Грегори Нормингтон - Корабль дураков
Пролог шута
Раскаявшийся пропойца закончил рассказ. Благодарные слушатели храпят, лежа вповалку на палубе. Не спит только шут – хотя и он тоже периодически клевал носом.
Раскаявшийся пропойца: Я их не виню, Утомительное это дело – слушать. Гораздо труднее, чем рассказывать самому. (Он давит себе на живот, который тихонько булькает.) Что скажешь, Шут?
Шут: Забавная история. Ты правда сбежал через канализацию?
Раскаявшийся пропойца: Тебе не кажется, что я слишком вольно соединял метафоры? (Шут восклицает что-то невразумительное.) Может быть, стоит добавить визуальных деталей? (Шут, мастер двусмысленных жестов, пожимает плечами.) Господи, им не понравилось!
Обида творца, творение которого не получило признания, выражается в рвотных позывах, и наш рассказчик перегибается через борт. Воспользовавшись счастливой возможностью, Шут быстро взбирается выше по такелажу (уж он-то знает, как обставить свое выступление) и трясет жезлом, чтобы разбудить остальных. Мутным и сонным, им все же приходится просыпаться.
– Брат Кай, – начинает Шут, – был просто в безвыходном положении…
Рассказ шута
Честолюбие, любезные господа, – игривый ребенок Судьбы. Этакий баловник. Или, лучше сказать, баловница. Дева ангельской красоты, что завлекает сынов человеческих в пропасть. «Поднимись к самой вершине, – манит она, – где обретешь вечную славу». И вот, дабы избегнуть забвения, люди бросаются сломя голову к гибели. К тому же забвению.
При дворе короля Бювара – а если по-нашему, Промокашки, но Промокашка звучит как-то не по-королевски, так что пусть будет Бювар, – итак, при дворе короля Бювара служил паж по имени Муха. Другого имени у него не было, ибо был он рождения самого низкого и не владел никакими земными благами, и сам был неказист, и назывался таким неказистым именем. Он был рожден, чтобы служить. Отец его, придворный шут, заплатил за свои таланты головой (смех – неплохая забава, но излишек его так же губителен и опасен, как всякий яд). Мать – судомойка – растила сына одна, и Муха уже в нежном возрасте выучился премудрости держать голову низко склоненной, как и подобает слуге. Его глаза вечно смотрели в пол. Он был ребенком коридоров для прислуги и черных лестниц. И все-таки глубоко внутри этой тихой и скромной души честолюбие билось, как подземный родник, питающий реку таинственную и не обозначенную на картах. Воды сии могли бы навечно остаться в подземных недрах; Дабы пробились они к поверхности, нужна катастрофа, стихийное бедствие (чтобы дождь лил сорок дней кряду, или случилось мощное землетрясение). И сие бедствие, любезные мои господа, явилось в лице принца Баловника, единственного наследника престола.
– Эй, парень! – однажды окликнул принц Муху на утреннем королевском приеме в постели, где, кроме Мухи, прислуживали еще тридцать человек. – Да, ты, костлявый. – Сотоварищи-слуги услужливо подтолкнули Муху к постели принца Баловника. – Как звать-то тебя?
– …
– Говори громче.
– М-м-му…
Напудренное лицо принца Баловника раскололось в улыбке.
– Парень, ты что, немой? Или просто тупой?
– Муха, ваше высочество.
Принц гадливо скривился, он подумал, что мальчик-слуга хочет сказать, что на него села муха, и даже взмахнул рукой, но потом понял, в чем дело, и рассмеялся:
– Я давно тебя приметил, Муха. Ты такой всегда скромный, услужливый. Ты мне нравишься. Да отдай ты кому-нибудь этот воротник. Отныне мы будем друзьями.
Все, что было потом, казалось Мухе чудесным сном. Он так никогда и не узнал, почему принц решил его выделить и почтить своей дружбой – сам не понял, а спросить постеснялся. Каждое утро его будил паж, пудрил его всего от парика до пяток (под париком голова жутко чесалась!) и одевал в шелка. Потом его приводили к принцу и тот обнимал его и целовал в обе щеки, по-братски.
– Не надо краснеть и стесняться, друг мой, – говорил принц. – Подними глаза, посмотри на меня. На меня все же приятнее смотреть, чем на пол. Что с твоей шеей? – При этом принц в шутку крутил Мухе руку и отвешивал щелбан по затылку.
Муха потихоньку учился держаться свободнее, но это был долгий и трудный процесс, ибо мальчик привык к раболепной скромности и переучиваться было непросто.
– Да не будь ты таким зажатым, мы же друзья, – говорил принц Баловник, когда они с Мухой играли в войну оловянными армиями в игровой комнате.
– Да, ваше высочество.
– Прекрати кланяться и чесаться, – говорил принц, когда они с Мухой обрывали крылья насекомым в саду.
– Да, ваше высочество.
– И не называй меня ваше высочество, – говорил принц, когда они с Мухой мучили мышь в кладовой.
– Да, милорд.
По прошествии двух недель шлепков по бедрам и вульгарных шуточек Муха наконец осознал, как ему повезло. Сильный мира сего его выделил и приблизил к себе. Дружеские синяки у него на руках были печатями, подтверждавшими высшую милость. Никогда прежде ему и в голову не приходило, что он может рассчитывать в жизни на нечто большее, чем роль скромного винтика в незамеченном механизме. В конце концов цель любого слуги – чтобы тебя не замечали хозяева. Члены королевской семьи знать не знали, откуда берется еда на столе, куда девается содержимое ночных горшков и почему сад при дворце смотрится аккуратнее, чем дикий лес. В царстве короля Бювара алхимики по-прежнему искали Философский Камень, но аптекарей привлекал более заманчивый камушек: снадобье, что превращает тебя в Невидимку. Ходили слухи, что изобретателя ожидает награда поистине королевская, хотя монарх, объявивший награду, давно уже сгнил и рассыпался прахом в дворцовом склепе, забытый всеми.
– С тобой, Муха, я плюю на обычаи и традиции, – похвалялся принц Баловник. – Помазанник божий свел дружбу со слугой?! Такой вот я оригинальный.
Разумеется, высокорожденные вельможи не одобряли подобного поведения принца. Историки тщетно искали прецедент. Благородные лорды и дамы возмущенно роптали, оскорбленные столь вопиющим нарушением этикета. В прошлом таких наглых выскочек, как этот Муха, казнили и за меньшие прегрешения, рассуждали придворные, однако же как любимчик единственного наследника Муха был неприкасаемым. Только король мог бы решить это дело ко всеобщему Удовольствию – но на это рассчитывать не приходилось, поскольку король Бювар не счел нужным даже заметить столь возмутительное нарушение традиций. Он не придавал никакого значения тому прискорбному обстоятельству, что наследник престола не выражает желания ехать на охоту; он как будто и не замечал, что на занятиях по фехтованию принц откровенно сачкует, а на рыцарских турнирах – откровенно зевает И постепенно (как вода точит камень, как лед раздирает скалу) Мухе втемяшилось в голову, что ему, чем черт не шутит можно рассчитывать и на возведение в дворянский чин. Его спина распрямилась, взгляд, прежде всегда устремленный в пол, теперь уже не был столь скромным; он научился ходить подражая походке благородных господ, и кланяться так, чтобы при этом выгодно подчеркнуть достоинства своей фигуры. В своих новых покоях на вершине башенки Муха нежился в роскоши, принимая ее, как трава принимает росу. Мир черных лестниц поблек в его памяти. Ну и невелика потеря.
– Однажды придет такой день, – говорил он своему отражению в зеркале, – когда мы с тобой будем дружить с королем. Мы станем богатыми-пребогатыми, и все девушки королевства будут мечтать о нас по ночам.
Так в неге и роскоши проходили недели и месяцы. Весна сменилась летом, но мальчики продолжали играть, увечить кошек и ломать крылья птицам. Муха уже не жалел зверюшек, которых он помогал калечить, ибо его завораживало остроумие принца Баловника, и новые слова, которые он узнавал – далеко не все из них были полезными и поучительными, любезные мои господа, – с лихвой возмещали периодические неудобства от мелких кровопусканий. Муха не сомневался, что принц его любит; и виноват ли мальчишка, что он предпочел быть счастливым?
И вот король подрядил резчиков-мастеров сделать игрушечную модель королевства для своего капризного сына. Многим благородным вельможам пришлось выехать из своих покоев, дабы мальчику было где развлекаться; законченная модель заняла почти все западное крыло замка.
– Тебе неинтересны охота и рыцарские турниры, сын мой, – сказал король как-то утром за завтраком. – Может быть, тебе больше понравится это игрушечное королевство.
Король привел принца к границам миниатюрного царства, и просиял лицом, и сжал плечо сына крепкими сильными пальцами.
– Вот – твое королевство, – сказал он. – Прежде чем править царством из плоти и грязи, сперва научись управлять государством из дерева.
Если его величество надеялся таким образом отвлечь сына от дружбы с Мухой, то он просчитался. Ибо принц Баловник только пожал плечами при взгляде на крошечные чудеса, распростертые у его ног. Он зевнул, поигрывая кинжалом, и разрешил Мухе понарошку побыть королем. Муха бродил, счастливый великан, среди маленьких замков и лесистых долин и давал имена всяким тварям, словно Адам в раю.
