Алекс Брандт - Пламя Магдебурга
Комната на втором этаже была заперта. Заперта изнутри. Там кто-то был. Вытащив из-за пояса пистолет – не стоит повторять прежней ошибки, – Гефнер высадил дверь. Внутри были женщины: постарше и молодая. Наверное, мать и дочь. Красивые платья, кружева на плечах и груди, и кожа у них, должно быть, пахнет духами…
Когда он поманил пальцем девушку, ее мать бросилась на него. В ее руке был зажат маленький нож – наподобие тех, которыми вскрывают письма. Старая дура. Зачем она сделала это? Иеремия не хотел ее смерти. Он свернул ей шею одним движением, словно курице, и шагнул вперед.
Вначале девушка не сопротивлялась, ее руки висели безвольно, как плети. Но стоило ему прикоснуться губами к ее щеке, как она закричала, ногтями вцепилась в его бороду. Он наотмашь ударил ее по лицу, но она все не унималась. Это рассердило его. Он ударил еще, левой рукой чуть сдавил ее горло – пусть поутихнет и не мешает ему.
Возможно, он не рассчитал силу или же она сама неловко дернула головой… Ее глаза вдруг остекленели, тонкая голубая жилка на шее перестала биться. Но ему было уже все равно. Он стискивал ее плечи, хрипел, впивался зубами в белую кожу. Он двигался в ней и не отпускал до тех самых пор, пока не выплеснул в нее свое семя.
Что было потом? Гефнер снял с них обеих платья и нательные рубашки – пришлось повозиться, мертвые тела быстро костенеют. Хорошенько обшарил комнату, убирая в мешок все, что могло бы пойти на продажу. Он водил знакомство с одной торговкой, что вместе со своей немой дочерью ездила вслед за их полком. В ее фургоне можно было купить все, что пожелаешь: нательную рубаху или бутыль с водкой, затравочный порох или копченую свиную ногу, подметки для башмаков или кружево для манжет – все, что угодно, только плати. Эта же самая торговка скупала у солдат всевозможные трофеи и цену давала неплохую. Платья, подсвечник и прочее барахло, что он набрал в доме, – все это он сможет продать ей. Нельзя сказать наперед, сколько денег она заплатит ему, – так это ничего, сторгуются.
Оглянувшись напоследок, Иеремия шагнул за порог, аккуратно притворив за собой дверь.
* * *Несколько лет спустя дороги войны привели его к Магдебургу. К тому времени он был уже в чине капрала и одевался, как подобает опытному и имеющему заслуги солдату: дублет светло-зеленой замши с латунными пуговицами, широкие штаны, подвязанные красной лентой, начищенный стальной нагрудник. В походном сундуке у него также имелась и парадная одежда, которую он надевал по праздникам или на случай прибытия в лагерь высокого воинского начальства: темно-серый полукафтан, шитый серебряной тесьмой, с белыми прорезями в рукавах; две рубахи ульмского полотна с отложным воротом; шляпа с выкрашенными в красный цвет индюшиными перьями. Вдобавок к этому он обзавелся крепкой кольчугой итальянской работы – хорошая вещь, надежная, защитит и от пистолетного выстрела, и удара кинжалом, да и под одеждой ее не видно.
Деньги у него тоже водились: несколько серебряных талеров было зашито в поясе, а в одной разрушенной мельнице неподалеку от Гёттингена он спрятал небольшую лаковую коробочку, полную золотых украшений. Когда он надумает оставить службу, эта коробочка очень пригодится ему.
Иеремия даже стал подумывать о женитьбе. Умному солдату жена – большая подмога. Будешь накормлен, будешь ходить в выстиранной, чистой одежде, да и денег на шлюх истратишь поменьше. В его полку многие возили с собой своих жен и детей, не только офицеры, но и простые солдаты. У неаполитанца Пирелли, барабанщика из роты Акерманна, жена сама занималась продажей трофеев. И мало того, что любое барахло, что притаскивал муж, умудрялась сбыть по хорошей цене, так со временем стала принимать на продажу товар и у других солдатских семейств. Стоит ли говорить, что с такой женой дела у дурака Пирелли шли куда как хорошо.
После некоторых раздумий Иеремия решил так: скопить еще немного денег, а потом уже и найти себе подходящую жену. Ни красавица, ни молодая ему не нужна. Главное – чтобы была с головой на плечах, знала солдатскую жизнь и умела вести хозяйство. А молодых да красивых он при своем ремесле еще много попробует.
Надо только дождаться конца осады, дождаться, пока неприступная Эльбская Дева раздвинет свои мягкие ляжки перед тридцатью тысячами имперских солдат. А уж там его дела непременно пойдут в гору.
Стылую, голодную зиму, которую им пришлось провести под стенами Магдебурга, Гефнер запомнит до конца жизни. Пронизывающий ветер, от которого негде укрыться. Мерзлые гнилые овощи, которые иногда удавалось найти под снегом и от которых желудок выворачивало наизнанку. Кровоточащие десны и отмороженные пальцы ног чуть ли не у каждого третьего… Паппенгейм стремился держать под надзором все ведущие к Магдебургу дороги, заставляя своих людей по нескольку суток проводить под открытым небом в караулах, отправляя их в разведку или на поиски продовольствия. Солдаты умирали десятками, словно их косила чума. Все они ненавидели этот город, укрытый за крепостными стенами, где жители прятались от зимы в теплых жилищах, где было вдоволь хлеба и где не приходилось драться друг с другом из-за миски горячей похлебки.
Дисциплина и страх смерти уже не могли удержать людей, многие пытались бежать. Почти никому это не удавалось. Они или замерзали в пути, или их настигали посланные Паппенгеймом рейтары, или же приканчивали крестьяне, которые к солдатам относились так же, как и к волкам, забравшимся на скотный двор.
Но Иеремия ни разу не задумался о побеге. И дело здесь было вовсе не в угрозе смерти или увечья. Он знал, что, если решится когда-нибудь на побег, его не сумеют поймать. Дело было не в этом. Его удерживало на месте ожидание. Ожидание скорой и богатой добычи. Магдебург – богатый город. Даже после десяти лет войны остался богатым. Только идиоты и слабаки могут убежать, когда впереди маячит такой жирный кусок. В этом городе есть все. Огромные винные погреба и кладовые, доверху набитые копченым мясом. Золото и серебро, рубины и жемчуг, шелк и атлас. Там есть женщины, тысячи женщин, на любой вкус: худые и толстозадые, смуглые и белотелые, холодные и страстные, как огонь.
Иеремия знал: когда они придут в Магдебург, он возьмет то, что ему принадлежит. Каждого, кто попробует помешать, он убьет не раздумывая – будь это трусливый бюргер, или шведский наемник, плохо понимающий по-немецки, или же знаменосец из его собственной роты.
Однако ждать пришлось дольше, чем он рассчитывал. Даже весной, после того как под стены Магдебурга прибыл с основными силами фельдмаршал фон Тилли, город не пожелал капитулировать. Чем крепче стягивалась петля осады, тем ожесточеннее сопротивлялись защитники. День и ночь в офицерских палатках недобрым словом поминали имя Дитриха Фалькенберга – умен, будто сам дьявол ему помогает! Каждая атака на город заканчивалась тем, что штурмовые роты отходили обратно на позиции, потеряв убитыми и ранеными несколько сотен солдат.
Однажды вечером, после наступления темноты, когда по всему лагерю горели факелы, а из палаток то и дело доносился оглушительный хохот, песни и пьяная брань, Иеремия увидел старого фельдмаршала. Командующий шел через лагерь пешком, в сопровождении закованных в латы телохранителей. Шел бодро, левую руку положив на эфес шпаги, а правой придерживая полу подбитого шелком плаща. Сухое, словно вырезанное из дерева лицо, седая борода клином, старческие кривые ноги.
«Экий сморчок, – подумал про себя Иеремия. – А шевельнет пальцем – любого на тот свет отправит…»
Среди всех генералов, служивших под имперским знаменем, Иоганн Церклас фон Тилли был самым старым и опытным. Свою службу он начал еще в минувшем столетии, в войсках Александра Фарнезе[41]. Воевал в Нидерландах с восставшими против власти испанского короля голландцами. Воевал в Венгрии против турок. Воевал против чехов, против наемников Мансфельда, против баденского маркграфа Георга Фридриха[42]. Именно ему, Тилли, кайзер доверил управление всей своей армией после отставки Валленштайна. Именно ему приказал сокрушить Магдебург.
Солдаты не любили фельдмаршала, но относились к нему с уважением – знали, что Старый Капрал сумеет обставить любого противника, и даже если проиграет сражение, то вскоре возвратит проигранное с лихвой. А раз так, то и простой солдат не будет внакладе.
И все же сейчас, под стенами Магдебурга, люди потихоньку начинали роптать. Время шло, и ни грозные ультиматумы, которые отправлял осажденным фельдмаршал, ни бесконечные пушечные обстрелы, ни яростные атаки Паппенгейма не смогли сломить упорство Эльбского города. Осада затягивалась.
В апреле, после того как просохли дороги, два полка императорской армии переправились возле Шенебека на правый берег Эльбы, чтобы замкнуть кольцо осады вокруг Магдебурга. По приказу Паппенгейма солдатам надлежало в спешном порядке обустроить артиллерийские позиции и держать под надзором реку, перехватывая вражеских лазутчиков и гонцов, с которыми горожане могли бы пересылать письма в лагерь шведского короля.
