Грегори Нормингтон - Корабль дураков
Если его величество надеялся таким образом отвлечь сына от дружбы с Мухой, то он просчитался. Ибо принц Баловник только пожал плечами при взгляде на крошечные чудеса, распростертые у его ног. Он зевнул, поигрывая кинжалом, и разрешил Мухе понарошку побыть королем. Муха бродил, счастливый великан, среди маленьких замков и лесистых долин и давал имена всяким тварям, словно Адам в раю.
– Я хороший король, – размышлял Муха вслух. Позже, когда мальчики переодевались, чтобы пойти гулять в сад, Муха заметил, что принц поглядывает на него недобро.
– Без меня, – сказал Баловник тихо, – тебя бы не было вообще.
Пришла осень, и его величество король Бювар предпринял новый почин. Он решил, что его своенравному и капризному сыну не нужны никакие надутые, заплесневелые учителя, и отдал в его полное распоряжение королевскую библиотеку. Муха был вне себя от счастья: он как будто нашел пещеру с несметными сокровищами – книгами в кожаных переплетах с золотым тиснением. Но принц Баловник только сердито сверкал глазами, глядя на книжные полки, а пыльный и серый, как мышка, библиотекарь сидел, съежившись, в дальнем углу, словно старая кукла-перчатка, которую выбросили за ненадобностью.
– В этой библиотеке, – сказал король, по-отечески пощипывая сына за ухо, – хранятся все знания мира. Тот, кто рожден править людьми, всегда стремится постичь, как устроен мир. Когда ты прочтешь все эти книги, как в свое время прочел их я, ты будешь готов управлять государством, сын мой.
С тем король и ушел, в сопровождении свиты придворных. Библиотекарь отвесил подобострастный поклон и поспешил укрыться за стеной книг. Принц Баловник плюхнулся в кресло и уставился в одну точку, продолжая сердито хмурить брови. Так в упрямом молчании прошли часы. Муха читать не умел и коротал время, листая книжки в поисках картинок. Он был как ребенок, который вырос вдали от моря, и вот впервые увидел скалистый берег; но безымянные чудеса этого места были ему недоступны – закрыты, как раковины моллюсков.
– Баловник, – не выдержал Муха, – теперь, когда я умею держаться по-благородному, не пора ли учить меня всяким наукам? Я знаю манеры, но внутри я пустой.
Принц Баловник вскочил, как ужаленный. Он сощурил глаза, так что они превратились в яркие черные шрамы.
– Я – не подданный короля, – прошептал он. – Я сам по себе, меня нельзя ни придумать, ни вылепить по шаблону. – Муха кивнул, хотя ничего не понял. – Я существую своей волей, изъявляю себя в бытие, – продолжал принц. – И в доказательство я сожгу эту библиотеку.
Бедный Муха аж поперхнулся, его лицо стало красным, как царственный пурпур. Из глаз брызнули слезы, но и сквозь пелену слез он увидел, как вызывающе усмехнулся принц – усмешка блеснула, словно кривая турецкая сабля. Сможет ли он удержать своего высокородного друга от исполнения мятежного замысла? Может быть, надо предупредить библиотекаря? Ибо сердце его сжималось от мысли, что все эти книги погибнут в пламени. Но он боялся лишиться расположения принца Баловника, а вместе с ним и всех радостей жизни. Король, похоже, вообще не способен сердиться на сына; а когда-нибудь принц и сам станет королем, и вот тогда… Муха надеялся, что тогда и ему будет очень неплохо. Поэтому он прикусил язык.
Впрочем, принц Баловник не бросился исполнять свой план сию секунду. Нет, тут нужна была хитрость. Принц запрятал свое недовольство и изобразил бурный восторг и неодолимую тягу к учению. Он уговорил короля разрешить ему спать прямо в библиотеке, чтобы книги всегда были рядом. Может, ему и еду будут туда подавать? Чтобы он не отрывался от чтения. И еще ему нужны свечи – много свечей.
– А библиотекарь пусть отдыхает, он уже старенький, у него спина больная. Я сам прекрасно управлюсь, отец. Не надо за мной надзирать.
Его величество, смеясь от радости, не отказывал сыну ни в чем. И Муха сам не заметил, как настал тот день, когда они с принцем заперлись в библиотеке с горящими свечками в обеих руках.
– Сначала история, – сказал принц. – Жизни военачальников и императоров. Бог да сгноит их кости.
Вместе они побросали книги на пол, и принц Баловник поднес горящую свечку к смятым листам, вырванным из какой-то книги. Поначалу огонь только робко облизывал корешки, но потом разгорелся, отбросив страх. Языки пламени вырывались то там, то тут, словно жадные язычки ящериц-хамелеонов. Когда книги занялись уже как следует, огонь перекинулся на занавески. Занавески обрушились на пол. Карта мира над головой принца Баловника скорчилась в пламени, как живая иллюстрация к Апокалипсису. Принц испугался и закричал, призывая на помощь.
Бывают мгновения, любезные господа, когда даже самый терпимый отец, потакающий всем капризам своего обожаемого чада, все же теряет терпение и устраивает оному чаду хорошую порку. Однако же методы простолюдинов (розги, тапочек или ладонь) – ничто по сравнению с королевским подходом к наказанию несносного отпрыска.
– За это последнее непослушание, – сказал его величество, когда пожар благополучно потушили, – и за обман получишь шестьдесят плетей.
Принц упал на колени. Хрипя в железных объятиях стражника, Муха едва не лишился чувств – ему было больно смотреть на страдания друга.
– А что касается твоего товарища, – продолжал король, – отошлите его на кухню, или куда там… ну, в общем, откуда он появился и где ему самое место.
Муха в ужасе зажмурился. Но принц умел говорить убедительно, и его мольбы были весьма красноречивы.
– Отец, – сказал он, – я совершил нехороший поступок. Это я все придумал и привел план в исполнение. Муха был там, со мной, только из-за любви ко мне. И видеть, как он страдает за мой проступок, для меня тяжелее, чем любая телесная боль. Поэтому, умоляю тебя, пусть его выпорют за меня, дабы я заплатил самую высокую цену за свое непослушание.
По тронному залу пронесся невнятный шепот. Муха тяжело сглотнул.
– Быть по сему, – объявил король. – По обычаю королевства и по моему королевскому слову, Ухо займет место принца и, став его мальчиком для битья, примет восемьдесят плетей в назидание моему сыну.
Увы и ах, как вдруг потускнели блестящие крылышки Мухи. Стражники уволокли его в темницу. Его вопли и крики еще долго дрожали эхом в коридорах и жужжали в ушах у слуг – и те отмахивались от них, как от мух.
В день, назначенный для показательной порки, в камеру к Мухе пришел тюремный капеллан. Приподняв подол рясы, как девица приподнимает юбки, переходя через ручей, он подошел к тому месту, где лежал Муха.
– Benedicite, – благословил капеллан грязный зад Мухи, ибо в камере было темно. – Сегодня, сын мой, тебе предстоит понести наказание. Предполагается, что ты не умрешь, так что мне незачем беспокоиться о твоей душе…
– Что? – сказал Муха.
– В этой стране, сын мой, вся политика строится на божественной иерархии. Как говорил царь Соломон, царь ближе к Богу, чем его подданные. Царь есть помазанник Божий, и, в глазах Всемогущего Господа, не подобает сквернить царственное седалище вульгарной поркой, однако же ты выступаешь посредником, сиречь мальчиком для битья, и таким образом дисциплина приводится в соответствие с христианскими добродетелями.
– Что? – сказал Муха.
– Принц понесет наказание в сопереживании, а простой человек – в данном случае ты – непосредственно ляжет под розги. А как иначе выдрессировать собаку?
– Но я же не собака, – захныкал Муха.
– Особы царских кровей чувствуют боль своих подданных и страдают страданиями своих подданных – вот почему принц назвал тебя, дабы ты принял его наказание, а он усвоил урок.
Вот так все и было. И так и будет. Жизнь принца пройдет чередой уроков, отпечатанных в плоти его подданных.
* * *
Не стану описывать этот день: видите ли, любезные господа я опасаюсь за ваш желудок. Лучше спустимся вместе в самые недра замка, в потайную темницу, в холод забвения, какового страшатся даже невидимые слуги. И там, в самой сырой, в самой дальней камере тюремный врач льет целебное масло на спину Мухи, которая – сплошь кровавое месиво. Мальчик потерял много крови, но эти раны затянутся. Хуже всего, наш герой повредился рассудком. От боли, которую он претерпел (трижды Муха терял сознание и трижды его приводили в чувство, прежде чем возобновить экзекуцию), что-то сместилось в его мозгах. И вот теперь, весь в кровавых подтеках, он лежит и пускает слюну, как младенец, у которого режутся зубки. Врач глядит на него и видит даже не младенца, а жалкий выкидыш, недоношенное, безымянное существо. – Бедный принц, – вздыхает он, – как ему тяжело. Но принц Баловник просто чудом оправился от потрясения. На пиру в честь его дня рождения он доволен и весел, ибо мнит себя полновластным хозяином своей судьбы. И только король Бювар знает, что всякий раз, когда принц проявлял себя непослушным и своевольным сыном, его характер формировался по задуманному образцу. Первые два испытания его характера были только прелюдией к третьему; и когда принц показал свою самоотверженность и бескорыстность, переложив наказание на плечи – вернее, на спину, – другого, он доказал, что он истинный сын своего отца.
