Валерий Есенков - Казнь. Генрих VIII
Уолси возвёл взор свой к потолку:
— Господь ведает, как и кому открыть свои тайны, ибо без Его ведома не случается ничего, а потому не нам об этом судить.
Монарх засмеялся:
— Умный человек этот Фридрих. Сам подучил, а потом придумал сей сон и тем взял монаха под своё покровительство. Правду сказать, государственный человек.
Мор смотрел на них и тихо улыбался.
Тезисы напечатали и вскоре доставили в Лондон.
Все трое вновь собрались, как на военный совет, и стали читать.
Начало было таким:
«Поскольку Господь и Учитель наш Иисус Христос говорит: “покайтеся”, то Он тем самым, очевидно, выражает желание, чтобы вся жизнь верующих на земле была постоянным и непрестанным покаянием...»
В общем, при самом тщательном рассмотрении ничего ужасного в тезисах ими не было обнаружено. Поспорили, но очень недолго, об индульгенциях.
Генрих индульгенции осудил. Королю очень не нравилось, что английская плата за римские отпущения утекает мимо казны в бездонные карманы кардиналов и папы.
Мор тоже их осудил. Мор был правовед и философ и не находил ни законного права, на здравого смысла в том, что отпущение грехов можно получать таким простым способом, без душевного покаяния, без поста и молитвы, без ежедневного, ежечасного очищения себя от пороков, приводят к греху.
Уолси был возмущён. Уолси не был ни королём, ни философом, ни правоведом, ни богословом. Уолси был кардиналом, который во сне и наяву видел папскую тиару на своей голове, а будущему папе и кардиналу любые деньги были крайне нужны, и он распространился о сущности индульгенций.
Дело, по толкованию Уолси, выходило таким. Иисус Христос и святые апостолы совершили гораздо больше добрых дел, чем требовалось для спасения всего человечества. Избыток образовал сокровище излишнего, преизобильного блага. Сокровище поступило в распоряжение Церкви. Церковь располагает этим сокровищем на пользу верующим. Распоряжался им папа, наделяя прелатов правом брать оттуда немного и отпускать грехи прихожанам. Правда, ни сокрушение сердца, ни пост и молитва, ни данное отпущение вовсе не избавляет верующих от покаяния более тяж кого вида. Вот если верующий по мере сил поспособствует великому и доброму церковному делу, в данном случае строительству храма святого Петра, тогда папа через свои индульгенции может тягчайшее покаяние заменить на более лёгкое или вовсе его отменить. Стало быть, индульгенции — дело прямо необходимое и даже святое.
Государь и Мор остались при своём мнении. Если тезисы Лютера поспособствуют упразднению этого источника злоупотреблений и лжи, монаха следует только благодарить.
Но в любом деле он обязан был поступать как король, строго следил за благочестием подданных. Вольномыслие в делах веры было противно ему. О каждом случае сомнения в таинствах, почитания Богоматери и святых, поклонения мощам и иконам церковные власти были обязаны докладывать лично ему. Во всём мире подобные мнения вели еретика на костёр. Генрих всегда был противником крайних мер, если имелась возможность их избежать. По его настоянию церковные власти применяли к еретику все известные меры воздействия, чтобы привести того к покаянию. Чаще всего им удавалось спасти согрешившую душу. Тогда устраивалось публичное зрелище. Грешник в скорбных одеждах каялся в присутствии верующих и церковных властей. В редких случаях раскаяние не достигалось и самыми ужасными пытками. Только тогда не раскаявшийся грешник всходил на костёр. За время его правления таких случаев было не много, в год не более десятка-другого.
А потому Генрих не мог не задаться вопросом, какой ущерб тезисы Лютера наносят основам вероисповедания, ведь в этом случае ересь проникнет и в Англию, тогда костры запылают десятками, если не сотнями, он же подобного бедствия не хотел.
Припомнил всё, чему в юности учили его, и ничего опасного в тезисах Лютера не нашёл.
Ничего опасного не нашёл и Уолси.
Томас Мор с сомнением покачал головой. Он прочитал ещё раз одно место, на которое они с кардиналом, как ему представлялось, не обратили внимания:
— «Каждый истинный христианин, будь он живой или мёртвый, имеет право пользоваться милостями Христа и Церкви по воле Божией и без индульгенций».
Генрих с Уолси воззрились на него с удивлением. Что же тут нового? «Без индульгенций»? Именно так! Об этом они договорились уже.
Томас Мор стал серьёзным, как редко бывал:
— Разве это не значит отрицать в делах веры любого другого посредника, кроме Христа? Разве это не значит, что верующий независим не только от папы, но и от своего приходского священника? Разве это не означает призыва отделиться от Церкви и отдать дело веры в руки самого верующего? Разве вы не видите в этом призыве предвестия к бунту?
Государь воскликнул:
— Не может этого быть!
Мор поглядел на него с укоризной:
— Может быть и, я думаю, будет. Германия неспокойно. Недовольство властями растёт с каждым днём. Нужна только искра, и тезисы могут стать этой искрой. Тогда Лютер станет вождём.
Король согласиться не мог:
— Ни в одном его положении я не увидел, чтобы Лютер даже думал об этом!
Философ всегда был упрям и настаивал:
— Вы правы, милорд. Скорее всего ни о чём подобном Лютер об этом не думает, но его могут заставить так думать.
Монарх с недоумением протянул:
— Кто же может заставить?
Мор невесело рассмеялся:
— Глупость, кто же ещё? Глупость способна на всё.
Как ни уважал Мора, всё-таки не поверил ему, но на всякий случай повелел церковным властям с удвоенным вниманием следить за настроением прихожан и не допускать в Англию никаких писаний этого негодяя.
Очень скоро пришлось убедиться, что прав был мыслитель, а он ошибался. Глупость проникала везде и всюду творила своё чёрное дело.
Стоило ли умному человеку обращать внимание на суждения безвестного монаха из Виттенберга? Конечно, не стоило. Ни слова. Ни опровержения, ни согласия. Ничего. И беднягу сам собой покрыл бы мрак неизвестности.
Генрих так и поступил, запретив в Англии даже упоминать это грешное имя.
Папа Лев всполошился, пригрозил отлучением и вызвал Лютера в Рим. Лютер ехать в Рим отказался. Фридрих, вскоре прозванный Мудрым, его поддержал. Разразился скандал, и вся Европа узнала о Лютере.
Папа отступил и навстречу с Лютером направил легата. Выбор был неплохой. Папский легат был человеком добродетельным и учёным и не без одобрения относился к некоторым мнениям Лютера.
Они встретились в Аугсбурге. Глупость сыграла свою злую шутку и тут. Легату следовало в открытом диспуте опровергнуть тезисы Лютера. Ему не составляло это труда, ведь он был образованней и опытней рядового монаха.
Легатом овладела гордыня. Вступать в спор с этим тёмным, явным образом заблудившимся человеком счёл для себя унизительным, вызвал Лютера в свою резиденцию и с грубой прямотой потребовал от него, чтобы тот произнёс всего одно слово: отрекаюсь.
Монах молча покинул его, оседал лошадь и выехал за городские ворота.
Легат явился на сейм и потребовал безоговорочного повиновения верующих римскому папе. Сейм взволновался. Германские князья ответили жалобами на злоупотребления Рима. Из стен сейма недовольство проникло на улицы. По рукам заходили памфлеты. Из уст в уста переходи слова, которые произнёс рыцарь Ульрих фон Гуттен о том, что пастве надоело иметь пастыря, озабоченного лишь сбором налогов. Хуже того, тот же Ульрих фон Гуттен предлагал для борьбы с неверными идти не на Константинополь, а в Рим:
— Вас заставляют дрожать от страха папских наказаний? Эх, бойтесь наказаний Христа и с презрением относитесь к наказаниям флорентийца!
Сторонники папы набросились на Лютера с оскорблениями. Тот им отвечал и всё дальше заходил в своём противодействии Риму. Его уже мучил вопрос, является ли папа апостолом или антихристом.
Только теперь папа Лев решил поладить с Лютером кротостью. Он назначил в Лейпциге диспут. На диспут явился учёный Джон Экк, человек рассудительный. Лютер предстал перед ним смиренным монахом. Джон Экк пустился опровергать его хладнокровно и с полным знанием дела. Лютер обрушил на него град возражений, как из пушки стрелял, найдя себе опору в Евангелии. Скоро Экка покинуло хладнокровие и даже необходимая в диспуте вежливость. Придя в раздражение, папский легат прервал своего противника внезапно и грубо и прямо обвинил его в ереси, поставив в один ряд с англичанином Уиклифом и богемцем Гусом. Лютер поначалу смутился, но скоро оправился и пришёл в ярость. Решительно, смело виттенбергский монах объявил, что в учении названных лиц имеются вполне здравые мысли, например та, что есть только одна всеобщая церковь, церковь Христова, и что нет необходимости верить, будто римская церковь выше других. Экк обомлел и поспешно прекратил заседание.
