Садриддин Айни - Рабы
Какой-то босоногий ученик объяснил:
— С этой земли крестьяне тоже платят не одну, а четыре десятых: нам одну десятую да по эмирскому налогу три десятых.
— Сиди тихо, степняк! — одернул его мударрис. Настоятель говорил:
— С этих крестьян могут взять пример и другие. И получится беда для всех вакуфных земель.
— Это общие соображения. Укажите нам действенную меру! — крикнул владелец многих келий.
— Надо мне, мударрису и еще нескольким крупным владельцам вакфов пойти к главному казию и кушбеги, рассказать обо всем и объяснить, сколь важно все происшедшее. Они издадут приказ за двумя печатями и пошлют его на имя чархакима в Шафрикан с таким непреклонным, решительным и смелым чиновником, который приведет эти печати в действие. Зачинщиков накажут, остальные подчинятся.
— От этого дела польза будет и главному казию, и всем четырем правителям туменя. Они, конечно, помогут, — сказал ученик, первый год владеющий своей кельей.
— Да. Им мы уплатим за печати к указу, а чиновникам — за услуги и беспокойство.
Подумав, имам прибавил:
— Очень хорошо будет сделать так: когда мы пойдем к главному казию и к кушбеги, ученики должны собраться и все вместе пойти к дверям суда и ко дворцу и шуметь, и кричать, и негодовать, чтобы у правителей не возникло сомнений, насколько важен этот случай, вызвавший такое волнение у мулл.
— Правильно! — сказал мударрис. Мулла Науруз спросил:
— Вы соблюдаете свои выгоды и выгоды Назара-бая. А что будет с моим требованием?
— Вы жалуетесь на обычное оскорбление. Оно дает вам право потащить оскорбителей к казию туменя и восстановить свою честь.
— Оскорбление, нанесенное мне, — это не обычное оскорбление! Оно оскорбляет духовное лицо. А оскорбление духовного лица оскорбляет всех богословов, а оскорбление богословов является оскорблением шариата, а оскорбление шариата является оскорблением бога и пророка его, а оскорбление бога и пророка его является богоотступничеством. А наказанием для богоотступника и неверного является казнь повешением и побиением камнями. Об этом подана моя жалоба вам.
Назар-бай, покряхтывая, не смог сдержать улыбки.
— Вы не такое уж высокое духовное лицо, чтобы оскорбителей ваших приравнивать к оскорбителям богословов.
— А почему? Я несколько лет лизал пол медресе, учился, прислуживал учителям, вошел в круг тех, кто носит такую вот чалму.
— Но вы-то ведь неграмотны.
Возражая Назару-баю, муллы загудели со всех сторон:
— Поскольку он жил в медресе, он мулла…
— Чтоб быть муллой, грамотность необязательна, иначе многим из нас пришлось бы перестать быть муллами!
— Не всякий грамотей может стать муллой, иначе индус Бай Урджи тоже будет муллой, он хорошо знает мусульманскую грамоту, а он не только не мулла, но и не мусульманин.
— Какой вред мулле от неграмотности? Наш пророк тоже был неграмотен!
Мударрис не без труда установил тишину. Установив тишину, он спросил муллу Науруза:
— На кого вы жалуетесь?
— На крестьян, «голодных силачей» Дехнау Абдулладжана, — ответил он.
— Разве они все били вас? — переспросил мударрис.
— Нет, не все. Но если б у них был случай, каждый из них бил бы меня. Даже убил бы каждый.
— Значит, наказать вы хотите их всех?
— Да, господин, забросать камнями.
— Так не делается, — сказал мударрис. — Если всех их забросаем камнями, то кто же будет обрабатывать вакуфные и остальные земли и кто будет кормить нас с вами?
— Простите. Об этом я еще не подумал.
— Назовите несколько человек. Они будут строго наказаны, чтоб не ели того, что полагается нам, и отдавали вам то, что вам нужно, не присваивали себе вакуфную долю.
— В таком случае я назову самых плохих. Пишите. Писарь взял бумагу и перо.
— Пишите! Первый — это Гулам-Хайдар.
— В чем его вина?
— Он вор.
Какой-то человек, которого здесь не знали, но увенчанный такой же чалмой, как у всех окружающих, подошел и спросил:
— Вы говорите о Гулам-Хайдаре из Дехнау?
— Да. Из Махаллы, которая относится к Дехнау Абдулладжану, — ответил мулла Науруз.
— Я его давно знаю. Он не только не может быть вором, но и воробья не обидит. Достойна ли такая бездоказательная клевета, рассчитанная на то, что здесь нет свидетелей?
— Может, Хайдар-Гулам? Почему Гулам? Он из рабов? — спросил смуглый мулла.
— Да, он из рабов, — ответил незнакомец.
— Чтобы утверждать воровство и злодейство рабов, ни доказательств, ни свидетелей не надо: все рабы воры и злодеи! — решительно заявил смуглый мулла, задавший вопрос.
— Гулам-Хайдар — не обычный вор, — добавил мулла Науруз. — Он вор вакуфного имущества и хозяйского имущества. Он украл ячмень с тока, вокруг коего мною были поставлены клейма.
Когда эта вина Гулам-Хайдара была записана, мударрис спросил:
— В чем еще его вина?
— Он начал, а остальные крестьяне поддержали его, когда кинулись меня бить, лежащего, как осла.
— Били тебя, как осла, да жаль, выжил! — пробормотал посторонний человек.
— Что еще? — спросил настоятель.
— Оскорблял богословов. Скверно отзывался о шариате. Когда и эту вину внесли в длинный список преступлений Гулам-Хайдара, мударрис спросил:
— Что он еще сделал?
— Остальные его преступления я позабыл. Теперь пишите следующего.
— Хорошо. Говорите.
— Другой — Сафар. Он тоже меня бил и тоже вор.
— Разве он тоже из рабов? — спросил незнакомец.
— Не из рабов, но хуже раба. Он босяк и негодяй. Главное занятие этих босяков — это кража вакуфных имуществ и ограбление своих хозяев.
— А кто этот заступник за крестьян? — спросил мударрис у настоятеля, указывая на незнакомца.
— В медресе живет один ученик, у которого своей кельи нет. Он живет, снимая у кого-нибудь келью. Я раз или два видел, что этот человек приходил к тому ученику.
— А кто пустил в медресе ученика, превратившего свою келью в притон для подстрекателей?
Мулла, владевший несколькими кельями, сказал:
— Имам хотел иметь учеников, но к нему никто не шел заниматься. Тогда он сдал келью с условием, что ее арендатор будет у него брать уроки.
— Господин! — встал ученик в большой чалме.
— Что скажешь? — спросил мударрис.
— Тот ученик, снимающий келью, мне кажется джадидом.[88] Я несколько раз видел в его руках газету.
— Ого-го-го! Вона что-о! — отшатнулся мударрис.
— А этот человек тоже известный джадид, — его зовут Шакир-Гулам, — сказал другой ученик.
Этими словами он привел мударриса в ярость.
— Однажды я шел за ними следом, — продолжал ученик в большой чалме, — и слышал их разговор. Шакир-Гулам говорил: «Если б земли облагались одной податью — улпаном,[89] народ избавился бы от произвола всяких сборщиков и арендаторов».
— Схватите этого неверного и побейте его! — распорядился мударрис, вскакивая с места.
Муллы и ученики, вскочив со сжатыми кулаками, готовы были растерзать неверного, бросились туда, где сидел незнакомец по имени Шакир-Гулам. Услышав свое имя и то, что его назвали джадидом, он исчез.
Они его не нашли.
Мударрис, упустив из рук свою первую «дичь», пустил гончих на вторую — в келью ученика, замеченного в дружбе с Шакир-Гуламом.
Муллы и ученики с воем, криком, словно стая шакалов, толкая друг друга, кинулись бежать внутрь медресе. Собрание расстроилось.
