Марк Твен - Жанна дАрк
Наше огромное войско переправилось через реку: задача скучная и долгая, потому что лодки были малы и немногочисленны. Беспрепятственно высадились мы на острове Сент-Эньян. При помощи нескольких лодок мы перебросили через узкий пролив мост к южному берегу и в полном порядке, не встречая никаких затруднений, возобновили путь. Правда, была там крепость Сен-Жан; но англичане покинули ее и разрушили и отступили вниз, к крепостям у моста, лишь только наши первые лодки отчалили от Орлеанского берега. Случилось именно то, что предсказывала Жанна, когда оспаривала мнение совета.
Мы направились вдоль берега по течению, и Жанна водрузила свое знамя против бастилии «Августинцы» – первой из грозных крепостей, охранявших конец моста. Трубы возвестили наступление, и мы произвели подряд две доблестные атаки; но мы пока были недостаточно сильны: главная часть войска еще не подоспела. Прежде чем мы успели приготовиться к третьей атаке, показался гарнизон из Сан-Привэ, спешивший на подмогу к большой бастилии. Они прибежали, а «августинцы» сделали вылазку; оба отряда соединились, обратили нашу маленькую рать в бегство и погнались за нами, рубя и тузя нас и крича нам вслед оскорбительные и бранные слова.
Жанна всеми силами старалась ободрить своих солдат, но они растерялись: на минуту воскрес в их сердцах давнишний страх перед англичанами. Жанна загорелась гневом; остановившись, она приказала трубить наступление; затем, круто повернув коня, она крикнула:
– Если среди вас найдется хоть дюжина нетрусов, то достаточно, – пусть следуют за мной!
И она поскакала, а за ней – несколько десятков людей, которые слышали ее слова и воодушевились ими. Преследователи были поражены, когда увидели, что она несется на них с горстью людей; настала и их очередь испытать смертельный ужас: несомненно, она – действительно ведьма, она – дитя Сатаны! Такова была их общая мысль, и, не дав себе времени призадуматься над этим вопросом, они показали спину и побежали в паническом страхе.
Наши беглецы услышали трубный призыв и обернулись; когда они увидели, что знамя Девы мчится в противоположную сторону и что неприятель бежит врассыпную, то их мужество воскресло, и они поспешили вдогонку за нами.
Услышал и Ла Гир звуки трубы; он поторопил свой отряд и подоспел к нам как раз в ту минуту, когда мы водружали знамя на прежнем месте – против окопов «августинцев». Теперь у нас было достаточно сильное войско. Нам предстояла тяжелая и долгая работа, но мы справились с ней до наступления вечера. Жанна все время поощряла нас и в один голос с Ла Гиром говорила, что мы не только способны, но и должны взять эту огромную бастилию. Англичане сражались, как… можно сказать: сражались как англичане – этим все сказано. Атака следовала за атакой, мы прокладывали себе путь сквозь дым и огонь, среди оглушительных пушечных выстрелов; солнце склонялось уже к закату, когда мы взяли крепость дружным натиском, и на ее стенах водрузили наше знамя.
«Августинцы» были в наших руках. «Турелли» тоже будут наши, если мы освободим мост и снимем осаду. Мы довели до конца один великий замысел, а Жанна решила осуществить и другой. Мы должны были переночевать здесь, не снимая вооружения, крепко держать то, что было в наших руках, и быть готовыми снова приняться утром за работу. Поэтому Жанна не могла позволить солдатам предаваться разгулу, грабежу и бражничанью: она приказала сжечь «августинцев» со всеми их припасами, за исключением артиллерии и склада оружия.
Все были утомлены тяжелой работой, доставшейся нам в этот день; разумеется, утомлена была и Жанна. И тем не менее она желала остаться вместе с армией против «Туреллей», чтобы поутру быть готовой к приступу. Военачальники отговаривали ее и наконец упросили отправиться домой и надлежащим отдыхом приготовить себя к великим трудам; к тому же она была ранена в ногу и нуждалась в помощи лекаря. Итак, мы переправились назад и пошли восвояси.
Как и прежде, город был охвачен неистовой радостью: колокола звонили, люди кричали, а некоторые – были пьяны. Ни разу не случалось нам уходить или возвращаться, не давая основательного повода к этим милым неистовствам, а потому буря всегда была наготове. В течение последних семи месяцев ни разу не было причины шумных ликований, и с тем большим восторгом население ликовало теперь.
Глава XXI
Желая избавиться от обычной толпы посетителей и отдохнуть, Жанна прошла с Катериной прямо в их общую комнату; там они поужинали, там же была перевязана рана. Однако она не легла спать, хотя и была страшно утомлена, но послала Карлика за мной, не внимая просьбам и увещеваниям Катерины. Она сказала, что ее тревожит какая-то мысль и что она должна отправить в Домреми гонца с письмом к нашему старому патеру Фронту, чтобы тот прочел послание ее матери.
Как только я пришел, она начала диктовать. После ласковых слов и приветствий матери и родным письмо продолжалось так:
...«Но вот причина, побуждающая меня писать теперь: я должна предупредить вас, что если вы вскоре услышите, что я ранена, то не беспокойтесь обо мне и не верьте тому, кто сказал бы вам, что рана моя опасна».
Она хотела продолжать, но Катерина прервала ее, сказав:
– Ах, она так испугается, прочитав эти слова. Вычеркни их, Жанна, вычеркни их непременно и подожди только один день – ну, два дня, самое большее, а тогда напиши, что ты была ранена в ногу, но теперь поправилась: ведь, конечно, к тому времени твоя нога заживет или почти заживет. Не тревожь свою мать, Жанна, поступи, как я советую.
Ответом Жанны был смех, подобный смеху минувших дней; то был задушевный, свободный смех безмятежной души, похожий на звон серебряных колокольчиков. Она сказала:
– Моя нога? Чего ради стала бы я писать об этой ничтожной царапине? Я не о том думала, дорогая.
– Дитя мое, неужели ты получила и другую рану, более опасную, и ничего не сказала? Чем же были заняты твои мысли, если ты…
Она вскочила, готовая залиться слезами, и хотела тотчас позвать назад лекаря, но Жанна остановила ее за руку, заставила сесть на прежнее место и промолвила:
– Полно же, успокойся, у меня пока нет других ран. Я пишу о той ране, которую получу завтра, когда мы будем брать приступом эту бастилию.
Катерина смотрела так, как будто она старалась разобраться в какой-то замысловатой задаче, но не могла с ней справиться. Она спросила растерянно:
– Рана, которую ты получишь? Но… но зачем же беспокоить мать, если… если это может и не случиться?
– Может и не случиться? Должно случиться.
Загадка оставалась загадкой. Катерина продолжала тем же недоумевающим тоном:
– «Должно случиться». Сильно сказано. Мне кажется, я не могу… мой разум не в состоянии разобраться в этом. О Жанна! Сколь страшно такое предчувствие – оно способно лишить человека спокойствия и надломить его отвагу. Выкинь это из головы! Забудь об этом! Иначе ты будешь мучиться целую ночь, и – совершенно понапрасну, так как мы надеемся…
– Но это же не предчувствие, это – действительность. И я не буду мучиться из-за этого. Мучительна бывает лишь неизвестность, а здесь нет неизвестности.
– Жанна, ты знаешь, что это должно случиться?
– Да, я знаю. Мне поведали мои Голоса.
– Ах! – произнесла Катерина со смирением, – если они сказали… Но уверена ли ты, что это они? Вполне ли уверена?
– Вполне. Это случится – в том нет сомнения.
– Это ужасно! С каких пор знаешь ты об этом?
– С тех пор… кажется, несколько недель тому назад. – Жанна повернулась ко мне. – Луи, ты, вероятно, помнишь. Как давно было это?
– В первый раз, превосходительная госпожа, ты сказала об этом королю, в Шиноне, – ответил я, – а с тех пор прошло семь недель. Вторично ты упомянула об этом 20 апреля и еще раз – 22-го, то есть две недели назад; так у меня записано.
Эти чудеса глубоко поразили Катерину, но я давно перестал удивляться: ко всему привыкаешь на белом свете. Катерина спросила:
– И это должно случиться завтра? Непременно завтра? Определенно ли тебе известное число? Не было ли ошибки, не спутала ли ты?
– Нет, – возразила Жанна, – мне указано 7 мая, именно этот день.
– В таком случае ты останешься у нас в доме, пока не минует этот страшный день! Не думай об этом, Жанна, слышишь? Обещай остаться с нами!
Но Жанну нельзя было уговорить, она сказала:
– Этим не поможешь делу, дорогая моя подруга. Я получу рану, и непременно завтра. Если я не буду искать раны, то она отыщет меня. Мой долг призывает меня туда завтра. Неужели я могу не пойти из-за одной только раны? О, нет, будем честнее!
– Так ты решила пойти во что бы то ни стало?
– Конечно. Для Франции я могу сделать только одно: одушевить ее солдат и пробудить в них стремление к победе. – Она немного задумалась и добавила: – Однако не следует быть безрассудной: я хотела бы сделать все, что тебе приятно, ведь ты такая добрая. Любишь ли ты Францию?
