Валерий Есенков - Казнь. Генрих VIII
Пришлось убедиться ещё раз, что Мор предвидел события лучше многих других. Глупость сделала своё чёрное дело. После столь неудачно проведённого диспута Лютер точно с цепи сорвался. Проповеди последовали одна за другой. Умеренность тезисов его уже не устраивала. Ульрих фон Гуттен призывал к оружию весь немецкий народ. Лютер вторил ему, утверждая, что по вине Рима отныне слово Божие превращается в меч, в причину разорений и войн, скандалов и яда. Теперь монах стал говорить, что человек до падения доведён был грехом, однако переродился самопожертвованием Христа, и теперь, чтобы участвовать в заслугах Спасителя, достаточно верить в Него и в Его руки отдавать свою душу, ведь Христос принёс себя в жертву только однажды и не желал, чтобы жертва приносилась изо дня в день повелением одного человека, то есть Римского Папы или даже простого прелата. Остановить его уже было нельзя. Лютер отвергал литургию как таинство и объявил своим собственным прелатом каждого верующего, который имеет право и даже обязан лично обращаться к Спасителю и в Евангелии искать утешения. Его проповеди пересказывались, толковались, передавались из уст в уста. Они летели из края в край, потрясали Европу. Самые близкие люди вставали за Лютера или против него и становились врагами.
Папа Лев обратился к Карлу, испанскому королю и германскому императору, чтобы тот принял надлежащие меры против еретика. Карл был расчётлив и осторожен. Он ещё не принял короны германского императора и не хотел своими поспешными действиями вызывать недовольство своих новых подданных, которые уже с оружием в руках готовы были защищать идеи проповедника. Карл уклонился и обещал вызвать Лютера в Вормс, где состоится германский сейм и его окончательно утвердят императором.
Папа Лев был оскорблён и вместо мира стал разжигать костёр новой войны. Сделать это было нетрудно. Французский король горел нетерпением отомстить испанскому королю за то, что проиграл ему в споре за корону германского императора. Франсуа был готов воевать и подбивал на войну наваррского короля, жаждавшего вернуть себе южную часть своего королевства.
Естественно, король Наварры был слабым союзником и вскоре потерпел поражение в Пиренеях. Франсуа был нужен сильный союзник, но уже вся Европа, за исключением разорённой Италии, была в руках Карла. Францию никто не хотел и не мог поддержать. Тогда Франсуа обратился к английскому королю, своему несговорчивому противнику и претенденту на французский престол, и для начала дружеских отношений пригласил его на праздник в Кале.
Генрих любил праздники и с удовольствием согласился. За несколько месяцев до встречи в Кале стал собирать свиту, решившись богатством и блеском поразить французского короля. Среди лордов возникло нечто вроде столпотворения. Все жаждали ехать во Францию, каждый заказывал себе самые немыслимые костюмы, не жалея ни шёлка, ни бархата, ни драгоценных камней. Иные продавали земли и замки, лишь бы пустить пыль в глаза и прогарцевать в турнирном бою на дорогом жеребце.
Корабли были расцвечены флагами. Французский король у самой пристани встретил английского монарха. Они двинулись навстречу друг другу верхом, приветствовали друг друга как рыцари, спешились разом, чтобы никто из них не был оскорблён и унижен, обнялись, без тепла, но крепко и по-мужски. Франсуа представил ему своих сыновей. Старший был объявлен наследником и уже подрастал.
Генрих увидел стройного бледноватого юношу в золочёных доспехах, с кудрями на гордо поднятой голове и вдруг заплакал у всех на виду: в первый раз с острой болью почувствовал, как несчастен, как одинок, потому что у него, в отличие от самодовольного Франсуа, нет сына, наследника, продолжателя дела, утешения и опоры на старости лет.
Но тотчас подавил эту слабость. Все приняли эти слёзы за радость встречи и примирения. Государи снова сели верхом и, стремя в стремя, двинулись на равнину между Гинем и Ардом. За ними весёлым потоком двинулись золото, кружева и алмазы.
Лето было в разгаре. Солнце сияло на голубых, как шёлк, небесах. Равнина вместо цветов расцветала павильонами и палатками, одна дороже и краше другой. Её уже называли Лагерем золотой парчи.
Оба короля, за ними лорды и герцоги, бароны и шевалье стремились превзойти друг друга в любезности, в щедрости, искусстве верховой езды и бесстрашием в рыцарских играх.
Звенящие доспехами французы,
Все в золоте, как дикарей кумиры,
Сегодня затмевают англичан,
А завтра — словно Индия пред нами,
И каждый бритт как золотой рудник.
Вот рядом с ними их пажи-малютки,
Как раззолоченные херувимы,
А дамы, не привыкшие трудиться,
Под грузом драгоценностей потели,
Их красил и румянил этот труд.
Какой-нибудь наряд на маскараде
Сегодня объявлялся несравненным,
А в следующий вечер он казался
Уже нелепым нищенским отрепьем.
Сравнялись в блеске оба короля.
Кто появлялся, тот и побеждал,
Кого увидят, тот и прославлялся,
А вместе их за одного считали.
Никто не смел отыскивать различье
Или хулу сболтнуть о королях.
Когда два солнца — так их называли —
Через герольдов вызвали на бой
Славнейших рыцарей, то началось
Такое, что нельзя себе представить.
Всё легендарное вдруг стало былью...
Да, праздник удался. Все изъявления дружбы были даны. Все достоинства двух соседних народов были представлены в лучшем виде и блеске.
Но дружбы не получилось.
И не могло получиться.
Ему не нравился Франсуа.
Его самого воспитывал суровый отец. Вместе с братом Артуром, само собой разумеется, занимался боевыми искусствами, но его не готовили в рыцари. Церковь должна была стать его будущим, и расчётливый, благоразумный отец считал необходимым развивать ум мальчика.
Франсуа не получил воспитания. Королева Анна была чрезвычайно завистлива, терпеть не могла его матери Луизы Савойской. Опасаясь за его и свою жизнь, Луиза вынуждена была увезти ребёнка в Амбуаз, родовой замок принцев Валуа-Орлеанских. Таким образом, детство, отрочество и юность Франсуа провёл в затворничестве, в глуши, вдали от двора, уже приобщённого, хотя бы отчасти, к возрождённому просвещению, идущему в Париж из Италии.
Луиза была от него без ума, величала его своим королём, повелителем, больше того, своим Цезарем. Его сестра Маргарита, писательница, довольно известная в тесных придворных кругах, тоже боготворила его.
Безумная любовь двух крайне чувствительных женщин не могла не испортить мальчика. Он был избалован с раннего детства. Спасительные стеснения, наложенные мужественным отцом, были ему не известны. Прилежание, беззвучные часы, проведённые с книгой, были чужды. Франсуа привык жить беззаботно и весело. Сильное тело привыкло переносить любую усталость, но ум оставался в бездействии. Его страстью были боевые искусства, юноша стал отважным наездником и неутомимым охотником, однако размышлениям предавался только тогда, когда принуждала необходимость. Франсуа был рыцарем во всех отношениях, любезным и храбрым, и этим гордился до конца своих дней, был не столько правителем, сколько искателем приключений. Последовательность была ему не знакома, этот человек действовал под влиянием минуты.
Противоположность характеров двух королей была очевидна. Сойтись они не могли. Больше того, присутствие Франсуа нередко оскорбляло английского владыку. Нередко Генрих точно в дурном зеркале видел своё отражение.
В самом деле, Франсуа, как и он, нисколько не думал о Франции, королём которой стал так же волей случая, как и Генрих волей случая вступил на английский престол. Цель своей жизни Франсуа видел в том, чтобы восстановить наследственные права на Милан и Неаполь, как и английский государь, стремился восстановить наследственные права на французские земли. Оба увлекались надеждой приобрести корону Священной Римской империи, любыми средствами, путём подкупа или войны.
Генрих не уважал Франсуа, почти презирал и узнавал свои не лучшие качества в нём. Порой краснел от стыда, что мог быть таким, как этот легковесный весельчак, любитель пиров и охот.
Что говорить, в лагере золотой парчи Генрих от души развлекался, охотился, пировал, гарцевал под клики ревущей от восторга толпы, но старательно избегал оставаться с любезным хозяином наедине.
Некоторое время это ему удавалось.
Однако Франсуа не привык считаться с приличиями и тем этикетом, который был заранее установлен для сношений между лагерями французом и англичан. Когда это было в его интересах, умел идти напролом.
Так одним ранним утром внезапно явился в его палатке без охраны, один, чтобы поговорить по душам.
Монархи побеседовали. Франсуа настаивал на военном союзе. Его страшили и возмущали претензии Карла на мировое господство, недаром Карла Великого провозгласил он своим идеалом. После того как маленький сын Филиппа Красивого стал королём Испании и купил императорскую корону, во всей Европе только Франция и Англия сохраняли ещё независимость. Под угрозой были Милан и Неаполь. Францию со всех сторон окружали владения Карла. Того и гляди, этот самозваный последователь Карла Великого разорвёт её на куски, лишь бы собрать свои разбросанные владения в единое целое. Потом дойдёт очередь и до Англии.
