Александр Золототрубов - Зарево над Волгой
— Поздравляю вас, Василий Иванович, с назначением в армию! — Гуров пожал ему руку.
— Выходит, нам выпало снова вместе служить? — улыбнулся Чуйков.
— Я не против, а вы, Василий Иванович? — Гуров с добродушной улыбкой смотрел на командарма.
— Где же мне взять лучшего комиссара, чем Кузьма Акимович Гуров?
Гуров стушевался, но нашелся что сказать командарму:
— Я за вами как за каменной стеной!
— А ты знаешь, что в армии случилось ЧП? — вдруг спросил Чуйков.
Гуров, распахнув глаза, растерянно смотрел то на командарма, то на начальника штаба Крылова, словно ища у него поддержки. Тот, однако, и слова не обронил, а командарм продолжал:
— У меня даже язык не поворачивается объяснять тебе случившееся, Гуров! — Он почесал пальцами лоб. — Понимаешь, командир танкового корпуса едва ли не дезертир…
— Что ты мелешь, командарм?! — горячо воскликнул член Военного совета, пристально глядя на Чуйкова, словно видел его впервые.
— Факты, Кузьма Акимович, упрямая вещь. — У командарма заныло сердце. — И ты, Гуров, не гори порохом, поначалу выслушай, а уж потом будешь кукарекать. Так вот сей генерал самовольно перенес свой КП на берег Волги, подальше от горячей точки: вдруг его штаб накроет вражеская артиллерия или воздушные пираты «юнкерсы»? А тут рядом вода, сел на катер и через полчаса уже на левом берегу, где тишь да благодать, а?
Член Военного совета понял, что Чуйков не шутит и если все так, как он говорит, дело серьезное.
— Чего притих, Кузьма Акимович? — усмехнулся командарм. — Ты вот ответь мне, что теперь будем делать? Может, отстраним нашего «героя» от должности и сообщим телеграммой командующему фронтом? Или тебе, комиссар, жаль комкора?
Член Военного совета Гуров резко возразил:
— Ты слишком строг, командарм! Этот генерал раньше нас не подводил, человек он волевой, и храбрости ему не занимать. А вот что побудило его совершить такой шаг, для меня загадка.
Чуйков помолчал, потом разжал губы.
— Ты говорил, что рад вместе со мной работать, а сам идешь против меня, — произнес он с насмешкой.
Это задело Гурова за живое. Он слегка загорячился.
— Ты что же, Василий Иванович, считаешь себя последней инстанцией в этом деле? — сдерживая вдруг охватившее его волнение, спросил член Военного совета. — Нет, дружище, я не считаю твое слово последним. Я же сказал тебе, что раньше к комкору у меня претензий не было, не было их и у начальника штаба Крылова. И танк для комкора не кусок железа, а мощное оружие, которым он дорожит и которое не раз выручало его людей в жестоких боях. Так нужно ли рубить сплеча? Отстранить от должности… Позволь, Василий Иванович, с тобой не согласиться, — уже мягче добавил Гуров. — Ты же командира танкового корпуса еще не видел, а уже судишь!.. Негоже так, командарм. Давай послушаем генерала, отчего вдруг ему захотелось иметь КП на берегу?
— Пожалуй, ты прав, Кузьма Акимович, — согласился Чуйков. — Окончательное решение я приму после того, как побеседую с генералом. Пусть объяснит мне, что побудило его уйти подальше от огневого рубежа.
— Так и надо сделать, товарищ командарм, — подал голос до этого молчавший начальник штаба армии генерал Крылов. — Генерал не рядовой, и разбрасываться ими нельзя.
Пока Чуйков знакомился с начальниками отделов штаба и другими руководящими работниками армии, на КП прибыли командир и комиссар танкового корпуса. «Я немедленно пригласил их в блиндаж, задержав у себя всех, кто находился в это время в штабе», — вспоминал Чуйков. Он спросил:
— Как вы, советский генерал, будучи начальником боевого участка, станете смотреть на то, если ваши подчиненные командиры и штабы отойдут без вашего разрешения в тыл? Как вы расцениваете свой поступок с точки зрения выполнения приказа номер 227 народного комиссара обороны — самовольный перенос командного пункта соединения в тыл командного пункта армии?
«Ответа на свои вопросы я не получил. И командир, и комиссар сгорали от стыда. Это было видно по их глазам. Я строго предупредил, что расцениваю их поступок как дезертирство с поля боя, и приказал им к 4 часам 13 сентября быть с командным пунктом на высоте 107,5.
Гуров подтвердил мое решение своим кратким «правильно», а комиссару приказал зайти к нему в блиндаж. Не знаю, о чем они там говорили, но, когда мы вновь встретились, Гуров сказал:
— Давай и впредь делать именно так».
Приняв 62-ю армию, генерал Чуйков доложил об этом командующему генералу Еременко. Едва он переговорил с командующим, как в блиндаж вошел заместитель Еременко генерал Голиков.
— Ну, здравствуй, командарм! — бросил он с ходу, пожимая Чуйкову руку. — Армию принял?
Он сел на стул, снял фуражку, и его бритая голова заблестела от пота. Достав платок, он вытер ее.
Чуйков ответил, что армию принял, о чем недавно доложил командующему Еременко, и, хотя она понесла большие потери в ожесточенных боях, люди настроены по-боевому, тщательно готовятся к новым сражениям.
— Нравится мне, Василий Иванович, что ты не льешь слез и не просишь подкреплений, несмотря на то что войска и боевая техника, особенно танки и орудия, тебе нужны позарез. Или я ошибаюсь?
Чуйков смутился, но все же сказал, что он просил дать ему хотя бы одну стрелковую дивизию и командующий Еременко обещал помочь. Командарм кивнул на стол, на котором лежала его оперативная карта.
— Вот Мамаев курган, где мы с вами сейчас находимся, — пояснил он. — А вот, Филипп Иванович, передовой рубеж, где скопились вражеские войска. Расстояние не более десяти километров. Если немцы бросят на нас танки, чем мы будем их бить? У меня нет и полсотни танков. Как мне быть? Одна надежда — противотанковые ружья да бутылки с горючей смесью.
— Понимаю тебя, Василий Иванович, — посочувствовал генерал Голиков. — Но для тебя есть хорошая весточка. Я только что разговаривал по ВЧ с Генштабом, и заместитель начальника Генштаба генерал Боков сказал мне, что Чуйкову из резерва Ставки хотят дать 13-ю гвардейскую дивизию генерала Родимцева. В ней более десяти тысяч отборных бойцов и командиров, у которых есть боевой опыт. Комдив сегодня же получит приказ переправиться на правый берег, в Сталинград. Так что о тебе, Василий Иванович, верховный заботится. Город никак нельзя отдавать врагу. Усек?
— Я это давно усек, Филипп Иванович, — повеселел Чуйков. — А о дивизии Родимцева я буду молчать, пока меня не уведомят официально, что она отдана в мое распоряжение. Родимцева я знаю, комдив что надо, храбрейший из храбрых.
— А с руководящим составом своей армии ты познакомился? — спросил Голиков.
Чуйков заметил, что он это сделал в первую очередь. Кроме того, провели заседание Военного совета, на котором решили: отступать больше нельзя, врага надо разбить.
— Мы это сделаем, Филипп Иванович, или умрем на рубеже. — Чуйков помолчал, ожидая, что скажет генерал Голиков, но тот ни слова не изрек. Тогда он продолжал: — Я принял решение — штабу армии оставаться в Сталинграде, на правом берегу Волги, а на левый берег и острова не уходить.
— Не опасно ли, Василий Иванович? — бросил реплику Голиков.
— Когда чувствуешь опасность, лучше будешь воевать, — улыбнулся Чуйков. — Иначе поступить не могу. Командир должен находиться там, где сражаются с врагом его бойцы. Не я это придумал — Суворов.
— Не прогадай, суворовец! — кольнул его Голиков.
Перед отъездом он спросил Чуйкова, когда тот решил контратаковать противника и какую задачу поставил своим войскам.
— Я наметил в центре занять разъезд Разгуляевка и оседлать железную дорогу до поворота на Гумрак, — пояснил Василий Иванович. — Начнем боевые действия завтра на рассвете. Правда, сил для этого выделили маловато — танковый корпус, части пехоты и артиллерия. Оголять другие рубежи рискованно. Если у нас все получится, то двинем войска дальше, чтобы занять Городище и Александровку.
— Должно получиться, Василий Иванович, — поддержал его Голиков.
На рассвете 14 сентября Чуйков распорядился перенести КП армии в блиндаж-тоннель, обитый внутри досками. Раньше здесь располагался командный пункт Юго-Восточного и Сталинградского фронтов. В блиндаже два выхода — к реке Царица и на Пушкинскую улицу города. Тут были все удобства для управления войсками, а Чуйкову, кроме того, нужна была связь ВЧ, чтобы оперативно связываться со штабом фронта, как только его войска начнут контрнаступление, а начнется оно после артиллерийской подготовки. Перед этим Чуйков позвонил командующему Еременко и попросил распорядиться, чтобы авиация прикрыла с воздуха действия армейцев, на что Еременко ответил:
