Иван ФИРСОВ - От Крыма до Рима(Во славу земли русской)
Спустя некоторое время на фрегаты наведались присланные капудан-пашой таможенники. Осмотрели все палубы, заглянули в крюйт-каморы. Везде пусто, никаких боевых припасов нет. По все равно визирь не давал разрешения судам идти в Черное море.
Стахиев слал депеши в Петербург, оттуда отвечали, настаивали на разрешении. Курьеры скакали две-три недели туда и столько же обратно. Экипажи томились на фрегатах, турки не разрешали сходить русским морякам на берег. Лошкарев донес из Дарданелл: «Здесь турки опять начали говорить о войне…»
Ушакову приелось монотонное, в жару, томление экипажа.
— Распорядитесь спустить шлюпки, — приказал он лейтенанту, — устроим гонки, пускай служители разомнутся.
Вместе с офицерами он спустился в одну из шлюпок, кивнул в сторону султанского дворца.
— Держать на ту лощину зеленую. Надобно на Босфор хотя бы издали взглянуть, там и наше родное море Черное…
Прогулка закончилась не совсем ладно. Пришлось объясняться с посланником.
«Покорнейший рапорт командующего фрегатом «Святой Павел» от 27 июня. В долговременную здесь в Константинополе с фрегатом бытность при нынешнем жарком времени летнем, находясь служители всегда на фрегате, не имея довольного моциона сего числа проезжая на шлюпке проливом в сторону Черного моря и подходя к месту, называемому Далма Бакчи, вблизи оного, против лощины, где нет никакого строения, я с бывшими на шлюпке офицерами сошли на берег, а шлюпка с семью человеками матроз при одном квартирмейстере осталась для обжидания нас близь берегу под парусами и, по несильному прохаживании возвра-тясь к тому месту, оной не нашли… Свидетели, местные жители сказали, что оная с гребцами взята под караул за то, якобы матрозы на оной песни пели…»
Видимо, в Петербурге в конце концов поняли, что упорство турок не сломить. Пробный камень не попал в цель. В последних числах сентября очередной кабинет-курьер доставил рескрипт императрицы.
«Усматривая из последних Ваших депешей от 24 июля, что министерство турецкое остается непреклонно в отношении пропуска наших фрегатов чрез Константинопольский пролив, признаем мы за нужное возвратить их сюда тем же путем, которым дошли они до места ныняшнего их пребывания».
22 октября «Святой Павел» с «Констанцией» выбрали якоря и последними покинули негостеприимный Стамбул. Еще месяц с лишним готовились к переходу в Ливорно фрегаты на рейде острова Тенедос.
Ураганные ветры крутили фрегаты на открытом рейде, якоря не держали. Ушаков получил предписание Козлянинова: «По худости здешнего рейда, как стоя на оном, ныне в зимнее время всегдашними крепкими ветрами суда с якорей, а особливо знаю порученный вашему высокоблагородию фрегат дрейфует, от чего и стояние здесь на якоре подвергается опасности. Соблаговолите ваше высокоблагородие, при первом способном ветре отправится отсель вместе с фрегатом «Григорий» в остров Зею… До моего прихода по способности тамошнего порта исправить фрегат сей следует, чтоб готов был к продолжению дальнего похода для надлежащей военной осторожности от барбарейских судов и от дульцениотов соблаговолите поставить, чтоб было у вас на фрегате по 10 пушек на стороне».
Прочитав предписание, Ушаков расправил плечи, вызвал лейтенанта, мичмана, констапеля.
— Порты расколотить! Пушки из трюма вызволить! Станки оборудовать!
Западные ветры задерживали выход эскадры. С якорей снялись за неделю до нового года.
Из шканечного журнала эскадры Козлянинова, в кампанию 1778 года.
« — 1 января. Эскадра лавирует у мыса Спартивенто.
— 11 января. Вошли в Мессинский пролив.
— 13 января. Стали на якорь в Мессинском заливе.
— 16 января. Снялись с якоря и пошли к N.
— 17 января. Стали на якорь на Ливорнском рейде.
— 29 января. С фрегата «Павел» выпалено 85 пушек.
— 5 февраля. Фрегаты «Святой Павел» и «Констанция» вошли в гавань.
— 9 апреля. Фрегаты «Павел» и «Констанция» вышли из гавани». Оба фрегата направились в африканский порт Танжер для отвозу посланника и производства описи города, порта и гавани.
«— 7 августа. Эскадра, фрегаты «Северный Орел», «Святой Павел», «Григорий», «Наталия», снялась с якоря и вышла в море под командой капитана 1 ранга Козлянинова. Новое звание ему присвоили еще в январе».
Эскадра направилась к Гибралтару, где было назначено рандеву с двумя фрегатами, которые прибыли спустя две недели. Эскадра была в полном сборе, но выяснилось, что на «Григории» и «Павле» открылась сильная течь. Козлянинов собрал на совет командиров. На «Григории» течь оказалась под самым днищем. В таком случае устранить неисправность можно было только на специальном оборудовании, на берегу, куда судно вытаскивали и наклоняли путем так называемого килевания. «…к продолжению похода к российским портам, — как доносил Козлянинов, — оказалось опасным, а особенно по столь позднему осеннему времени пуститься через океан, и как в Медитерании время для килевания еще позволяло, то с общего командующих согласия, положили: возвратиться для исправления фрегатов в тамошние порты, где и зимнее время препроводить. И отправясь из Гибралтара 13 сентября прибыл со своею эскадрою 29 числа на ливорнский рейд благополучно, где получил от вице-президента графа Чернышева ордер с прописанием высочайшего повеления, что зимовать ему эскадрою в италианских портах Ливорне или Ферао».
* * *
Не понапрасну Козлянинов предупреждал своих подчиненных о необходимости быть в готовности отразить возможные козни берберебийских пиратов из Ал-ясира и дульциниотов из Адриатики. Отправляя Ушакова из Константинополя в Ливорно, он предписывал: «По несогласию между Англией и американскими колониями, которые для поисков одних над другими имеют великое число арматорских судов на тех морях, которые мы проходить должны, то и должно иметь от них великую осторожность от внезапного нападения и как в числе последних бывают и французские корабли, тем более оная осторожность предписывается». Знал Козлянинов по прежней своей службе в английском флоте, что еще сотню лет назад, используя свое превосходство на море, «Владычица морей», на время войны, узаконила грабеж своими каперами-арматорами торговых судов нейтральных стран.
В теплом Медитеранском море готовилась переждать океанские штормы эскадра Козлянинова, а в ту же пору, на другом, противоположном конце Европы, у мыса Норд-Кап, американские и английские каперы потрошили торговые суда Голландии, Дании, Ганзы и россиян.
Об этом докладывал Екатерине первоприсутствующий Коллегии иностранных дел Никита Панин, которого за глаза величали «канцлером». По сути, он давно заслужил это звание, но императрица не удостаивала его своим вниманием за тесную связь с ее сыном, Павлом…
— Ваше величество, посланники наши доносят из Европы, купцы терпят убытки великие на северных путях к Белому морю от разбоя каперов американских Да английских.
— Сие прискорбно, не почитают державу нашу, — поморщилась императрица. — Приструнить их надобно. Обговори сие с графом Чернышевым.
При первом же появлении Чернышева в ее апартаментах она вспомнила доклад Панина и начала разговор без околичностей:
— Англичане с американцами не помирятся ни как, а нам в убыток их распря. Торговлю рушат нашу с европейцами.
«Не позабыла, — досадовал граф, — опять хлопот не оберешься. Послать-то в те края некого, флагманов достойных, раз-два, и обчелся».
— Англичане, ваше величество, по своим законам поступают. Прошлым столетием «Навигацкий акт»18 сочинили на свою пользу, прибыль немалую собирают с купцов. Нынче и нам следует свои интересы блюсти. О том мы с Никитой Иванычем соображение имеем.
Императрица впервые слышала о «Навигационном акте» англичан. Ее обычно раздражала неосведомленность, но сейчас она вида не подавала. Чернышев много лет провел в Англии и тамошние порядки знал лучше всех приближенных.
— Теперь-то что предпримем, Иван Григорьевич?
— Снарядим эскадру, ваше величество, пошлем по весне к Норд-Капу крейсировать. Урезоним арматоров.
— Так-то по делу, — согласилась императрица, но графа не отпустила.
— Помнится, Иван Григорьевич, ты мне запрошлым годом поведал о проделках герцогини Кингстон.
«Еще что», — не показывая виду, неприязненно подумал граф. На днях он получил письмо от англичанки. Она вдруг расщедрилась ни с того ни с сего и довольно назойливо просила его, графа Чернышева, принять от нее в дар полотна каких-то живописцев. Граф до сих пор был в недоумении, что ответить досужей дюкесе.
— Как же, помню, ваше величество, — через силу улыбнулся граф, — довольно настырная особа.
— Вот и я о том же толкую, — словно обрадовавшись, в тон Чернышеву ответила императрица. — Посол наш Симолин надоел мне письмами. Напрашивается сия персона в гости к нам. Якобы в Англии ее оскорбительно обижают. На днях посол переслал мне ее письмецо. Неизвестно по какой причине, вдруг предлагает принять от нее в дар несколько живописных картин.
