Лейла Элораби Салем - Григорий Отрепьев
Торжественный въезд царицы в Москву состоялся 2 мая 1606 года. Поглядеть на зрелище вышла вся Москва. Еще с раннего утра после первого звона колокола по улицам ходили биричи, объявлявшие народу, дабы тот оделся в самые красивые наряды и оставили бы работу, ибо нужно было встретить царицу надлежащим образом.
Для Марины еще за городом была прислана роскошная карета, украшенная серебром и запряженная в двенадцать белых «в яблоко» лошадей невиданной красы. Сама Мнишек, наряженная во французское белое атласное платье, сидела рядом с маленьким красивым чернокожим мальчиком, подаренного ей царем Димитрием Ивановичем, который развлекал царскую супругу игрой с обезьянкой на золотой цепочке. Навстречу Марины выехала вся Боярская дума во главе с князем Федором Мстиславским, который от имени всех собравшихся громко приветствовал ее. Девушка видела, как князья, бояре и дворяне сняли перед ней шапки и низко поклонились, ее холодные глаза сверкнули радостным огнем: так вот она какая это слава!
Марину Мнишек вместе со свитой поместили в Вознесенском монастыре под присмотром царской матери инокини Марфы, вышедшей поприветствовать молодую «невестку». По русскому обычаю, они трижды расцеловались в щеки, после чего Марфа пригласила девушку в свою келью, где уже был приготовлен обед в ее честь.
В тот же день в монастырь приехал сам царь. При виде своей прекрасной жены, которая с гордым видом поприветствовала его, у него закружилась голова: еще никогда Марина не была столь прекрасна! Молодой человек широко раскрытыми глазами смотрел в ее черные глаза, любовался красивым изгибом лебединой шеи, с упоением глядел на широкий разрез на груди и не в силах побороть себя, решительно взял ее под руку и повел в комнату, предназначенную ей. Идя на полшага позади него, Петр Басманов прокашлялся, поняв, чего хочет Григорий.
– Негоже сейчас это делать, государь. Все таки монастырь как никак, – проговорил он.
Григорий отворил дверь большой кельи и вошел туда с Мариной, скинув с себя кафтан. Обернувшись к боярину, он ответил:
– Не сейчас, Петр, учить меня. Оставь нас наедине.
Дверь перед Басмановым захлопнулась, послышался звук запирающегося замка. Григорий, наконец, остался вместе с Мариной, чего так долго ждал. Девушка, похотливо глядя на него, улыбнулась и спросила:
– Ты рад встречи со мной, царь московский?
Молодой человек, скинув легкую рубаху, подошел к ней, он тяжело дышал от переполнявших его чувств. Обеими руками он взял ее лицо и, страстно поцеловав, проговорил:
– К чему сейчас все разговоры, когда я могу и без слов доказать свою любовь.
Марина с упоением рассматривала его красивые глубокие глаза цвета неба, чувственные алые как у куклы губы, большой нос, свидетельствующий о благородном происхождении, любовалась его сильными мускулистыми плечами, стройным телом, длинными, не смотря на невысокий рост, ногами. Он был красивым мужчиной, но больше, чем его красота, привлекала ее царская корона, которую он носил.
На следующий день во дворце состоялся прием королевских послов Николая Олесницкого и Александра Госевского, а также многочисленных родственников Мнишеков. Среди приглашенных был также и духовный наставник Марины Каспар Савинский, которого искренне поразила роскошь московского государя.
Гости вошли в обширный, просторный зал со сводчатым потолком и резными колоннами. Димитрий Иванович на новом троне с ножками в виде львов, украшенный серебром, золотом и драгоценными камнями, стоивший не больше не меньше 150000 золотых. Сам государь, наряженный в длинный, расшитый золотом и бриллиантами, кафтан, окруженный со всех сторон боярами, держал в руках символы власть, на голове сверкала шапка Манамаха. От него веяло властью и силой, так что послы невольно склонились в полокне ниже, чем было необходимо. Пронзительный взгляд царя был суров, тонкие брови сдвинуты к переносице.
Перед государем с каждой стороны стояло по два человека, одетые в белые одеяния. Пятый, стоя подле царя, держал обнаженный меч. Направо от трона сидел патриарх Игнатий с митрополитами и владыками, а подле самого патриарха стоял священник с блюдом, на котором лежал крест. С левой стороны от трона сидели высшие дворяне, приглашенные в сенат. Чуть пониже стояли бояре числом в сто человек, каждый из которых был одет в золотые платья.
Григорий кивком головы, не теряя достоинства, поприветствовал гостей. Все они по очереди подошли к нему, дабы поцеловать его руку. От имени Марины Мнишек выступил ее гофмейстер Мартин Стадницкий, превозглашающий силу московского царя и желающего видеть его, Димитрия Ивановича, победителем мусульман, который в скором времени свергнет полумесяц из восточных краев и озарит полуденные края своей славой. Григорию похвала понравилась. Суровость тут же слетела с его молодого лица, на щеках заиграл румянец, его льстили подобные комплименты. Выглядивший моложе своего возраста, царь в больших царских одеяниях смотрелся смешно, будто потехи ради нарядился в платье не по размеру.
После приветствий и благодарственных речей выступили вперед королевские послы, приславшие Димитрию Ивановичу богатые подарки от Сигизмунда, который поздравлял его с утверждением на престоле и свадьбой с Мариной Мнишек. Григорий ловил каждое слово, ища в них потаенный смысл.
– И потому, – читал послание Николай Олесницкий, – я, король Речи Посполитой, приветствую князя московского и шлю ему низкий поклон.
Молодой государь сильно кашлянул. Все замерли, уставившись на него. Его лицо снова приобрело суровое выражение, глаза блестели яростным огнем.
– Ведомо ли королю Сигизмунду, что отныне я, Димитрий Иванович, не князь, но цезарь московский, и потому велю я впредь не называть меня князем!
Послы переглянулись между собой, не зная, что делать. Молодой царь величал себя императором, хотя никто из европейских правителей не признавал его цезарем, как ему хотелось бы. Все ждали развязки, обратив взоры на посланцев короля. Наконец, Николай Олесницкий вскинул голову и проговорил:
– Хочу заметить, что великому князю Димитрию следовало бы для начала завоевать империю Татарии или попробовать подчинить себе скипетр Турецкого султана, и тогда его можно признать Императором и Монархом всего мира.
Наступила гробовая тишина. Никто не знал: простит ли царь неслыханную дерзость или же прикажет удалить послов. Все взоры снова обратились к тому, кто сейчас восседал на золотом троне. Григорий побелел, он сильнее сжал в ладонях знаки власти, желая запустить их в головы нахальным королевским посланцам, чьими устами твердил сам Сигизмунд. Еле сдерживая себя, он проговорил:
– Это вам король Речи Посполитой велел так сказать?
Николай и Александр склонили головы, сдерживая смех: такой молодой, а учить собрался. Вслух они произнесли:
– Если ты, князь Димитрий Иванович, сокрушишь Османскую империю, то весь мир падет к твоим ногам, все короли Европы придут сюда, дабы поклониться тебе и назвать Императором всего христианского мира.
– Я сокрушу басурман, чего бы мне этого ни стоило, – воскликнул Григорий и стукнул каблуком по мраморной ступени. Его голос эхом отозвался по дворцу.
– Мы не сомневаемся в твоей силе и мощи, великий князь, – с поклоном ответили послы, за ними, дабы сгладить ситуацию, поклонились все поляки и бояре.
Царь ликовал, видя склоненные спины вассалов и гостей. Румянец снова окрасил его худощавые, бритые щеки, он успокоился и уже ровным голосом проговорил:
– Я благодарю короля Сигизмунда за присланные дары и поздравления. Передайте и от меня ему поклон. А теперь, – он встал, гордо рассправив плечи, – приглашаю всех к столу.
Начался пир. После пары кубок с вином гости развеселились, от волнения и напряжения не осталось и следа. Сам Григорий, окруженный боярами, весело смеялся, запросто вел беседы с родственниками Мнишеков и остальными собравшимися. Теперь он снова превратился в Григория Отрепьева – веселого, жизнерадостного молодого человека, сбросив личину грозного царя.
8 мая 1606 года состоялось торжественное восхождение на московский престол дочери сандомирского воеводы Марины Мнишек. Рано утром царские слуги приготовили все необходимое: подмели улицы, расстелили златотканные ковры от дворца до собора, по которым пойдет свадебная процессия, украсили бархатом и золотыми кистями опочевальню молодоженов, где они проведут первую брачную ночь, возлежа на шолковых подушках под великолепным балдахином.
Григорий стоял перед зеркалом и внимательно смотрел на свое отражение. Слуги надели на него свадебный наряд, умастили руки, шею и волосы благовонными маслами. Когда они ушли, он остался один, невольно залюбовавшись собой. Яркий румянец на щеках придал ему свежий вид, молодые голубые глаза, осененные длинными ресницами, смотрели радостно и беззаботно.
