Николай Задорнов - Симода
В час тревоги поднялись не все, старикам пети-офицерам пришлось пустить в ход кулаки, линьки и цепочки от дудок.
В то время как на палубы и к орудиям хлынули сотни крепких молодцов и подошедшие на двух баркасах русские разглядели приспущенный звездный флаг и вооруженную карабинами и холодным оружием дружную команду, в это время в жилых палубах валялись и не могли или не хотели подняться те, кого Тейлор, со слов Перри, называл отребьем человечества. Старый Медведь их не щадил. И доказал Тейлору, что это обязательная необходимость. Негодяи убили в Нахе, на острове Окинава, туземца. Потихоньку посещали в городах притоны, искали удобного случая, чтобы совершить насилие. Неряхи, пьяницы, нализавшиеся после вахты водки – сакэ, выменянной в подворотне у известного всему экипажу японца с провалившимся носом. Заразившихся в портах в наказанье заставляли, несмотря на болезни, нести вахту и делать грязную работу. Многочисленных павших духом, которых ободрали на суше как липку. Только сильнейшие побои еще могут их встряхнуть, заставить работать и принять человеческий образ.
Американцы лицом к лицу с возможным неизвестным противником держались отважно, изготовив по тревоге дальнобойную пушку и бортовую артиллерию и заняв все места согласно приказанию командиров.
Расправа началась после, когда рассвело, подняли флаг и заменивший больного пастора миссионер-переводчик, от которого всегда пахло чесноком, прочитал молитву. Всех созвали вниз, в жилую палубу. Явился капитан Мак-Клуни со зловещим оскалом. С ним лейтенант Коль со знаменитыми железными кулаками, которые двигаются, как поршни паровых машин. На месте, прямо там, где только что убраны койки, начался мордобой. Мак-Клуни сам угощал могучею рукой так, что хрустели скулы и ломались переносицы.
Матрос сидел – в свободное время резал из дерева фигурки японцев и японок, раскрашивал их ярко, чтобы потом продавать товарищам. Его смазали так, что лопнула кожа. Стэнли, один из лучших матросов, невольно оттолкнул в грудь офицера, – видимо, не разглядел, кто кого бьет.
Когда это произошло и офицер упал, то все расступились и побоище мгновенно стихло. Лейтенанта подняли. Он достал из кармана большой накрахмаленный платок и вытер под носом и бороду. Холодно сказал, показывая на Стэнли:
– Он!
– Военный суд! – сказал рыжебородый капитан, выходя в середину образовавшегося круга. – Виселица! Взять его!
– Провались к черту! – тихо сказал Стэнли.
На него надели наручники.
Мак-Клуни велел пети-офицерам прекратить избиение.
Офицеры были собраны в кают-компании. Мак-Клуни сидел под портретом Вашингтона. Он сказал, что назначает комиссию. Ни один из провинившихся в эту ночь американской тревоги не избежит справедливого возмездия по закону, в полном согласии с правительственным уложением о телесных наказаниях и о праве защищать свободу личности.
– Американский флот после победы над Мексикой отвыкает от боевых тревог! Бог послал нам ложное столкновение в заливе Симода как испытание, и все офицеры, как и большая часть экипажа, выказали доблесть. Но это напоминание Америке о вечной опасности... Помните, чему учил нас наш отец, наш Старый Медведь!
...Коммодор Перри из семьи потомков английских крестьян-квакеров, которые еще на старой родине объединились в сообщество, составляя уставы. Одними из главных были пункты о взаимопомощи. Во время бедствий, болезней, пожаров, падежа скота и в случаях эксплуатации крестьян богатыми землевладельцами и еврейскими ростовщиками, как значится в этих старинных бумагах, члены общества помогают друг другу. Не в силах сохранить свой крест и бороды при пашнях на острове, многодетные квакеры, предки Перри, поплыли за океан, где на плодородном побережье, в мягком и теплом климате благодатного, цветущего материка основали изобильную колонию, назвав ее Новой Англией и установив День Благодарения бога. К ним потянулись люди всех народов без исключения, читавшие газеты или слыхавшие, как бывалые морские бродяги льют колокола про Америку. А с появлением на свете галош появилось и выражение «Заливать Америку».
Теперь на кораблях, которыми командовали потомки пионеров Новой Англии, матросов драли и лупили беспощадно. Такова была грубая и примитивная, но обязательная подпочва, на которой зиждился высокий дух прогресса, его дивидендов и гражданской свободы приобретений. Так это пришло не сразу. Отец, дед, дядья Перри созидали американский флот на Великих Озерах, плавая на корытах и лоханках и разбивая адмиралов королевского флота. Матросы в борьбе за независимость были товарищами и братьями своих капитанов. Впоследствии открыты морские колледжи, по примеру королевского в Гринвиче или аристократических учебных заведений в Европе. Мужики-флотоводцы и снабжавшие их лабазники и маклеры живо повезли туда своих детей. В колледжах учили французскому языку. Воспитанников драли лозами, но ни они, ни тем более выпускники уж не сморкались по-народному, по-британски, ноздрей наотмашь, со свистом и духом вниз, без платка.
Родной дядя Метью Перри, известный американский капитан и живодер старого закала, с подозрением поглядывал на замечательное развитие в среде моряков образования одновременно с фискальством. Ему не нравились юнцы, говорившие по-французски. Он редко бил простых людей, потомков квакеров или негров, которые добросовестно бегали по реям и дрались с французами, англичанами и пиратами. Он продолжал видеть в этих тружениках мужиков из общин дедов. Но зато он учил образованную молодежь с длинными волосами. Однажды несколько гардемаринов, проходивших практику, явились на корабль в пьяном виде. Капитан приказал бить их, а потом велел их товарищам мочиться лежавшим в стельку гардемаринам в рот. Событие это увековечено было потом в документах военного суда, оправдавшего капитана, который объяснил, что желал этой мерой вызвать рвоту у молодых людей, чтобы сохранить их здоровье.
Племянник этого замечательного американского самодура и был назначен начальником экспедиции в Японию для ознакомления закрытой империи с западной цивилизацией. Назначили его в Вашингтоне с неохотой, памятуя свирепые замашки семьи Перри, пригодные для войны за независимость, но не подходящие в наступавшую новую эпоху маклеров и адвокатов. Однако замены не нашлось. Быстро менялись и взгляды на народ. Следующее поколение коммодоров, капитанов и старших офицеров американского флота превратило боевые суда со сбродными наемниками в сущие живодерни и обосновало это теоретически. Более уже никто не помышлял о народной общности и пуританской чистоте нравов.
Теперь на кораблях били того, кого и следовало бить, – простых матросов, жаловались на их тупость и на их врожденную порочность. Били потомков квакеров Новой Англии, бродяг, изболевшихся или отчаявшихся, героев Брет-Гарта, изуверившихся во всем, кроме колоды карт, веры в случайное счастье, в удачный грабеж или в шотландское виски. Этих били, как и следовало. Били также новичков и романтиков моря без разбора и разницы. А образованных и фискалов не трогали пальцем. Так классы разделились.
Все уже встало на свое место под сенью закона о равноправии и свободе личности и о единстве Америки, когда Перри, отчалив от банкирских контор Нового Света, подпел к Японии свой совершенный флот с массой американских моряков, сила которых свободно направлялась по компасу на любой подвиг духа, в зависимости от склонения стрелки к полюсам золотых запасов. Ростовщики, от которых бежали предки квакеров из Англии, давно уже распространяли свое влияние из Америки на Китай, и требовали доступа в Японию, и клялись, что подточат все злодейское могущество колониальной Англии. Торговцы всего континента братски дружно стремились к магазинам фарфора, сабель, шелков, к залежам угля и золотым приискам. Пионеры коммерции уже наблюдали, как любезно в каменной твердыне Японии раскрываются для них падкими на соблазны, но по-английски гордыми самураями первые лазейки за спинами театральных стражей со сверкающими рыцарскими мечами острейшей в мире стали. На флоте Америки было совершено еще одно величайшее социальное открытие. Матросы оказывались не однородной массой сектантов и тружеников моря с Атлантического побережья. Это был разноязыкий международный сброд, и над разноязыкой толпой, где так много люди раздражаются друг против друга из-за предрассудков, стали действовать иные законы моря. Из этой ватаги, плетущей английским языком на все лады, действительно можно было без сожаления выколачивать богатства. Эта интернациональная англофонная масса вымирала и гибла, и никто не сожалел об этом. У Перри в Макоа, в Шанхае и в Гонконге перемерло множество людей от лихорадки и поносов, как называли холеру корабельные дисциплинированные врачи. Но вакантные места занимались эмигрантами, которые привычно усваивались Америкой. Но не все страдали. Выживали и сами сбивали капитал темные личности, менялы и ростовщики в жилых палубах и на берегу. И много было честных, сильных, твердо веривших в великие заветы Вашингтона и в идеалы войны за независимость. Они-то сражались храбро и благородно, не марая руки мародерством и грабежом. Конечно, военным морякам далеко до китобоев и до предприимчивых матросов торгового флота.
