Леон Юрис - Суд королевской скамьи
Древние каменные ступени, которые вели к конторе Томаса Баннистера, у каждого, кто ступал на них, вызывали странное ощущение, что он входит в святилище.
Его кабинет отличался чуть большей щеголеватостью по сравнению с коллегами. Богатая и со вкусом подобранная обстановка дополнялась небольшим, электрическим рефлектором - на полу.
Баннистер и Кэди, два опытных профессионала, каждый в своем деле, сидели, присматриваясь друг к другу, и расположившийся рядом Александер настороженно наблюдал за ними.
— Ну что ж, — сказал Томас Баннистер. — Кельно отменно подготовился. Но ведь мы не позволим ему выйти сухим, не так ли?
Напряженность заметно спала.
— Мы все представляем, каким трудным и необычным может стать это дело. Большая часть забот в будущем году ляжет на вас, Александер.
— Я отдам им все силы, и, кроме того, у нас есть союзники.
— Джентльмены, — сказал Эйб. — Не сомневаюсь, что мои интересы будут представлять самые блистательные специалисты. У меня нет ни малейших намерений указывать вам, как вести дело. Но есть одно условие. Питер ван Дамм ни при каких обстоятельствах не должен давать показаний. Я знаю, как эта усложняет и отягощает наше положение, но я предпочитаю проиграть дело, чем... Это мое первое и единственное требование.
Александер и Баннистер переглянулись, обдумывая сложившуюся ситуацию. Их взволнованная готовность взяться за дело уступила место смущению, когда из рук у них оказалось изъято самое сильное доказательство. И тем не менее для него это принцип, подумал Баннистер. Этот парень Кэди начинает мне нравиться.
— Мы сделаем все, что в наших силах, — сказал Баннистер.
— Ты в самом деле завтра должен уезжать? — спросила у Эйба леди Уайдмен.
— Я хочу увидеться с Беном в Израиле. Ванесса приедет домой вместе со мной. Мне нужно садиться за работу.
— Мне будет чертовски не хватать тебя, — сказала она.
— Мне тоже.
— Имею ли я право устроить тебе небольшую сцену?
— Ты особа женского пола. Это входит в ваши обязанности.
— Ты знаешь, что я обожаю тебя, но я слишком горда, чтобы стать очередным номером в твоей коллекции побед, и веду себя как сущая дура, влюбившись в тебя. Устраивать сцены ревности, давая выход своим эмоциям и вымогая у тебя, какие-то уступки, — так поступают только полные идиотки, которых я презираю. Я знаю, что не могу удержать тебя при себе, и
вот это в самом деле угнетает.
— У меня есть свои проблемы, Сара, — сказал он, беря обе ее руки в свои. — Я не могу дать женщине всю ту любовь, которой она заслуживает.
Она принадлежит лишь моим детям. И я не имею права пользоваться той любовью, которую способна мне даровать такая женщина, как ты. Я не могу обманывать, даже в шутку. И то, что происходит между нами, — это игра по-честному.
— Эйб.
— Да.
— Я понадоблюсь тебе, когда ты вернешься для участия в процессе. И я сохраню все тепло к тебе.— Она обняла его. — О нет, я вру. Я буду жутко тосковать по тебе, сукину сыну.
Эйб мягко и нежно привлек ее к себе.
— В первый же раз, как только я увидел тебя, я сразу понял, что в тебе есть что-то необычное. Ты настоящая леди. И когда джентльмен оставляет леди, она сохраняет свое достоинство.
— Приготовьте мне счет. Примерно через час я отправляюсь в аэропорт.
— Да, мистер Кэди. Мы очень. рады, что вы останавливаетесь у нас. О сэр, тут многие купили ваши книги. И нам ужасно хочется, чтобы вы подписали их.
— Конечно. Принесите их мне в номер и суньте в каждую бумажку с именем владельца.
— Благодарю вас, мистер Кэди. Вас в баре ждет джентльмен.
Эйб медленно опустился в кресло напротив Шоукросса и заказал виски со льдом.
— Я изменил свое решение, — сказал Шоукросс.
— Почему? — осведомился Эйб.
— Я и сам толком не знаю. У меня не выходит из головы Питер ван Дамм. Словом, Эйб, я думаю, что никто не отменял правил честной игры. Только их и надо придерживаться. Черт побери, я же англичанин.
— Ле хаим.
— Твое здоровье. Передай, пожалуйста, Бену и Ванессе мою любовь. Когда ты вернешься в-Сусалито, не беспокойся относительно дела Кельно и сразу же принимайся за новый роман.
— Не можете ли вы минутку помолчать? — Эйб задумался. — Шоукросс, когда Бог задумал сделать издателя, он имел в виду именно вас.
— Очень любезно с твоей стороны. Я сказал Джоффу, Пэм и Сесилу, что собираюсь остаться с тобой. Они взяли назад свои заявления об увольнении. Они будут рядом со мной.
— Что меня не удивляет. Они весьма достойные люди. И еще до того, как дело завершится, многие из нашего окружения покажут, чем они являются на самом деле.
10
Февраль 1966 года
Представленные сэром Адамом Кельно документы были с глубоким уважением приняты и тщательно изучены Королевским хирургическим обществом Эдинбурга. Хотя Адам Кельно редко общался с коллегами, держась от них на некотором отдалении, он, без сомнения, считался выдающимся авторитетом в области диетологии, организации службы здравоохранения и образцом стойкости во время выпавших на его долю испытаний.
Хотя Кельно продолжал скромно практиковать в Соутарке, пользуя пациентов из рабочего класса, он писал статьи и выступал по самым разным вопросам своей специальности.
Необходимость выступать в Эдинбурге всегда воспринималась им с удовольствием, и он так составлял расписание своих лекций, чтобы поездка совмещалась со своеобразным отдыхом на колесах.
За окном машины пролетали обширные заросшие низины. Включив кипятильник, Анджела наливала ему горячий чай из термоса. Адам целый день мог ехать по мрачным долинам Шотландии, испытывая искреннюю радость от общения с природой после долгих часов, проведенных в Лондоне.
Они останавливались у деревенских таверн, крытых почерневшей от времени дранкой; мимо неторопливо трусили верхами дюжие шотландцы, следуя за которыми они проезжали мимо пастбищ.
Запах навоза проникал в салон машины.
В какое-то мгновение Адаму показалось, что он снова в Польше, в своей родной деревне, хотя ничто тут не напоминало о ней. В его родных местах хижины стояли, прижавшись к земле, и жизнь была там бедной и простой. Но пейзажи, раскинувшиеся по обеим сторонам дороги, и крестьяне, встречающиеся им по пути в деревнях, невольно вызвали печальные воспоминания.
Перед капотом машины вырос еще один всадник, заставив их резко притормозить. Это был мальчик лет двенадцати от роду, рядом с его лошадью бежала пара собак.
Это я, а чудовище на дороге могло быть моим отцом. О, бедный малыш. Что его ждет здесь? Что ждало бы меня? Мысли в голове моего отца ворочались медленно и тяжело, напоминая валуны на пустынных полях.
Пришпорь коня, парень! Гони его галопом. Скачи в город, который даст тебе спасение.
Я ненавижу тебя, отец!
Адам переключил скорость и медленно пополз вслед за стадом коров.
Я спрятался в соломе. Отец ворвался в амбар и стал орать мое имя. Он отбросил охапку соломы и рывком поставил меня на ноги. Я чувствовал, как от него несет водкой и чесноком. Он швырнул меня на пол и лупил, пока не задохнулся и не остановился перевести дыхание.
Он уселся за столом по другую сторону от меня, рыгая и смердя. Листья капусты и кусочки мяса облепили его грязную бороду, и он чавкал, как животное. Рыгая, он облизывал пальцы и жаловался, что должен деньги еврею, живущему в деревне. Все в деревне были должны этому еврею.
Схватив, он затряс меня изо всех сил и расхохотался, увидев мой страх. Почему он не колотил моих братьев и сестер? Почему он бил только меня? Потому что мать любила меня больше остальных, вот почему.
Через щель в перегородке, которая разделяла наши комнаты, я видел его, стоящего голым. Член у него был огромный, темный, безобразный и весь перевит венами. Он блестел от влаги, исходящей из тела моей матери. Почесывая его, он играл своей огромной мошонкой, болтающейся между ног.
Как я ненавидел его член и его яйца! Они заставляли мою мать плакать, когда он занимался с ней этим делом. Он хрюкал, как свинья, когда влезал на нее.
Если бы я мог, то взял бы камень и размозжил ему яйца. Я бы отрезал их ножом.
Я хотел спать, свернувшись калачиком рядом с матерью. Как она приучила меня засыпать, пока я не вырос. Груди у нее были большими и теплыми, и я любил утыкаться в них лицом и трогать их пальцами. Она не мешала мне, потому что я был еще малышом. Днем я любил зарываться лицом в ее юбку, и она поднимала меня и прижимала к груди.
Увидев меня на руках матери, он отрывал меня от нее, тряс и бил. Я вечно ходил весь в синяках.
Мне пришлось уехать в город, где он не мог найти меня.
Земля была покрыта снегом, когда я стоял у могилы матери. Она умерла из-за него, как будто он убил ее собственными руками.
