Константин Бадигин - Кольцо великого магистра
За войсками шли пленные — тридцать тысяч, мужчин и женщин, юношей и девушек, поляки и мазовшане. Понурив печально головы, они шли босые, в разодранных, запыленных одеждах, покорные своей судьбе.
— Слава великому князю Ягайле! — снова кричала толпа, дивясь нескончаемой веренице пленных.
Чем больше рабов, тем богаче будет земля, оплодотворенная тяжким трудом.
За пленными, поскрипывая и тарахтя на ухабах, катились возы с добычей. Кое-кто пытался их сосчитать, но скоро сбился со счета. Сотня за сотней медленно двигались возы, покрытые дерюгами и крепко перевитые пеньковыми веревками. На лошадях сидели ездовые с копьями, а на каждом возу — вооруженный воин.
Чтобы не омрачать радостный день, раненых оставили в городе Троках. Там же остановился скорбный обоз с мертвыми телами именитых воинов, сохраненными от гниения с помощью соли и ароматических снадобий.
Княгиня Улиана встретила сына на крыльце княжьего замка. И здесь, в ее присутствии, великий князь Ягайла будто переродился. Куда делась лихая, горделивая осанка! Он словно весь сник и, казалось, уменьшился ростом. Даже повелительный, громкий голос стал тихим и дребезжащим.
Под материнское благословение он опустился на колени.
— Матушка, благослови, бог даровал победу, матушка, — повторял он, целуя руки княгини. — Во имя бога всемогущего, того, кем живем и движемся.
От матери Ягайла подошел к отцу Давиду, обнялся с братом Скиргайлой и с другими братьями, милостиво кивнув головой ближним боярам, толпившимся на крыльце, и вошел во дворец. В домашней церкви великий князь перецеловал все иконы, истово и широко крестясь. К тем иконам, что были высоко, Ягайла прикасался рукоятью меча, придварительно поцеловав ее. Никто из святых не был обижен. Он поставил толстые золоченые свечи перед иконами, а щедрую горсть золотых монет положил на блюдо. Это была жертва святой церкви за угодные богу молитвы о даровании победы.
Литовские и русские князья последовали примеру Ягайлы. Они, крестясь, брали свечи, зажигали их и пригоршнями бросали на блюдо золото.
Отец Давид отслужил благодарственный молебен. Именитые воины живописной толпой стояли службу. На хорах детские голоса трогательно выводили торжественные напевы. Ягайла, склонив голову, стоял на коленях, редкие прямые волосы свисали на низкий лоб. У него снова выступили на глазах слезы.
Потом начался пир. Заиграла шумная музыка. Проголодавшиеся бояре набросились на еду. Сочную баранину разрывали руками. И руки, и рот у пировавших блестели от жира. Со всех сторон слышалось громкое чавканье и сопение. Разговоры почти не велись, гости торопились утолить голод.
Великий жрец не был приглашен к княжескому столу. А недавно он садился по правую руку князя. Несколько бояр-язычников, собравшихся малой кучкой на дальнем конце стола, шептались, поглядывая исподлобья на Ягайлу.
— Забыли своих богов, быть беде, быть беде! — повторяли язычники на все лады. — Подождем, посмотрим.
Ягайла стал бояться отравы с того времени, как сделался великим князем. А после измены постельничего Киркора боязнь возросла.
Расправа с князем Кейстутом прибавила врагов среди литовских бояр, и Ягайла стал особенно осторожным. Раньше всякое блюдо пробовал повар в присутствии стряпчего. Пищу принимали ключники и в сопровождении стряпчего несли наверх. Подавая блюдо старшему стольнику, ключники пробовали от него.
Отведав в свою очередь, старший стольник разрешал нести к великому князю. От ключников еду принимал кравчий. Вкусив от каждого блюда, он ставил их на стол.
Казалось, таких мер было достаточно.
Но князь Ягайла, любивший хорошо поесть, еще больше усложнил дело. Теперь во всех звеньях этой цепи вместо одного пробовать кушанья стали двое. И все равно великий князь опасался козней верховного жреца.
Хмельных напитков Ягайла боялся еще больше, поэтому и пил мало. Его драгоценный турий рог, оправленный в золото, во время пиршества держал в руках преданный чашник, половчанин Решето. Каждый раз, как Ягайла требовал вина, чашник наливал из рога в ковш, выпивал из ковша сам, а рог подавал великому князю.
На почетном месте, по правую руку князя Ягайлы, сидел опытный воин, его брат Скиргайла, и остальные братья. По левую руку князя сидел боярин Гонулон, князь Суздальский, женатый на Ягайловой сестре Агриппине, и Ольгимунд, князь Гольщанский.
Великий князь восседал на резном стуле, украшенном золотыми кистями, остальные — на длинных дубовых скамьях, крытых шелком и бархатом.
Когда гости насытились и осушили не один кубок хмельного, из рук великого князя посыпались подарки за верную службу, за храбрость и отвагу. Ягайла много хвалил военачальника по имени Родзивилл. Когда литовские войска подошли к реке Висле и надо было перейти на другой берег, никто не знал брода. Родзивилл, видя сомнения великого князя, боявшегося утопить войско, накрутил на кулак хвост своей лошади и, крикнув: «Тут воде не быть!»— ударил коня и переплыл реку. За ним переправилось все литовское войско. На левом берегу Ягайла снял с себя тяжелую золотую цепь и надел ее на Родзивилла.
Три раза великий князь прикладывал к губам турий рог за здоровье храброго воина, и все сидящие за столом громко восхваляли его и кричали многая лета.
Бояре вспоминали тайные переходы ночью, при свете луны, и отдых днем в чащобах глухих лесов.
За тех, кто оставался в Вильне и охранял город, просил Скиргайла. И великий князь одарил многих бояр землей, рабами, золотом и серебром.
Темнело, в гридне зажгли свет. С потолка на золоченых цепях свисали хрустальные паникадила, каждое о шести подсвечниках. А чтобы гостям во всем была приятность, слуги внесли серебряные жаровни с курящимися ароматическими снадобьями.
Скиргайла поведал пирующим, как повернулись дела в Жемайтии, о борьбе Витовта с немецкими рыцарями. Наступали решающие дни. Через неделю князь Витовт будет под стенами Мариенвердера.
— Если не разобьем немцев, — говорил он, — Литва может погибнуть. Рыцари разрушили Ковенскую крепость и на ее месте поставили каменный замок.
— Отобьем у рыцарей Ковню! — пронзительно закричал Ягайла. — Отомстим за погибших!
Дружные вопли пирующих потрясали стены гридни.
— Веди, великий князь, мы все за тобой! — раздавались крики. — Где твой стяг, там и мы!
Главный ловчий Симеон Крапива получил княжеский приказ начинать охоту для пополнения запасов. Много понадобится дичи литовскому войску в новом походе.
А Ягайла вызвал в гридню любимую рабыню, плосколицую Сонку, и других невольниц, умеющих веселить гостей. Начались удалые песни и пляски.
Возвращение князя совпало с осенним праздником урожая. Когда стемнело, в долине и на холмах зажглись огни костров. Люди веселились и ликовали.
Сотни вайделотов и младших кумирщиков восхваляли литовских богов, славили князей, живущих по старине и сохранявших веру предков.
О великом литовском князе Ягайле и о его победе жрецы не сказали ни одного слова.
Глава двадцать вторая. ПОХОДЫ НАЧИНАЮТСЯ В КЕНИГСБЕРГСКОМ ЗАМКЕ
В кабинете великого маршала сидели три знатных брата немецкого ордена: хозяин Кенигсбергского замка Конрад Валленрод, великий магистр Конрад Цольнер и его духовник брат Симеон. На рыцарях были белые, только что выстиранные куртки с черными, во всю грудь крестами, на священнике — черное одеяние, приличествующее его сану.
В приемной, за дверью, скучали телохранители великого магистра.
Время приближалось к полудню, но в кабинете горели свечи. Серый, безжизненный свет едва пробивался в окна. Пятые сутки не переставая лил нудный приморский дождь. Оконные стекла в свинцовой оковке протекали, ковер возле стены намок и потемнел.
После утренних молитв знатные рыцари вели важный разговор. Великий маршал Конрад Валленрод посвятил братьев в свой план завоевания Литвы.
— …С помощью замка Мариенвердер мы уничтожим Литву запросто, — говорил великий маршал. — От замка до столицы герцога Ягайлы рукой подать. В Мариенвердере мы заблаговременно сосредоточим достаточное количество съестных припасов, осадные машины, сено и овес для лошадей.
Конрад Валленрод водил толстым пальцем по пергаменту с голубой лентой реки Немана. Там, где стояли рыцарские крепости, художник нарисовал башни с флагами. Тупой палец маршала оторвался от замка Рогнеды и двинулся вверх по течению.
— Неделю назад караван с осадными машинами вышел из Рогнеды в Мариенвердер. С часу на час я жду донесения комтура Генриха Клея. Вместе с машинами посланы две тысячи солдат.
Великий магистр, слушая, чуть покачивал головой, словно утверждал сказанное.
Палец великого маршала немного задержался у крепости Мариенвердер и пополз к Вильне.
— Если захочет бог, не позже первых дней сентября мы будем пировать в литовской столице, — закончил маршал.
