Исцеление Вечностью (СИ) - Санин Евгений Георгиевич
— Ну, прости, что так получилось…
Александр положил трубку на рычажки, покосился на смотревшего на него с насмешкой Булата, на отвернувшуюся к окну Светлану, вздохнул:
— Ну вот я снова остался без корреспондента!
И сам стал набрасывать на бумаге вопросы к бизнесмену, о котором ему так не хотелось писать…
Повозка быстро несла римлян к порту.
— Вот, мы направляемся в Антиохию, — сказал Альбин. — А ведь это, между прочим, город, в котором христиане, еще при императоре Клавдии, впервые стали называться христианами. И еще родина апостола Луки, который, кстати, написал в своем Евангелии о том, как в субботу Спасителю случилось проходить засеянными полями, и ученики Его срывали колосья и ели, растирая руками…
— Как еще один евангелист? — удивился Клодий. — Сколько же их всего?
— Много. Но авторитетно признанными самими апостолами и духоносными мужами являются только четыре.
— И что этот апостол сказал такого, чтобы я мог еще удивиться?
Альбин посмотрел на него и, подумав — говорить или пока не говорить это, решился: скажу!
— Однажды Иисус Христос рассказал такую притчу: «У одного богатого человека был хороший урожай в поле; и он рассуждал сам с собою: что мне делать? Некуда мне собрать плодов моих? И сказал: вот что сделаю: сломаю житницы мои и построю бо̀льшие, и соберу туда весь хлеб мой и всё добро мое, и скажу душе моей: душа! Много добра лежит у тебя на многие годы: покойся, ешь, пей, веселись. Но Бог сказал ему: безумный! в сию ночь душу твою возьмут у тебя; кому же достанется то, что ты заготовил? Так бывает с тем, кто собирает сокровища для себя, а не в Бога богатеет».
Альбин покосился на Клодия — не скажет ли он ему что? Но тот напряженно молчал.
И тогда Альбин продолжил:
— Возможно, ты спросишь, как можно было тому богачу, имевшему столько грехов, попасть в Небесное Царство?
Клодий метнул на Альбина такой взгляд, будто тот прочитал его потаенные мысли, но снова промолчал.
И Альбин продолжил:
— Ну, о том, как в Бога богатеют, ты слышал недавно от Диомеда. А что касается множества грехов, при правильном, то есть покаянном отношении к которым можно не только не погибнуть, но наоборот, спастись, в Евангелии от апостола Луки на этот счет есть вот что… Однажды некто из фарисеев просил Иисуса Христа вкусить с ним пищи. Господь пришел к нему. Узнав об этом, пришла и женщина того города, которая была грешница. Принеся с собой алавастровый сосуд с маслом, она стала обливать ноги Иисуса Христа слезами и отирать волосами головы своей, и целовала ноги Его и мазала миром. Увидев это, фарисей подумал, что если бы Христос был пророком, то знал бы кто и какая женщина прикасается к Нему и не позволил бы ей сделать это.
Альбин, убедившись, что Клодий не только слушает, но и слышит, стал говорить, припоминая слова самого Евангелия:
«Обратившись к нему, Иисус сказал: Симон! Я имею нечто сказать тебе. Он говорит: скажи, Учитель. Иисус сказал: у одного заимодавца было два должника: один должен был пятьсот динариев, а другой пятьдесят, но как они не имели чем заплатить, он простил обоим. Скажи же, который из них более возлюбит его?»
— Что тут сложного? Конечно же, тот, кому он простил больше! — впервые за долгое время нарушая молчание, удивился Клодий.
— Вот так же приблизительно ответил и Симон, — кивнул Альбин. — И Господь сказал ему, что правильно он рассудил. «И, обратившись к женщине, сказал Симону: видишь ли ты эту женщину? Я пришел в дом твой, и ты воды Мне на ноги не дал, а она слезами облила Мне ноги и волосами головы своей отерла; ты целования мне не дал, а она, с тех пор как я пришел, не перестает целовать у Меня ноги; ты головы Мне маслом не помазал, а она миром помазала Мне ноги. А потому сказываю тебе: прощаются грехи ее многие за то, что она возлюбила много, а кому мало прощается, тот мало любит».
Альбин сам немного помолчал и добавил:
— Вот видишь, есть надежда всем кающимся грешникам. Но имеется и одно важное условие для прощения грехов.
— Какое? — глухо спросил Клодий, и Альбин ответил:
— Чтобы тебе отпустил их Господь, ты сначала сам должен спасти всех. Ибо Он сказал: «Не судите, и не будете судимы; не осуждайте, и не будете осуждены; прощайте и прощены будете…» И более того, прямо сказал: «Когда ты идешь с соперником своим к начальству, то на дороге постарайся освободиться от него, чтобы он не привел тебя к судье, а судья не отдал тебя истязателю, а истязатель не вверг тебя в темницу. Сказываю тебе: не выйдешь оттуда, пока не отдашь и последнего кодранта!»
— Стой! — услышав это, неожиданно приказал вознице Клодий.
— Что с тобой? — вопросительно посмотрел на него Альбин.
— Кажется… у меня есть такой должник! — медленно проговорил тот и уже уверенно добавил: — Я оставил его в Пафосе!
— Ты имеешь в виду келевста?
— Да! — кивнул Клодий и попросил: — Слушай, Альбин, возьми сколько угодно денег, купи, не торгуясь, самую быструю повозку, которая нам сейчас встретится — морем тебе туда все равно не прорваться — и мчи на ней в Пафос! Передай градоначальнику — он меня хорошо знает и немало должен мне, чтобы выпустил из тюрьмы келевста!
— А дальше? — уточнил Альбин.
— Что дальше? Скажи ему, что я прощаю его. И пусть едет, то есть плывет на все четыре стороны!
Днем Александру удалось взять интервью, и оставшуюся часть работы он взял на дом.
Но браться за нее не торопился. И не только потому, что не хотелось.
Поужинав и прочитав с Верой вечернее правило, он не стал расставаться с молитвословом, а к радости хозяйки, перелистнул несколько страниц вперед, зажег толстую восковую свечу, выключил свет и, неожиданно проникновенным тоном помолившись «Помилуй мя, Боже, помилуй мя!», совсем иным, чем обычно — с большим чувством — голосом принялся читать:
— «Ны̀не приступѝх аз грѐшный и обременѐнный к Тебѐ, Влады̀це и Бо̀гу моему; не смѐю же взира̀ти на небо, то̀кмо молю̀ся, глаго̀ля: да̀ждь ми, Го̀споди, ум, да пла̀чуся дел моих го̀рько!»
Вера с удивлением посмотрела на Александра, но, понимая, что сейчас у него ничего нельзя спрашивать, промолчала. Крестясь каждый раз, когда тот, горестно упрашивая, повторял: «Помѝлуй мя, Бо̀же, помѝлуй, мя!» и уже светло, радостно восклицал: «Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, и ныне и присно и во веки веков. Аминь», она, затаив дыхание, слушала:
«О, го̀ре мне грѐшному! Па̀че всех человѐк окая̀нен есмь, покая̀ния несть во мне; да̀ждь ми, Го̀споди, слѐзы, да пла̀чуся дел моѝх го̀рько!»
Александр читал, плача одним только голосом, а слезы появились на глазах у Веры…
И еще, не останавливаясь, плакала толстая восковая свеча. Желтые слезы текли по ней ручьями, застывая у самого основания…
А Александр читал все с большей и большей силой:
— «Широ̀к путь зде и уго̀дный сла̀сти творѝти, но го̀рько бу̀дет в послѐдний день, егда̀ душа от тела разлуча̀тися бу̀дет: блюдѝся от сих, человѐче, Ца̀рствия ра̀ди Бо̀жия…»
«Житиѐ на землѝ блу̀дно пожѝх и ду̀шу во тьму преда̀х, ны̀не у̀бо молю̀ Тя, Мѝлостивый Влады̀ко: свободѝ мя от рабо̀ты сея̀ вра̀жия и даждь ми ра̀зум творѝти во̀лю Твою!»
«Душѐ моя̀, почто̀ греха̀ми богатѐеши, почто̀ во̀лю диа̀волю творѝши, в чесо̀м надежду полага̀еши? Преста̀ни от сих и обратѝся к Бо̀гу с пла̀чем, зову̀щи: милосѐрде Го̀споди, помѝлуй мя, грѐшнаго!»
«Иисусе, премудрости и смысла пода̀телю, нищим кормителю, сѝрым засту̀пниче, болящим врачу̀, исцели и просвети мое сердце, Иисусе, стру̀пы греховными и страстей тлею покровѐнное, Иисусе, и спаси мя!»
Наконец, он низко поклонился иконе Пресвятой Богородицы, прочитал:
— «Ма̀ти Бо̀жия, помозѝ ми, на Тя сѝльне надѐющемуся, умолѝ Сы̀на Своего̀, да поста̀вит мя недосто̀йнаго одесну̀ю Себѐ, егда̀ ся̀дет судя̀й живы̀х и мѐртвых. Аминь!»
