Тулепберген Каипбергенов - Непонятные
Ерназар потерял много крови, пока ханские приспешники волокли его по снегу и слякоти. В зиндан его бросили бездыханного. Он свалился на земляной пол, как сноп, и спал, спал, не в силах поднять, разлепить свинцовые веки. Тенел выдержал этот жуткий, чудовищный путь легче. Его воодушевляло, что он страдает ради Ерназара и вместе с ним! К тому же упрям был подросток и горд; ему хотелось казаться сильным — не сдаваться назло мучителям. Крепкий молодой сон освежил Тенела. Он бережно вытер, очистил и перевязал рану Алакоза тряпицей, которую Гулзиба засунула Ерназару за пазуху.
Ерназар очнулся лишь на третий день и сразу же обратился к Тенелу:
— Мальчик, ты живой? Как чувствуешь себя?
— Если бы меня сейчас освободили, я бы, ей-богу, четыре раза обошел вокруг земли и не устал, Ерназар-ага! Таким сильным сделала меня сестра. Она всегда следила, чтобы любые испытания мне были нипочем! — Тенел говорил порывисто, искренне. — Сестра научила меня всему, всему, что я знаю! А пуще всего наказывала она мне быть вашим преданным слугой и другом.
Ерназар вздохнул полной грудью и едва слышно откликнулся:
— Я верю тебе!
Красивое смуглое лицо парнишки просияло, и он восторженно выпалил:
— Я самый счастливый сирота во всем Хорезме!
— Почему?
— Не каждому сироте выпадает такое — быть заточенным в зиндан по приказу самого великого хана! — Тенел улыбнулся лукавой, совсем не детской улыбкой. — К тому же я своими глазами увидел знаете что? Бывает, оказывается, что всадник боится связанного по рукам и ногам пешего! Вооруженный — безоружного…
— Ха, ты загадываешь мне загадки! — усмехнулся Ерназар.
— Нет. Я слышал, как наши мучители жаловались друг другу, прямо-таки стенали: «Ох, устали мы, измучились. Потом обливаемся, словно не мы их гоним, а они нас!..»
Ерназар засмеялся и бросил на Тенела ласковый и внимательный взгляд. Лицо опухшее, в ссадинах, рубашка висит клочьями, на руках — следы, кровавые следы от ударов плетью. «Мужественный паренек! Хорошо воспитала его Гулзиба!.. Преданный, выносливый будет воин, надежный помощник в моих делах!» — с волнением подумал Ерназар.
Спустя неделю Ерназар уже мог подниматься сам… Он умывался ледяной водой, и Тенел не отставал от него; потом они садились за скудный завтрак: делили пополам лепешку, подпихивая друг другу кусочек побольше, запивали холодной водой, в которой плавали льдинки. Случалось, что сверху на них падали сосульки; Ерназар и Тенел посмеивались, шутили, что вот-де им шербет подают, чтобы они запивали им обильные, вкусные яства.
Настал день, когда о них вспомнили, вывели наружу, втолкнули в убогую, грязную сторожку. Там их ждал Каракум-ишан. Повелительным жестом он отпустил стражников.
— Ну вот, Ерназар, я здесь. — Ишан обратил к Ерназару и Тенелу лицо, полное заботы и сочувствия. — Правы, видно, наши предки — пусть лучше победит жеребеночек твоего аульчанина, чем конь родственника, живущего от тебя поодаль… Веришь ли, я себе места не находил, надо же приключиться такой беде! Мы с тобой из одной страны, из одного аула почти. Место вечного успокоения — кладбище, даже оно будет у нас с тобой одно и то же: коли я первый предстану перед богом — вы меня похороните, коли ты предстанешь первый — я… Тебе известно, в чем тебя обвиняют? — чуть ли не ворковал ишан.
— Нет!
— Я выведал, в чем тебя обвиняют. В убийстве русского и двух казахских сарбазов. Ко всему прочему — русский-то был куплен на деньги из ханского налога.
Ерназар раскатисто расхохотался.
— Вот это справедливость! Выходит, я трех человек убил?
Ишан нахмурился. Он колебался: обнаруживать свой гнев сразу или выждать…
— Кто этот малый? — кивнул ишан на Тенела.
— Это мой народ! — просто, буднично, как о чем-то естественном и бесспорном, ответил Ерназар.
— Хе-хе-хе! Ну ты, Ерназар, мастер красно говорить!.. Те, что мне сообщили о твоей беде, почему-то ни словечком не обмолвились о твоем народе! Видно, очень мал он, немощен да неприметен. Лишь умоляли меня сохранить в целости твою голову.
— Если будет цела моя голова, я позабочусь, чтоб мой народ стал и приметным, и великим!
— Палван ты, Ерназар, палван, но только… Ладно, сейчас не время спорить и пререкаться. Неизвестно, долго тебе тут гнить или мне удастся вызволить тебя отсюда… Хана сейчас нет, он отбыл на охоту… Пока мне лишь удалось договориться с главным визирем, чтобы тебя хоть кормили сносно. Тебе будут приносить еду, какую ты пожелаешь! Советую тебе попросить голову барана или коровы — мясо ее очень целебно, придает человеку силы! Для твоих великих целей сила понадобится, ох как понадобится! — Ишан не мог совладать с собой, в его словах сквозило ехидство. Он осторожно снял с головы чалму, начал ее поправлять — она потеряла нужную форму.
— Мой ишан, вам как каракумскому ишану полезно знать мудрости нашего народа. Одна из них гласит: ты, моя чалма, святая, поэтому ты вне подозрений.
— Любопытный ты человек, Ерназар! Не простой! Тебя упекли в зиндан, аркан на твоей шее, можно сказать, вот-вот заменят петлей, а ты все шутки шутишь! А твой народ шуток твоих не понимает вовсе, уж больно они у тебя тонкие да заковыристые! Ему бы, твоему народу, чего-нибудь попроще надо, а? А ты, как ни веселись да ни бодрись, а все в темнице!
— Я… я понимаю, — серьезно заявил Ерназар.
— Ну ладно, шутки в сторону! Потолкуем серьезно! — Ишан быстро заученным жестом нацепил на го лову чалму. — Знай, когда мусульманин ест другого мусульманина, у меня в мозгу словно медь плавят! Мусульмане должны жить в дружбе!.. На этот раз я проделал путь в Хиву исключительно ради тебя. О случившемся мне сообщил Аскар-бий, слезно просил за тебя. Зачем просить? Друг, настоящий друг появляется раньше солнца! Если бы даже никто не хватился тебя, не позаботился, я бы сам бросился на помощь… Мой тебе совет: хочешь быть на свободе — повинись, признайся во всем хану, поклонись ему!
— Я не виновен! Особенно перед ханом. Я намеревался подтвердить, доказать твердость, надежность ханского слова перед русским царством! Я поступил согласно договоренности между великим ханом и русским послом!
— Ерназар, зачем ты вечно вмешиваешься в чужие дела? Берешь на себя, на свою шею вину других людей? Не из-за гордыни ли дьявольской, не из-за упрямства ли ослиного? Сам накидываешь на себя петлю! Ведь человек должен стремиться к тому, чтобы выжить! Выжить в этом смутном, бурлящем несчастьями мире, выжить и пожить подольше! Мир и так тесен…
— Нет, ишан! Мир не тесен, он таков, каким его делают, создают для себя люди. Наши хорезмские владения тесны, это верно! И вы их стараетесь еще больше сузить, сжать!
— Астапыралла! О боже! — Ишан прикрыл глаза, словно ему больно было видеть своего обидчика: потом заговорил медленно, вкрадчиво, будто вытягивал из теста волосинку. — Ерназар, ты любишь свой народ, желаешь ему добра — допускаю! Но не туда взор свой обращаешь… Ты ищешь могущественного покровителя и друга для каракалпаков… К этому же стремились твои предки Маман и Айдос. Ответь мне: получили они поддержку, помощь и пользу от русских?.. — Ишан вперил в Ерназара острый, умный взгляд. — Вот то-то!.. От добра добра не ищут — весь мусульманский мир стремится ныне к сближению с инглисами: и Персия, все арабские страны. Да и, к слову сказать, твои любимые русские тоже не прочь иметь тесные отношения с инглисами, потому что у них есть чему поучиться, разным наукам да премудростям… Так не целесообразнее ли и твоему народу войти в светлую, обширную и прочную юрту инглисов, чем… чем облокачиваться на жалкую лачугу русских?
— Это я уже слышал от вас — и не раз!
— И ничего в этом нет странного, что слышал. Я не устану повторять: инглисы — самая высокая гора в мире.
— В народе говорят: есть горы, способные родить лишь мышь!
— Подумай все-таки еще разок над моим советом. — Ишан сохранял хладнокровие. — Человеку больше всего на свете свойственно стремиться к жизни! Жизнь — вот его извечное, самое страстное желание!
— Нет, человек больше всего должен стремиться к другому — быть человеком, жить по-людски… Ведь звери да твари разные тоже живут…
Выведенный из себя ишан удалился. Нет, никак не удается ему приручить этого степного льва! Сделать его своим орудием! Предлагает ему жизнь и свободу, а тот упирается, отказывается и от жизни, и от свободы, чтобы остаться пусть в неволе, но львом! А такой Ерназар — гордый, независимый — лишь помеха, от него необходимо избавиться.
Каракум-ишан застал главного визиря в момент, когда рабыня мыла ему ноги, а сам он с видимым удовольствием грыз красное яблоко. Он улыбнулся ишану глазами, прожевал кусок, поинтересовался:
— Вы чем-то обеспокоены?
— Еще бы! Алакоз имеет на вас зуб. Мне кажется, он ждет не дождется хана, чтобы оклеветать вас, опорочить. Надо поскорее его убрать! Может, до него каким-то путем дошло, что черные шапки собираются выкупить его, уж очень уверенно и нагло держится!
