Рангея Рагхав - Гибель великого города
Жрецы гневно смотрели на толпу. Их седые брови изумленно вскинулись вверх, словно они вопрошали: разве этого хочет от нас бог? Разве не возмутит его этот шум? Почему так истошно кричат какие-то люди, словно над их головами витает смерть? Никогда еще в Мохенджо-Даро никто не осмеливался так дерзко кричать. Что же происходит? Видимо, это кричат чужеземцы? Но их голоса звучат так знакомо…
Вени наклонилась к Манибандху:
— Высокочтимый, что случилось?
Манибандх подозвал одного из своих телохранителей.
— Уллас! Что там происходит?
— Не знаю, великий господин!
Манибандх сделал ему знак рукой, и тот исчез в толпе. На его место стал другой телохранитель.
Шум все усиливался. Именитые горожане с беспокойством поглядывали на своих телохранителей — готовы ли они к защите? Но Манибандх спокойно ждал возвращения Улласа, ничем не выдавая тревоги.
Из стороны в сторону метались стражники, что-то приказывая рабам. Те с факелами в руках перебегали с места на место, и языки пламени беспокойно извивались и плясали в воздухе.
Шумерским воинам, присутствовавшим на празднике, все это не нравилось. Они были разгневаны. Такое восхитительное зрелище нарушить какими-то криками! Ударяя ладонями по подлокотникам кресла, один из них восклицал:
— Какое варварство! Это невероятно!
Сидевший с ним рядом купец с острова Крит на ломаном местном наречии возмущенно говорил:
— Какие скоты! Какие скоты!
Но шумерский воин уже умолк: он заметил кувшин с вином и жадно уставился на него.
Все кричали в нетерпении.
— Уж не само ли змеиное войско Ахираджа пожаловало сюда? — пошутил кто-то.
Вокруг засмеялись, а те, кто не расслышал шутки, закричали еще громче: они хотели знать, в чем дело. Но жалобные вопли у входа в храм не прекращались. Казалось, кто-то оплакивал самое дорогое в своей жизни, что вдруг потерял так неожиданно. Ни в ком больше не хватало выдержки и разума, чтобы ждать выяснения причины беспорядка. Все смотрели не на праздничный помост, а назад. Низкорослые подымались на кончики пальцев и подпрыгивали, чтобы хоть что-нибудь увидеть. «Что теперь станется с праздником? Уймет ли земля свой гнев, ведь обряд не закончен?» — тревожно говорили одни. «Обряд закончен, — возражали другие. — Обряд благополучно завершился. Танцы после молитвы были не столь обязательны». Но что же произошло? Какая беда подала свой голос в этом всеобщем умиротворении?
Манибандх видел, что толпа впадает в безумство и стражникам становится не под силу сдерживать людей. Видимо, приняв какое-то решение, он отстранил стоявших рядом телохранителей и поднялся со своего кресла. В это время к нему подбежал Уллас и что-то сказал. Манибандх улыбнулся.
Увидев, что Манибандх поднялся с места, почтительно встали и гости, и именитые горожане, и мудрецы.
Манибандх поднял руку, надменно оглядывая бесконечное море голов, шумящее подобно волнам великого Инда.
Телохранители закричали:
— Слушайте! Слушайте! Высокочтимый Манибандх хочет говорить!
Их крики подхватили стражники:
— Слушайте! Слушайте! Высокочтимый Манибандх хочет говорить!
Сначала умолкли и перестали бесноваться передние ряды, их примеру последовали другие, и постепенно призывы стражников дошли до всех. Зазвучали трубы, рабы с факелами в руках снова заняли свои места. Запела раковина, порядок восстановился. Все это заняло немало времени, — собрание было многочисленным и утихомирить его было делом нелегким.
— Впервые за тысячи лет существования нашего великого города, — заговорил Манибандх, — здесь произошло нечто такое, за что нам должно быть стыдно перед нашими иноземными гостями. Мы надеемся, они простят нас!
На лицах старых жрецов появились улыбки. Они заговорили:
— Гости так и должны поступить. Разве они не верные наши друзья?
Слова Манибандха обрадовали гостей. Шумерский воин воскликнул:
— Мы признательны вам! Мы признательны вам.
Теперь его взгляд был обращен не только на кувшин с вином, но и на сидящую впереди юную девушку.
Из темного угла храма какой-то юноша недовольно закричал:
— Почему вы не подойдете ближе, высокочтимый? Разве вас должны слышать только те, что сидят наверху? Если вы говорите для них, зачем нам всем оставаться здесь?
Многим показалось, что это кричит женщина, но оглянувшись, они увидели бедно одетого юношу. Манибандх не обратил на него никакого внимания. Громовым голосом он говорил:
— Граждане великого города! В наш храм неожиданно пожаловали новые гости. Стражники не смогли сразу понять их речь. Вот они перед вами!
Толпа расступилась. К помосту вышли, шатаясь от усталости, оборванные и изможденные люди, похожие на дравидов. Сто, полтораста, двести… Дети и старики, мужчины и женщины… В окружении сытой и хорошо одетой толпы пришельцы казались нищими. Они едва держались на ногах. Только надежда сохраняла в них искорку жизни, только вера раздувала огонь в погасших светильниках сознания.
Манибандх величественно опустился в кресло. Именитые горожане, гости и жрецы последовали его примеру. Оборванные и грязные пришельцы сбились в груду у подножья помоста и о чем-то тихо говорили, между собой. Наконец от толпы дравидов отделилась девушка и поднялась на несколько ступеней. Воздев руки, она с плачем заговорила:
— О великодушные горожане прославленного Мохенджо-Даро! Много дней шли мы к вам, изнемогая от голода и жажды. Сотни наших соплеменников погибли в пути. Не один отец видел смерть своего сына, но бессилен был помочь ему… Всех, кто не находил сил продолжать путь, мы оставляли на дороге…
О горожане великого города! У нас один бог, одни обычаи, и счастье наше едино! Да не загасят ваши слезы пламя нашей мести!
Пания и Кикат сломлены! Дравидов поработили неведомые доселе завоеватели! Сотни потерявших кров, подобно нам, бродят у чужих дверей, собирая подаяние. Чем мы прогневали бога? Почему мы больше не можем войти в свои дома? Скажите же слово свое, граждане великого города!
Сама совесть и гордость Киката стоит сейчас перед вами, нашими братьями, простирая руки! Я — царевна побежденного Киката — и мой народ молим граждан великого города о помощи и убежище… Дайте нам оружие и поклянитесь, что вы отомстите за нас!..
— Царевна! Царевна!.. — заговорили в толпе. — Разве Киката нет больше? А что же стало с его правителем? Почему здесь его дочь? Ее ноги никогда не ступали по голой земле, она жила во дворцах, почему же ныне стоит она перед нами как нищенка, грязная, с непокрытой головой, распущенными волосами, в рваных одеждах? И ныне нет ни родного неба над ее головой, ни земли предков под ногами?
— Разрушен, и сожжен наш город, — продолжала царевна. — И вместо священных песен разносится над руинами дикое, пение варваров… Эти дикари не ноют, а воют. Они побеждают обманом, и человечность не свойственна им. Это они бросали в огонь детей, вырвав их из материнских рук! Это они на глазах у отцов бесчестили наших девушек! Сломлена наша гордость, о жители великого города, а сами мы обращены в рабов!
Какой-то человек, выступив из толпы, спросил:
— Кто называет себя царевной древнего Киката?
В его голосе звучало сомнение.
— Я — Чандра, царевна Киката! Мою мать и мою старшую сестру варвары обратили в рабство…
— А правитель?
В вопросе было нетерпеливое любопытство.
— Правитель… — Голос словно отказал царевне, она не могла вымолвить ни слова. Сделав усилие, она продолжала: — Этот клятвопреступник принял рабство от дикарей. — Она плюнула с отвращением. — Спросите о нем у этих людей, жаждущих вернуть свою честь и достоинство! Я говорю правду, и наша правда непобедима!..
Вдруг дравиды закричали: «Виллибхиттур! Виллибхиттур!» Удивлению горожан не было конца. Пришельцы окружили поэта.
— Зачем ты ушел от нас? — говорили они. С тех пор как ты нас покинул, мы перестали быть людьми. Мы не посмели изгнать правителя, эту презренную собаку, когда он творил над тобой несправедливость, и ныне нас постигла жестокая кара…
Вени, взволнованная криками, поднялась с ложа и стала пристально всматриваться в пришельцев. У колонны, капитель которой изображала голову льва, под светильником, стоял… Виллибхиттур.
Манибандх тоже заметил поэта, но ничем не проявил своего волнения, К Виллибхиттуру, окруженному толпой дравидов, сейчас не подступиться. И разве телохранители Манибандха — убийцы?
Подойдя к Виллибхиттуру, царевна воскликнула:
— Почтенные горожане! Теперь вы убедились в правдивости моих слов. Нас утешает лишь одна надежда — найти в вашем городе помощь и прибежище. На нас напало дикое и невежественное племя. Великий город должен отомстить за кровь невинных младенцев!
Толпа зашумела.
— Много лет жили мы в мире с соседями, не нанося никому обиды… А эти дикие варвары… Они ненавидят нас даже за цвет кожи, потому что сами белы, как пепел…
