тебя, Тучков, тогда за поджигателями вдогонку спосылал. Ты вернулся ни с чем – и что ты мне доложил?
Левушка задумался. На мальчишеской рожице отразился испуг – такое бывало частенько в тех случаях, когда подпоручик Тучков не совсем понимал, чего от него хотят.
– Не майся, сам скажу, – помог ему Архаров. – Ты доложил, что напоролся на фуру с мортусами. Что спрашивал у них про беглецов, а они промолчали.
Говоря это, он внимательно следил за немцем.
Тот, имея от природы лицо спокойное, а с годами выработав в нем унылую невозмутимость, тем не менее выдал себя взглядом.
– Ну так что же? У них, видать, обычай таков – не отвечать. Помнишь, ночью? – сказал Левушка.
– Обычай-то обычай… Карл Иванович! Какого рожна ты выслеживаешь мародеров возле чумного бастиона? Тебе странным показалось, что они исчезают прямо на глазах, или же появляются неведомо откуда? И в то же время непременно где-то поблизости фура с мортусами скрипит, а мортусы – в дегтярных робах, лиц не видно!
– Вашей милости угодно увязать шалости мародеров с беспрепятственными передвижениями мортусов? – деловито осведомился Шварц. – Сие более чем логично. Однако я должен убедиться, прежде чем докладывать о своем розыске…
– Сейчас убедим, – пообещал Архаров.
– Архаров! – восторженно взвыл Левушка. – Архаров, ты… ты… жениаль!
Тот покосился на него – но Левушка ничего женского не имел в виду, а просто от избытка чувств высказался на французский лад.
– Коли верить сведениям вашей милости, – Шварц коротко поклонился Левушке, – то выходит, тогда, при пожаре, мои злодеи прибыли на фуре, в балахонах мортусов, и та фура ждала их где-то в переулке. Нечто подобное я подозревал, но доказательства не имел. Будучи отогнаны вашими милостями, они успели добежать, набросить на себя сии маскарадные капуцины…
Левушка сделал большие глаза – Шварц употребил петербуржское модное словечко. Длинный черный маскарадный плащ с капюшоном, достаточно широкий, чтобы укрыть дамскую фигуру в пышных юбках, именно так и назывался. Был, правда, не дегтярным, а шелковым или же атласным.
Немец пошутил!
– … взять крюки и сесть на фуру. Сие близко к истине, – Шварц склонил голову, показывая, что признал правоту Архарова.
– Так. О мародерах, притворившихся мортусами, мы договорились.
– Коли не наоборот, – возразил Шварц. – О мортусах, сделавшихся мародерами. Ведь никто из гарнизона не сопровождает фуры в их странствиях по Москве.
Архаров задумался.
– Вот ты как дело повернул…
– Тогда, получается, этот Федька с другими негодяями и приезжал поджигать Головинский дворец? – спросил Левушка и на хмуро-недоверчивый взгляд Архарова отвечал: – Помнишь, мы выскочили – а они уже на фуре?
– Дни все короче, ежели вы изволили заметить, и немалую часть своего труда мортусы совершают в темноте, – напомнил Шварц. – Чем они и пользуются. Но, с другой стороны, негодяи сильно рисковали, поджигая дворец. Конечно, они могли увезти на фурах немало добра, прикрыв чумными рогожами. Да только куда бы они с тем добром дальше делись? Везти крупные предметы домашнего обихода к себе на бастион было бы для них крайне неосмотрительно, мелких же и ценных предметов, удобных для сокрытия, они во дворце, скорее всего, не нашли бы.
– Спрятать в любом доме можно, вон сколько стоит пустых домов… – подсказал Левушка.
– Таковая экспедиция занимает немало времени, а мортусам следует ночевать и кормиться в бараке, к коему они приписаны. Коли бы они не пришли ночевать – это бы для них плохо кончилось… Однако ваш домысел, сударь, я принимаю к сведению, – любезно сказал Левушке Шварц. – Хотя он и противоречит моему домыслу – попугать его сиятельство решили фабричные с кирпичных заводов, затеявшие бунт.
– Почему? – спросил Архаров.
– Потому что их много, и они едва ли не первые остались без работы и средств к существованию.
– Вам это доподлинно известно?
– Да, – сказал Шварц, – мне сие доподлинно известно, потому что мне сообщил об этом надежный человек.
Архаров задумался.
– Вот почему ты, черная душа, не хотел мне говорить про потайные кабаки и подвалы, где можно провиант по бешеным ценам купить. Не хотел своего надежного человека выдавать.
Шварц ничего не ответил.
– А что бы я ему плохого сделал? – спросил Архаров.
– Вы, сударь, человек полиции посторонний, – подумав, сказал Шварц. – И не знаете, что одно из главнейших условий ее успешности – налаженное осведомление о событиях и людях, нарушающих покой общества. В таких случаях разумный служащий закрывает глаза на некоторые нарушения закона для того, что иным путем он окажется без важных сведений. Проще всего нарушить сие налаженное осведомление… потом же его и за три года не восстановишь… Ломать – не строить.
Левушка вновь удивился – оказывается, немец умел высказываться и по-простому.
– Я нечто подобное предполагал, – признался Архаров. – Стало быть, вы полагаете, будто мортусы промышляют мародерством, мне же сдается, будто мародеры рядятся мортусами. Тучков, что скажешь?
Лицо Архарова при этом дивным образом изменилось – глаза сощурились, уголки губ приподнялись. Красоты от того, понятно, не прибавилось. На дамский взгляд, рожа сделалась хитрая и преотвратная. Однако Левушка не был дамой и понял: Архарову пришел на ум некий решающий в споре довод. Но какой?
