Павел Северный - Ледяной смех
— Александр Васильевич, в приемной офицер из американской военной миссии настаивает на немедленном приеме.
— Подождет.
— Но он буквально требует.
— Неужели? — Колчак бросил на карту карандаш. — Рябиков, разучились понимать русский язык?
Но Рябиков не успел ответить. Дверь распахнулась, и в кабинет вошел американский офицер в форме морской пехоты.
— Мистер адмирал, я лейтенант Хопкинс.
— Что вам нужно, Хопкинс? Почему вошли, не получив приглашения? Вы, кажется, забыли, где находитесь?
— Прошу извинить. Сделать это заставили меня чрезвычайные обстоятельства.
— Какие?
— Непостижимые для цивилизованных людей.
— Даже так?
— Возмутительные обстоятельства.
— Говорите тише, у меня прекрасный слух.
Мистер Хопкинс растерянно замолчал.
— Я вас слушаю.
— На перроне омского вокзала, на глазах огромного числа людей, русские офицеры избили двух американских кинооператоров, когда те призводили съемки. Один из них от побоев уже умер.
— Скажите подробнее.
— Все началось с того, что чины из поезда американского союза христианской молодежи решили побаловать детей беженцев. Они раздавали им печение и банки со сладким сгущенным молоком. Несчастная детвора с радостными криками выхватывала лакомства из рук добрых американских дядей.
Колчак, слушая американца, все крепче сжимал кулаки, понимая, что возмутительное зрелище было разыграно специально для американской кинохроники. Растерянным и бледным стоял генерал Лебедев.
— Два кинооператора с удовольствием снимали фильм, с надеждой показать в Америке страдания голодных русских детей, спасенных из большевистского рабства. Фильм мог быть сенсацией. Америке все интересно о войне с большевиками.
— Дальше, — резко спросил Колчак, пройдясь по кабинету.
— Но на перроне появилась группа пьяных русских офицеров.
— Что вы сказали? — выкрикнул Колчак.
— Мне показалось, что два офицера были пьяными.
— Сами все это видели?
— Конечно. Офицеры прервали съемку. Разогнали детей. Разбили аппараты кинооператоров, а потом начали избивать кулаками самих. И делали это по-русски, совсем зверски. Я уполномочен потребовать от вас, мистер адмирал, немедленного наказания офицеров, участвовавших в драке, а виновных из них в смерти американского гражданина по законам военного времени просто расстрелять. Вы знаете, как это сделать.
— Это все, что вам нужно?
— Да.
— Скажите, кем вы были до поступления в ряды американской армии?
— Клерком.
— Тогда понятно, что вам чуждо понятие, что действия кинооператоров отвратительны, а главное, оскорбительны.
— Но голодным детям радостно получать лакомства.
— Нельзя доброе побуждение превращать в омерзительную и заранее задуманную инсценировку для обнаглевших кинооператоров, готовых, в погоне за сенсацией, добывать ее любым способом.
— Совершенно правильно. Но их фильм мог быть прекрасной пропагандой против большевиков, заставляющих голодать детей. Вам же нужна пропаганда.
— Соображайте, что говорите. Этих детей снимали в Омске.
— Разве это важно? В фильме могли написать, что дети сняты в городе, только что освобожденном вашей армией от большевиков.
— Молчите, Хопкинс. Офицеры поступили правильно в отношении людей, не умеющих, пребывая в гостях в России, уважать русский народ, в страшных страданиях ведущий гражданскую войну. Страдания подло выставлять напоказ. Офицеры будут награждены. Все. Можете идти и сообщить тем, кто вас послал.
— Командование американской армии будет требовать суда над офицерами.
— Вон! — Колчак буквально вытолкнул американца из кабинета, а увидев через открытую дверь в приемной генерала Иванова-Ринова, еще более громко позвал его.
— Входите, казачий герой!
С пунцовым лицом в кабинет вошел Иванов-Ринов. На его приветствие Колчак только кивнул и обратился к генералу Лебедеву.
— Немедленно позвоните в американскую миссию, чтобы этого Хопкинса сегодня же не было в Омске. А к лютеранским попам пошлите кого-нибудь из адъютантов, прикажите им передать, чтобы сами жрали свое печенье. И к чертовой матери уберите из Омска любых иностранных кинооператоров. Вы свободны, Дмитрий Антонович.
Генерал Лебедев покинул кабинет. Колчак ходил по кабинету, посматривая на Иванова-Ринова. Он давно неприязненно относился к казачьему интригану с полицейскими ухватками.
— Почему молчите? Пришли в молчанку играть? — Колчак остановился перед генералом. — Надеюсь, можете вразумительно объяснить, что же послужило причиной такого скандального для сибирского казачества провала серьезной военной операции? При удачном начале такой катастрофичный конец.
— Ваше превосходительство, спокойно проанализировав все происшедшее, должен признать, прежде всего, свою оплошность.
Колчак брезгливо поморщился:
— Послушайте, Ринов, неужели вам самому не противна ваша казачья неряшливость в одежде? Разве можно в таком виде являться ко мне? Что у вас с погонами. Болтаются и вот-вот оборвутся. Уж не собираетесь ли тягаться неряшливостью с Пепеляевым.
— Прошу извинить. Прямо с вокзала.
— Так в чем, прежде всего, признаете свою оплошность?
— Что опрометчиво доверился сведениям, полученным от разведки генерала Нечаева.
— Старая песенка, Ринов, на казачий мотив. Хотите уверить меня, что опять виноват соседний дядя? Вы ведь ехали не на пельмени? Почему не удосужились проверить, а ринулись сломя голову. У вас есть разведка. Вы не раз похвалялись ей. А как конфузно удирали. Буквально лавой. Подойдите к столу, покажите мне на карте место, где вам Тухачевский сначала дал пинка под задницу, а потом повыбивал зубы.
Иванов-Ринов торопливо подошел к столу и долго искал на карте нужное ему место.
— Вот, кажется, тут.
— А почему кажется?
— Запамятовал название двух деревень, где мне была устроена совершенно роковая засада.
— К сожалению, роковая не только для вашей операции. Опасно, Ринов, иметь дырявую память при генеральских погонах на плечах.
— Все так трагично, ваше превосходительство. Конечно, готов ответить.
— Чем? Покаянием по рецептам Достоевского.
— Вы сами решите.
— К сожалению, лишен такой возможности. Не время. Лишить вас погон и сместить было бы крайне ошибочным в такой момент. Вас, Ринов, надо было крепко наказать, чтобы другим было неповадно. Представляете, как обрадовались красные, когда своим провалом вы уверили их в нашем полном бессилии стабильно держать фронт. Даю вам возможность, Ринов, искупить вину и помочь не допустить красных в Петропавловск.
— Жизни не пожалею, ваше превосходительство.
— Оставьте клятвы до исповеди в великий пост. Держитесь за землю перед Петропавловском любой ценой, хотя бы гибелью всех казачков. Старайтесь думать. Если опять доверитесь на слово чужому дяде, то найдите в себе смелость убрать себя со свету. Помните, что вас красные не станут гладить по головке. Хотя за последний подвиг должны быть вам очень благодарны. Отборные части сибирского казачества удирают зайцами. И еще вот что. О каждой вашей даже самой кратковременной отлучке с фронта испрашивайте мое разрешение. Помните, все внимание Петропавловску. Вы свободны.
Иванов-Ринов, почтительно поклонившись, направился к двери.
— Подождите!
Колчак подошел к нему и протянул руку.
— Да поможет вам бог.
Оставшись один, Колчак долго ходил по кабинету, задерживаясь у окна. Опять, как всегда после приступа сильного раздражения, началось учащенное сердцебиение и боль в затылке.
Подойдя к столу, Колчак, не отводя глаз от карты, закурил папиросу. Склонился над картой, упершись руками в стол, рассматривая красную линию, тремя клиньями целящуюся в кружок города Петропавловска. Спросил вслух:
— Неужели не удержим…
***В тот же день Колчак обедал позже обычного.
За столом Анна Васильевна Тимирева и генерал Лебедев. Колчак после встречи с американцем и Ивановым-Риновым был спокойным. Но за его состоянием внимательно наблюдала Тимирева, заметив, что ел без аппетита, не допил рюмку коньяка.
Генерал Лебедев, обладая повадкой подстраиваться под любые настроения адмирала, рассказывал, что он прошедшей ночью с особым удовольствием перечитал «Хаджи-Мурата» Толстого.
— Каким надо быть знатоком людской психологии, чтобы так описать обед у Воронцова.
— Представьте, Дмитрий Антонович, «Хаджи-Мурат» и мое любимое толстовское творение. В этом произведении вершина толстовской гениальности. Кстати, Анюта, закажи на сегодняшний вечер фильм «Отец Сергий». Давно собираюсь посмотреть в нем Мозжухина. Рябиков говорил, что он в новой роли великолепен.
