Сергей Житомирский - Ромул
Всё лето римляне строили укрепления и хижины или по очереди пасли общих волов, овец и свиней. Осенью вышли на поля убирать урожай, а когда закончили, то оказалось, что ячменя насилу хватит до следующего года. Каждый день они трудились с рассвета до заката и едва могли прокормиться.
Простые воины были недовольны. В городе неплохо жилось Ромулу, его охране — наглым цел ерам, да молодым людям, назначенным главами родов; дома эти правители никогда не получили бы столько власти. Но простые граждане жили хуже батраков. От переселения они ничего не выиграли, даже наоборот — в родной деревне можно было хотя бы по праздникам выпить вина да поухаживать за девушками. Храбрецы, которые покинули дом и родню в надежде добыть богатство, вместо этого целыми днями гнули спину в поле, чтобы кое-как поужинать кашей с луком. Не так представлялась им жизнь удачливых разбойников.
Марк делил маленькую круглую хижину с пятью другими холостяками, и каждый вечер они спорили, чья очередь варить кашу. Стряпня — женское дело, но в Риме не было женщин. Здравый смысл подсказывал Марку, что скоро пора заводить детей, чтобы было кому о нём позаботиться, когда он станет стар и не сможет пахать и сражаться. В конце концов он поделился тревогами с Эмилием.
Эмилий не принял его заботы слишком всерьёз, впрочем, сам-то он предусмотрительно захватил из дома молоденькую рабыню.
— Видишь ли, мой мальчик, — беззаботно заявил он, — мы — шайка разбойников. Чтобы сразу обзавестись женой, тебе надо было отправляться со Священным поколением.
— Я не мог, отец выгнал меня позже, — мрачно ответил Марк. — А твоя шайка разбойников до сих пор ни на кого не напала. Скажи лучше, шайка работников.
— Сначала надо построить крепость и запастись едой на зиму. Но грабить тоже начнём, и гораздо скорее, чем ты думаешь. Через четыре дня на тот берег отправляется отряд за этрусскими овцами. Вот когда будешь уплетать жареную баранину, поймёшь, зачем мы строили стены. Согласись, глупо было бы украсть овец и не знать, где их спокойно зажарить.
— Верно, но ведь я не овец красть сюда пришёл. Я думал, мы будем грабить самые богатые города Этрурии.
— Всё впереди, дай только время. Сейчас нас всего три тысячи, с такими силами нельзя осаждать большой город. Вот продержимся год-другой, и начнут приходить подкрепления. А когда соберётся настоящее войско, мы опустошим всю Этрурию.
— Если только этруски к тому времени не сотрут нас в порошок. Ладно, на самом деле я не жалуюсь. Просто сейчас работаю больше, чем дома, а получаю меньше. Наверно, бандиты всегда начинают с тяжёлого труда, хотя по старым песням про развесёлых лесных молодцев этого не скажешь.
— Добывать пропитание копьём тяжелее, чем плугом. Я и раньше это подозревал, а теперь знаю точно. Но смотри, чтобы твои разговоры не дошли до царя, потому что мы с тобой хотим разбойничать, а он-то уверен, что каждый его подданный мечтает основать в этом великолепном городе знатный род.
— Отличная шутка, господин, просто прекрасная. Какой может быть род, когда здесь одна женщина на десятерых?
— Может, нас выручит священная урна в сокровищнице, и оттуда в один прекрасный день вылезут толпы красавиц? Если серьёзно, царь так хочет, чтобы город жил, что непременно придумает, как раздобыть для нас жён. А пока что нам гораздо лучше за стеной, чем простым разбойникам в сырой пещере.
Марк вышел немного утешенным. Всё-таки приятно, когда о твоих трудностях знает влиятельный, близкий к царю аристократ. Надо терпеть и работать больше, пока не настанут лучшие времена. По крайней мере, за стеной можно спать спокойно.
Первая вылазка римлян не совсем удалась. Они захватили стадо овец, но на обратном пути их нагнали этруски и несколько человек убили. Царь Ромул объявил, что пока войско не окрепло, надо подождать и не раздражать соседей.
Глава 2. САБИНЯНКИ
В Риме было мало женщин. Некоторые переселенцы успели обзавестись семьями на родине и привезли жён с собой, но они были молоды, так что их дочерям предстояло ещё долго расти до брачного возраста. Единственный воин, который был старше остальных и дольше всех женат, Тарпей, держался высокомерно и недоступно, а десятилетнюю дочь охранял, словно от диких зверей. Его назначили на Капитолий командовать гарнизоном, потому что других желающих не нашлось, и он жил там с семьёй совершенно замкнуто.
Появилось несколько женщин лёгкого поведения, как и следовало ожидать в поселении здоровых молодых мужчин. Их не пускали в город, и они занимались своим ремеслом в лачугах на болотистом берегу. Рынок был небогатый, вместо серебра и бронзы им приходилось довольствоваться в качестве платы ячменём и свининой. Все они были неряшливы, немолоды и дурны собой. Никто из граждан не признался бы, что часто у них бывает, и считалось хорошим тоном не видеть и не замечать тех, кого там застали.
Но на второй год в Рим стали прибывать люди, которым не было дела до того, в каких грязных притонах их видят, люди без чести и совести. Ромулу не давало покоя, что город опасно слаб, хотя его подданные и считали, что три тысячи латинян защитятся от любого количества врагов. Царь готов был на всё, чтобы увеличить войско. С трудом ему удалось уговорить воинов принимать в свои ряды каждого, кто способен носить оружие. В Азиле, скопище хижин под Палатином, за городской стеной, были рады любому крепкому мужчине и не спрашивали о прошлом. Некоторых новобранцев выдавало клеймо беглых рабов, другие скрывались от правосудия, многие прогневали богов кровосмешением или святотатством. Но всех сильных мужчин Ромул принимал, и целеры, запугивая коренных поселенцев, добропорядочных латинян, навязывали им этих негодяев в сограждане.
Когда пришла пора отмечать четвёртую годовщину создания города, Рим готов был взорваться. Взаимная неприязнь жителей, нищета, тяжёлый труд и вынужденное половое воздержание раздирали его на части. Особенно негодовали простые воины, и на собрании, которым открывались торжества, они решили заявить о своём недовольстве. Пусть войско выступит на Вей — ближайший и самый слабый из богатых этрусских городов, правда, к сожалению, хорошо укреплённый. А то они возьмут назад клятву верности, которую Ромул вынудил у них ложными обещаниями, и все вместе уйдут на север, служить наёмниками в бесконечной войне между этрусками и дикарями из Лигурии.
Воины принялись кричать о своих горестях, едва завидели Ромула. Он теперь, в довершение обиды, окружил себя заимствованными у этрусков пёстрыми знаками царской власти, которые ничего не говорят настоящим латинянам. Но одолеть его на собрании было нелегко.
С самого начала он правил простым способом — разделяя подданных. Царь мог рассчитывать на поддержку всех тех, кому помог выдвинуться. За него были сто глав семей, которых он позвал в Совет отцов, и триста молодых богачей, составляющих римскую конницу, потому что кони, которые обеспечивали их положение, были царские. Ещё — три сотни целеров — этих молодых разбойников никто не любил, но многие боялись. В неорганизованном собрании из трёх тысяч человек семьсот самых влиятельных единодушно голосовали за царя.
Его противники быстро поняли, что речи против произносить без толку. Но Ромул был опытным начальником и знал, что с недовольством лучше бороться уговорами, чем силой. Он заговорил откровенно:
— Воины, вы стойко выдержали четыре года тяжёлого труда. Не сдавайтесь же в последнюю минуту и не дайте своим усилиям пропасть даром. Я знаю, что вам нужно — добыча и женщины. Скоро у вас будет и то и другое. В этом году мы уже сможем взять этрусский город; а через месяц я отправлю посольство к сабинянам просить жён для своих воинов. В Альбу можно больше не обращаться, в прошлом году они отказались из-за той злополучной истории с Ремом, сказали, что наш город осквернён братоубийством и недостоин дочерей богобоязненных латинян. Но мы ещё покажем им, как они ошиблись! Разве мог я разгневать богов-хранителей Рима, когда защищал стену, невзирая даже на родственные чувства? Нас ждёт великое будущее, и Альба ещё будет просить о союзе! Но это впереди, а пока вам нужны жёны. Их мы получим у сабинян, наших соседей и родичей. Их обычаи не совсем такие, как наши, они ютятся в деревнях и не ценят преимуществ городской жизни. Но они почитают тех же богов, что и мы, и говорят на том же языке — хотя и очень плохо!
Последние слова он произнёс, подражая сабинскому говору. Слушатели расхохотались, и Ромул понял, что победил.
— Значит, решено, — продолжал он. — Кричите «да», чтобы показать, что согласны. — Раздался рёв одобрения. — А теперь устроим шествие через город к святилищу, где целых двенадцать коршунов явились некогда возвестить предначертанный нам успех. Держитесь чинно, с достоинством, как подобает жителям города, который основал сын бога во исполнение воли богов!
