Серж Арденн - Черный граф
Твердым уверенным шагом, преодолев водную преграду – первый каменный мост через Мэн, соединивший берега, сей милой реки – шевалье оказался в квартале Ла-Дутр, с той стороны показавшегося ему куда более привлекательным. Мелодия сумерек, легкими оттенками робости зазвучала в ушах, а затем и душе юного гасконца, угрожая разразиться оглушающим многозвучьем, способным задуть жалкий лепесток пламени, подогревающий остатки его колеблющейся доблести. Зоркие глаза шевалье, с ещё большей тщательностью, впились во тьму, напряженно бороздя затянутые во мрак расщелины меж домами, увлекавшие в сумрачные лабиринты. От внезапно нахлынувшего страха, юноше сделалось весьма неловко, даже перед самим собой, но наибольшее смущение, ему доставило острое чувство вины перед незнакомой мадемуазель де Селлег, терпящей бедствия заточения, а главное, перед своим другом, благородным Атосом, который надеется и столь нуждается в его помощи. При этих мыслях д'Артаньян, стиснув зубы, расправил плечи, откинув полу плаща, что позволило освободить правую руку, на случай внезапного нападения. Положив пятерню на эфес, холодивший, даже через перчатку, ладонь, что предало уверенности молодому дворянину, он шагнул во мрак одного из переулков. Совсем скоро, мушкетер достиг небольшой площади, где, на бледнорозовом фоне прощающегося с солнцем неба, возвышались купола незнакомого аббатства. Оглядевшись, гасконец нашел место, где оказался, весьма мрачным, так как площадь, встретила вечернего гостя, низкими неприветливыми фасадами, исполосованными трухлявым брусом, меж которым виднелись черные пятна запертых дверей и затворенных окон, прячущими за дощатыми ставнями, блеклые отблески одиноких свечей.
– Вымерли здесь все, что ли?
Только успел гасконец произнести эти слова, как вдруг ему почудилось, что он услышал женский голос. д'Артаньян остановился, вслушиваясь в беззвучие монотонной серенады, накрывшей его тишины.
– Послышалось будто?
Неуверенно заключил шевалье. Но сделав ещё несколько шагов, вновь, уже вполне отчетливо услышал, женский плачь, и мольбу о помощи, а также едва уловимый звон клинков.
– A-а, канальи, значит, не почудилось!
Выхватив шпагу, мушкетер довольно скоро определил, откуда доносились шум схватки и рыдания. В тот же миг, д'Артаньян, в душе которого, загремели боевые барабаны пробудившие в юноше отвагу, и в один миг заглушившие робкие звуки флейт, навивавших осторожность, будто не было тревог и опасений, бросился на голос взывавший о помощи. С каждым шагом, всё отчетливее слышались девичье всхлипывание, и звон смертоносной стали, столь привычный для темных городских подворотен, куда, как только опускается мгла, словно хищные ночные птицы, слетающиеся на пир попранной чести, появляются нечистоплотные охотники за кошельками, зачастую, вместе с золотом, готовые отнять и жизнь, беззаботных прохожих.
Миновав узкий, словно козья тропа переулок, гасконец, свернул в обшарпанную, изуродованную бортами повозок арку, увенчанную высеченным в камне, полустертым и потерявшим былое величие гербом Карла Безземельного1, оказавшись на крошечной площади, окруженной со всех сторон фахверковыми фасадами, невысоких домов.
Посреди площади, заключенная в невысокий бордюр, сложенный из нетесаного камня и формирующий строгий прямоугольник, словно огромное зеркало в грубой оправе, зияла яма с водой, откуда горожане пополняли запасы живительной влаги. Здесь же, отделенная от гасконца невозмутимой водной гладью, в темном углу, образованном стенами перекошенных лачуг, под раскидистым каштаном, стояла едва живая от страха девушка, с ужасом наблюдавшая за схваткой, разгоревшейся прямо у её ног. Она, то звала на помощь, то закрывала дрожащими руками, искаженное испугом лицо, словно пытаясь избавиться от кошмарного сна, где фонтанировала кровь, и мелькал смертоносный металл. На её глазах, пятеро мужчин, в масках, теснили нескольких слуг юной особы, пытавшихся, своими шпагами, защитить безутешную хозяйку. На черных булыжниках, прямо перед ней, в лужах крови, лежали несколько, ещё не остывших тел, мертвецов всего мгновение назад принимавших участие в неравной схватке.
Оказавшись на месте стычки, гасконец в один миг смекнул, что нападавшие не из числа уличных громил, охотящихся за пригоршней монет в темных переулках. Шевалье с первого взгляда, различил в них жестоких, вышколенных в бесчисленных схватках наемников, кровожадных стервятников, поставивших свои клинки в услужение «золотому тельцу», лакавшему из изнеженных рук тех, кто готов не только ради собственной выгоды, но и в угоду прихоти, прикончить любого, на его взгляд, способного, хоть сколько-нибудь, помешать осуществлению задуманного, воплощая в жизнь, остриями клинков бесчестных убийц, зачастую, безнравственные и вероломные планы.
Сосчитав противостоящих друг другу фехтовальщиков, и оценив шансы каждой из сторон, д'Артаньян, без колебаний, решил принять сторону слабых, и напасть на атаковавших, обладавших численным преимуществом, с тыла, к чему располагала позиция занимаемая разбойниками. Стараясь до срока не обнаружить себя, он, укрытый мраком, нависавшим над площадью, подкрался к нападавшим, пытаясь сделать это как можно тише. Но приблизившись на необходимое для атакующего броска расстояние, чтобы не наносить удара в спину, окриком, вполне осознанно, обнаружил себя:
– Эй, господа, а вот и я!
Воскликнул гасконец, нанося смертельный укол одному из тех, чьи лица скрывала черная маска. В этот же миг, был сражен и один из защитников молодой особы, рухнувший как подкошенный, прямо к ногам хозяйки. Девушка в ужасе воскликнула и попятилась, упершись спиной в могучий ствол векового каштана. Не мешкал и д'Артаньян. Пользуясь тем, что большинство из «ночных охотников» были столь поглощены схваткой, не замечая вынырнувшего из мглы мушкетера, а так же смятением тех, кто, всё же, успел его разглядеть, шевалье нанес ещё один молниеносный и неотразимый укол, в шею одного из налетчиков, высокого человека, в черном кожаном жилете. Незнакомец, очевидно, решивший криком оповестить товарищей, о появлении нежданного противника, лишь успел наполнить легкие воздухом, как получил меткий удар, от которого словно рыба, выброшенная на берег, зашевелив губами, с хрипами и стоном, задыхаясь, захлебнувшись кровью, опустился на колени. Но его старания не были тщетны, трое оставшихся в живых наемников, наконец заметивших проворного врага, отступив к чернеющим во тьме фасадам, взяли передышку, за время которой пожелали перевести дух, и разобраться, что, всё ж таки, происходит.
– Эй, сударь, какого дьявола вам нужно?!
Воскликнул один из разбойников.
– И отчего вы лезете не в своё дело?! С вами мы не знакомы, и если вы немедленно уберетесь, то избавите себя от немалых неприятностей!
Криво усмехнувшись представителям нападавшей стороны, мушкетер перевел взгляд на защищавшихся, и, воспользовавшись возможностью, попытался разглядеть лицо девушки. Но лишь страх и мольба о помощи, застывшие в зрачках юной особы, с надеждой, взиравшей на шевалье, запечатлел его взор. Единственный уцелевший из её защитников, едва держался на ногах, заметно прихрамывая, и не в состоянии даже поднять кровоточащую, левую руку. Гасконец, что в предвкушении битвы вернул присущее себе бесстрашие, откинув голову, вздернул подбородок и расправил плечи, надменно взглянув на людей в масках.
– Сударь, клянусь Небом, у вас дурные манеры, посему мне претит разговор с вами. И все же, я вынужден заявить – вы деретесь не по чести. Вы нападаете в темном переулке на малочисленного противника, пряча лица за масками! Позволяете себе неучтиво обращаться к дворянину! Но самое отвратительное, так это то, что вы пугаете женщин! Посудите сами, всё перечисленное, позволяет мне утверждать – вы негодяй и невежда. А поучить вас, в данный момент, прямо здесь, как видите, кроме меня некому. Поэтому защищайтесь господа, я имею честь атаковать вас!
Вымолвив последнюю фразу с бравадой, быть может, заимствованной у месье де Флери, мушкетер вытащил из-за пояса длинный массивный кинжал и устремился на неприятия. Подобная наглость, которую, пожалуй, можно ещё обозначить как решительность, таившаяся в столь юном и на первый взгляд невзрачном юноше, ввела в великое смятение уличных бретеров. К тому же, с другого фланга, отдышавшись, на них ринулся слуга, что отвлекло внимание наемников, и позволило д'Артаньяну провести довольно рискованный маневр, на который бы он ни за что не решился, будь противник начеку. Его бросок, выпад, с уходом в нижнюю стойку, почти в ноги, был замечен неприятелем, лишь когда острие клинка, нырнувшего под рукой одного из противников, уже вонзилось ему в живот. Будто ужаленный невидимой змеей, раненный отпрянул, повалившись на стену ближайшего дома, с ужасом разглядывая свои окровавленные ладони. Один из разбойников, который в оцепенении наблюдал за происходящим, в момент, когда его товарищ упал поверженный ловким молодцом, появившимся неизвестно откуда, очевидно посчитав дело проигранным, бросился наутек, в одно мгновенье, скрывшись во мраке, царившем за старинной аркой. Но д'Артаньяну было не до него. Краем глаза он заметил, что уцелевший господин-разбойник, оказался столь ловок, что в два счета расправился с раненным, уложив его сколь сильным, столь искусным ударом. Продырявленный слуга, еще не опустился на холодный булыжник, когда, наемник, являвшийся вероятно главарем, сей гнусной шайки, занес свой колишемард2 над головой несчастной девушки. Не мешкая ни мгновения, гасконец принял решение, сделав, по-видимому единственно верный шаг: он, что было силы, метнул свой увесистый кинжал в негодяя, намеревавшегося покончить с незнакомкой. Но, толи от переизбытка эмоций, толи от того, что юному мушкетеру не хватило мастерства, кинжал, пущенный шевалье не пронзил своим жалом плоть негодяя, угодив латунным набалдашником рукоятки в затылок, с такой силой, что тот вскрикнул, на миг, утратив контроль над ситуацией, что помешало ему расправиться с девицей. Этого мгновения, хватило быстрому как ветер д'Артаньяну, подоспевшему как нельзя кстати. Правда, на сей раз, у шевалье не было ни времени, ни возможности, на соблюдения правил чести, столь неуместных в уличных баталиях, и он ударил в спину. Гримаса простреленного навылет зверя, застыла на лице человека, остановленного в полу дюйме от цели. Его руки ослабли, ноги подкосились и он, медленно, будто срубленное дерево, повалился на девушку, от ужаса, завизжавшую так, что даже д'Артаньяну стало не по себе. Избавив незнакомку от предсмертных объятий главаря наемников, мушкетер, поспешил задать вопрос:
