Иван Кошкин - За ценой не постоим
На следующий день бригаду перебросили севернее — закрывать брешь, образовавшуюся с падением Волоколамска. Но уже 4 ноября 28-я танковая вернулась в район первоначального сосредоточения и снова начала наступление на Скирманово. И сейчас, когда командарм разговаривал с Катуковым, мотострелки бригады атаковали проклятое село. Танковый батальон до сих пор не вышел на назначенный рубеж, и пехота наступала в одиночку, поддерживаемая только артиллерией. Тяжелые бои шли два дня, и Рокоссовский понял, что такими силами Скирмановский плацдарм ликвидировать не удастся. Ему придется рискнуть, сосредоточив большую часть своих танков в одном месте, и этим кулаком выбить немцев из Скирманово и Козлово. Он пока не решил, кого назначить командовать этой операцией. Катуков, несомненно, опытней Малыгина, он воевал еще на Украине и под Мценском показал себя блестяще. С другой стороны, командир 28-й танковой бригады знал местность и уже дважды атаковал Скирманово…
— Ладно, пока продолжай разведку, — командарм отошел от стола и уже взялся было за шинель, когда вдруг обернулся. — Да, вот еще что, вы не думали как-то описать свои действия под Мценском? Так сказать, подвести черту, собрать боевой опыт?
Комбриг и начштаба переглянулись, затем Кульвинский вытащил из сумки небольшую брошюру и подал ее генералу. Рокоссовский перелистал страницы и улыбнулся — это было напечатанное на ротаторе наставление, озаглавленное: «Инструкция танкистам по борьбе с танками, артиллерией и пехотой противника». Книжка состояла из двух разделов: «Бой танков в обороне» и «Наступательный бой». Ничего нового в ней, по большому счету, не было. «Инструкция…» имела лишь два достоинства: во-первых, краткость и четкость изложения; во-вторых — ее написали люди, как следует взгревшие немцев. Командарм вернул книжку Кульвинскому и сказал:
— Интересно. Сами решили или кто-то подсказал?
— Сами, — ответил Катуков, — в Кубинке было время.
Рокоссовский кивнул и, застегивая шинель, спросил:
— Для меня экземпляр найдется?
— Конечно!
Кульвинский отошел к штабному столу и вытащил из стопки бумаг свежий экземпляр «Инструкции…». Рокоссовский передал брошюру адъютанту и сказал:
— Поработайте над ней еще, соберите весь свой опыт — думаю, я смогу убедить командование выпустить ее большим тиражом как общеармейское наставление.
— Но, товарищ генерал, — ошарашенно заметил Катуков, — там же просто из Устава, ну и из «Тактики…»[33]. Это же в училище преподают…
— В училище… — повторил командарм, — «мы все учились понемногу, чему-нибудь и как-нибудь». Ты сам знаешь, как у нас помнят уставы. А «Тактика…», Михаил Ефимович, нам бы сейчас научиться не корпуса водить, а взводы и батальоны. Так что поработайте и доставьте экземпляр мне. И вот еще что — завтра с утра слушайте радио, Москву.
Они вышли на крыльцо проводить командарма. Рокоссовский сел в командирскую «эмку»[34], наспех покрашенную в белый цвет, и в сопровождении броневика уехал в направлении кавкорпуса Доватора.
— «Общеармейское наставление», — пробормотал Катуков. — Павел Васильевич, мы становимся знаменитыми. Интересно, что он имел в виду, когда сказал: «Слушайте завтра Москву»?
* * *Утром седьмого ноября первый взвод собрался возле машины Петрова. Безуглый колдовал со станцией, выставляя громкость на максимум, ловя волну. Осокин начал было опять ныть, что ему посадят аккумуляторы, но командир так на него цыкнул, что водитель как-то сразу понял: дело серьезное.
— Так из-за чего сыр-бор-то? — спросил Луппов, грея руки об кружку с чаем.
— А ты не слышал? — спросил Лехман.
— Не, мы как спать завалились с вечера, так с концами, хорошо, костер погас, а то бы угорели, — ответил Герой Советского Союза.
— В Москве парад будет, — сказал Петров.
— Да ладно вам, товарищ старший лейтенант, — недоверчиво усмехнулся Трунов. — Ну какой тут парад?
— Военный, — спокойно сказал комвзвода, — в честь Великой Октябрьской социалистической революции. Сегодня седьмое ноября вообще-то, не забыл?
— Парад? — переспросил Луппов. — В Москве?
— Ну, что заладили, как попугаи? — рассердился Петров. — Да, в Москве. Да, парад.
— А Сталин будет? — поинтересовался Лехман.
— Мне не докладывали, — коротко ответил комвзвода. — Ребята, я не больше вашего знаю — Загудаев с утра сказал: «Слушай Москву, будет парад». Вот и слушаем.
— Охренеть, — искренне сказал Луппов. — Может — шутка?
— Ну да, Саша у нас такой шутник, — хмыкнул Лехман.
— Тихо! — крикнул из танка Безуглый. — Готово! Слушаем!
— «…рит Москва!» — донесся сквозь треск помех знакомый голос.
Звуки фанфар, играющих знакомое «Слушайте все!». Танкисты переглянулись — точно, парад.
— Командует Пуркаев, принимает Ворошилов, — тихонько повторил Луппов.
У люка механика места всем не хватило, Протасов с Осокиным забрались на танк и слушали сверху.
— «Товарищи красноармейцы и краснофлотцы, командиры и политработники…»[35]
Танкисты переглянулись, Лехман недоверчиво покачал головой:
— Неужели сам?
— «Товарищи! В тяжелых условиях приходится праздновать сегодня 24-ю годовщину Октябрьской революции. Вероломное нападение немецких разбойников и навязанная нам война создали угрозу для нашей страны».
Теперь сомнений не осталось ни у кого, хотя поверить в такое по-прежнему было трудно: в осажденной Москве, по Красной площади, как до войны, готовились пойти парадом войска. И, как до войны, с трибуны Мавзолея к ним и ко всей стране обращался Сталин.
— «…Мы имеем теперь сочувствие и поддержку всех народов Европы, попавших под иго гитлеровской тирании. Мы имеем теперь замечательную армию и замечательный флот, грудью отстаивающие свободу и независимость нашей Родины. У нас нет серьезной нехватки ни в продовольствии, ни в вооружении, ни в обмундировании…»
Они прекрасно знали, что и с продовольствием, и с обмундированием далеко не все так гладко, но это было неважно. Сталин обращался к ним, и даже самые циничные заряжались неукротимой волей, силой, что была в словах этого удивительного человека, страшного и любимого. Как и вчера, Главнокомандующий говорил спокойно и уверенно, словно и впрямь «еще несколько месяцев, еще полгода, может быть, годик, — и гитлеровская Германия должна лопнуть под тяжестью своих преступлений».
— «Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков — Александра Невского, Димитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова! Пусть осенит вас победоносное знамя великого Ленина!»
Сталин окончил речь, а танкисты все не могли прийти в себя.
— Смотри — Донского помянул, — сказал вдруг Луппов, — мне дед в детстве читал — он грамотный был, хоть и крестьянин, книга была — «Сказание о Мамаевом побоище», ну такая, лубок[36]… До сих пор помню: «И немного погодя подъехал к месту, на котором лежали убитые вместе князья белозерские: настолько твердо бились, что один за другого погибли».
Он посмотрел на товарищей и пожал плечами:
— Да я так, просто вспомнил…
— А мы «Минин и Пожарский» в клубе смотрели, — поделился Осокин. — Поляки там, звери, конечно, прямо конями на щиты лезли. А потом Минин им как дал!
— Да тише вы! — шикнул радист.
Парад продолжался, шла пехота, был слышен лязг и рев танков. Наконец Безуглый выключил станцию и вылез из люка. Глаза сержанта странно блестели, он глубоко вздохнул и, обернувшись на запад, ударил левой рукой по бицепсу правой так, что кулак взлетел вверх.
— Вот вам, суки, а не Москва! — крикнул радист и расхохотался.
— Думаю, выступление комсомольца товарища Безуглого отражает общее мнение взвода, — как обычно угрюмо, начал было Лехман, но потом не выдержал и тряхнул сержанта за плечо: — Но я бы добавил: два раза по «вот»!
И лейтенант со смехом повторил жест радиста.
— Отсюда не увидят, — крикнул Протасов и взлетел на башню. — Вот как надо!
— Ты чему молодежь учишь, Сашка? — спросил Петров, наблюдая, как наводчик, приплясывая, отбивает «по плечо».
— А что, не так, что ли? — улыбаясь, спросил Безуглый.
— Ладно, — усмехнулся в ответ комвзвода. — Загудаеву только об этом говорить не будем.
С неба упали первые снежинки, и старший лейтенант вздохнул:
— Ладно, орлы, повеселились — и хватит. Греем машины, не ровен час — сегодня куда-нибудь поднимут.
* * *Прошло два дня, бригада по-прежнему стояла в резерве. Коровянский еще дважды ходил за линию фронта, впрочем, результаты поисков были довольно скромными. Единственное, что удалось выяснить наверняка: немцы не заботятся созданием сплошного фронта, сосредотачивая силы в укрепленных пунктах. Разведка на танках могла часами ехать по лесным зимникам, не встречая противника, но подобраться к Скирманово все не удавалось. По косвенным признакам командование оценило силы немцев на плацдарме в батальон пехоты и до батальона танков, хотя и Катуков, и Рокоссовский оба понимали, что это все вилами по воде писано.
