Исцеление Вечностью (СИ) - Санин Евгений Георгиевич

Вспомнив это, Александр взял на столе в церковной лавке листок для записок о здравии и написал один-единственный грех:

— Так… — прочитав это, кивнул, будто убеждаясь в чем-то, отец Лев. — Значит, согрешил?

— Да. Блудом…

Александр ожидал, что сейчас начнется шторм, ураган, цунами или еще что-то в таком роде, если не хуже. Но священник неожиданно отложил записку и совершенно без гнева, Александр с изумлением увидел в его глазах, то чего никак не ожидал увидать — понимание, тихо сказал:

— Я давно уже наблюдаю за тобой. Все опасался, что этим все и закончится. И оказывается, не ошибся!

Александр вопросительно взглянул на священника. Тот показал глазами на записку и спросил:

— А почему ты написал один только грех? У тебя что — других больше нет?

— Конечно, есть, — с удивлением пожал плечами Александр. — Но ведь этот — самый страшный и… главный!

— Ты в этом уверен?

Отец Лев знаком попросил Галину Степановну, чтобы та читала молитвы перед святым причащением погромче, и, словно располагая к задушевной беседе, неторопливо сказал:

— Видишь ли, такому греху, как блуд, обычно предшествует гордыня. Человек не замечает ее, думает, что праведен, и Господь тогда попускает ему пасть, чтобы тот понял всю плачевность своего духовного состояния!

— Да, я читал об этом, — согласился Александр. — Но тут все произошло совершенно случайно.

— Да нет для православного человека такого слова, как «случайность»! Его придумал враг нашего рода — сатана! — поморщился отец Лев. — И это одно из самых удачных его изобретений. Потому что, веря в случайности, мы забываем, что все, что происходит с нами — бывает только по Промыслу Божию, по его благословению или попущению! Лист с дерева, и тот не падает без воли Божией! А тут — человек!

— Ну, тогда я хотел сказать, что это исключение! — согласно кивнув священнику, поправился Александр.

— То есть, ты считаешь, что гордыни у тебя нет? — на всякий случай еще раз уточнил тот.

— Да! — подумав, решительно сказал Александр.

— А вот тут-то враг тебя и поймал! — больно ткнул его указательным пальцем в грудь отец Лев.

— То есть, вы считаете, что она у меня — есть?.. — растерянно пробормотал Александр.

— Я считаю?!

Отец Лев огляделся, но понимая, что во время таинства исповеди никого не призовешь в свидетели, проговорил:

— Да видел бы ты себя со стороны! Ты уже приехал с задранным носом — как же, после монастыря! А с каким видом стал выслушивать поздравления, что Вере лучше? Ты держался так, будто это ты, а не Господь Бог продлевает ей жизнь и, как знать, может, и правда, совсем исцелит! А каким тоном ты называешь себя главным редактором епархиальной газеты? Министры позавидуют! И это в то время, когда ты руководишь ей лишь формально. А фактически главным редактором является отец Игорь. Он отвечает за газету и руководит ею, и только просто из смирения и желания, чтобы ты, как профессионал, сделал все в лучшем виде, входит в нее как простой член редколлегии! Я уж не буду говорить о том, как ты превозносишься своим умением читать перед Галиной Степановной, перед сторожем, строителями, подчиненными… Или мне продолжать?

— Нет! — отрицательно покачал головой сникавший с каждым словом священника Александр. — У меня к вам только одна просьба!

— Пожалуйста! — охотно согласился отец Лев. — Какая?

— Можно я немного добавлю в этой шпаргалке?

Александр кивнул на лежавший на аналое листок и, не дожидаясь согласия, быстро достал из кармана авторучку и над словом «блудом» приписал «гордыней».

— Вот, — сказал он. — Каюсь в том, что согрешил блудом и гордыней. А еще — гневом, раздражением, маловерием, чревоугодием, осуждением, — вспомнив, что плохо подумал однажды об Алеше, добавил он. — Человекоугодием, а не Богоугождением, то есть не смог решительно отказать человеку, соблазнявшего меня на грех. Еще — празднословием, нетерпением, ложью — старое удостоверение, пусть даже и в благих целях, выдавал за ныне действующее, унынием — это когда узнал, что книга не будет напечатана в газете, лицемерием, то есть не выполняю сам то, о чем пишу в статьях и книгах и чему поучаю людей…

Отец Лев немного подождал, не вспомнит ли Александр еще какой-либо грех и, видя, что тот, наконец, закончил, сказал:

— Ну, тогда наклони голову!

Александр послушно выполнил его повеление и более того — опустился на колени.

Священник, подняв епитрахиль, накрыл его ею и торжественным голосом прочитал разрешительную молитву. Затем разорвал записку на клочки, со словами «Сожги в церковной печи» всунул в ладонь Александра и привычно сказал:

— А теперь целуй Крест и Евангелие в знак того, что обещаешь приложить все силы, чтобы не повторять эти грехи!

— И… всё?! — с благоговением выполнив это, радостно поднял на отца Льва глаза Александр.

— Всё?! — изумленно переспросил тот, и его брови сурово поползли к переносице: — Да для этого Господь, помолившись до кровавого пота, выдержал издевательства, бичевание, взошел на Крест, на Который взял все наши грехи и претерпел страшные муки. Нам остается лишь покаяться, припав к подножию этого Креста, и без устали благодарить Его за то, что Он для нас сделал…

— Да-да, конечно, — виновато прошептал Александр, а отец Лев продолжил:

— Господь отпустил тебе этот грех. Но тяжесть его столь велика, что я, как священник, радеющей о твоей душе, обязан назначить тебе епитимью.

Отец Лев немного подумал, шевеля губами — «Помолился, спрашивая совета у Господа» — понял Александр, и уже строго сказал:

— Месяц будешь читать канон покаянный ко Господу.

— Хорошо, — прошептал Александр.

— И до истечения этого срока тебе запрещается входить в алтарь и чтение Апостола и часов.

— Что?!

— То, что слышал! И не смотри на меня так. Ты еще легко отделался! В первые века христианства за такое бы лет на 18 отлучили от святого причастия! Это потом и теперь по немощи нашей и умножению в мире зла и соблазнов стали смягчаться жесткие правила. Но это не дает нам повода расслабляться! Ибо в чем застанет, в том и будет судить нас Господь!

Александр с опущенной головой выслушал это и спросил:

— А что я скажу Галине Степановне? Отцу Игорю?

— Галине Степановне скажешь, что ты очень занят подготовкой газетного номера, что, действительно, правда. А отцу Игорю, если спросит, доложишь, что на тебя наложена епитимья. Ступай, — с подбадривающей улыбкой, отпустил Александра отец Лев. — И помни, что говорил Господь тем, кому Он, исцеляя, отпускал грехи: иди и впредь не греши, чтобы не случилось с тобой еще худшего!

В редакцию Александр не шел, а летел, словно у него выросли крылья.

По пути он увидел большую белую печку, из жерла которого тянулся дымок, вспомнил наказ священника и бросил клочки записки в огонь. Один из них немного не долетел до пламени, и он, подтолкнув его, сильно обжег палец.

— Ай! — дуя на него, нахмурился он и вдруг ахнул, поймав себя на мысли: «Если пальцу так больно, то что было бы со всем моим телом, если бы я, так и оставшись в этом грехе, после жизни попал в огненную геенну?»

С этой мыслью он вернулся в редакцию, приветливо кивнул Булату, сидевшей уже на своем месте Светлане.

И только принялся за составление макета разворота номера, как раздался телефонный звонок.

Звонила Татьяна.

— Ну как ты там? — заворковала она. — Я тут тебе такой ужин готовлю! Пельмени — сибирские, настоящие! Может, придешь пораньше?

— Нет, — решительно отказался Александр.

— Ну, нет, так нет, — не стала возражать Татьяна. — Я тогда позже воду поставлю. Ты только предупреди, когда будешь выезжать.

— Какая вода? Какие пельмени? — поморщился Александр. — Ты меня не правильно поняла! — И, не боясь, что подумают о нем подчиненные, сказал, как отрезал: — Я вообще не приду! Никогда!

— «Ах, так? — воркующий голос сразу сменился на орлиный клекот: — Тогда и ты меня тоже больше не жди!»