Александр Гарда - Колизей. «Идущие на смерть»
Расстроенный Нарцисс отрицательно покачал головой. Серые губы девушки тронула чуть заметная улыбка, и она закрыла глаза.
Все молчали. Наконец Фламм подозвал к себе одного из охранников и указал на умирающую. Тот достал меч и вопросительно взглянул на хозяина школы, прося подтвердить приказ. Федрина раздраженно кивнул и отвернулся.
С характерным звуком гладиус вошел в тело, освобождая умирающую девушку от мучений долгой агонии. Ее ноги в сношенных до дыр башмаках пару раз поскребли залитый кровью песок, прочертив две борозды, и, вытянувшись, замерли.
Тело Флавии унесли в морг, тушу медведя – на кухню, где беднягу, после снятия шкуры, виртуозно разделал повар. Самые вкусные части целую неделю подавались к хозяйскому столу, а из остального сварили для «фамилия венатория» вкусную похлебку. Кто сказал, что Федрина не держит своего слова? Обещал праздничный обед – вот, получите!
Пока тренеры во главе с ланистой стояли над останками несчастной Флавии, забытый в суматохе сенатор, зеленый как молодая трава, побрел к своим носилкам. Все произошедшее было так дико, что ему не хотелось ничего обсуждать с Федриной, хотя ради этого он сегодня встал еще затемно, что было совершенно не в его правилах.
У ворот хозяина встретили перепуганные рабы, издали наблюдавшие за всем, что происходило у столба. Молча забравшись внутрь носилок, Каризиан задернул шторки и, закрыв глаза, скомандовал: «Вперед!» Ему казалось, что он до сих пор ощущает запах крови, текущей из растерзанной груди самоубийцы. Одно дело смотреть на венацио с сенаторского места, где все выглядит как в театре и умирают неизвестные люди, а другое – увидеть смерть вот так – на расстоянии нескольких метров. Так близко, что он слышал хруст костей и чавканье смыкающихся челюстей. Схватившись за голову, он застонал, представив себе не месте незнакомой девушки Луцию.
Рабы не решились уточнять у расстроенного хозяина, что значит «Вперед!», и, по молчаливому уговору, потащили его туда, куда он всегда отправлялся в минуты душевного расстройства, то есть к лучшему другу; так что, когда носилки остановились, Каризиан обнаружил, что находится на Эсквилинском холме у виллы Валериев Максимов. Надеясь, что боги услышат его молитвы и Север еще не успел уйти из дома, Каризиан вылез из носилок и поплелся наверх по мраморным ступеням.
Бедному влюбленному повезло: префект давно уже собирался ехать к своим преторианцам, но задержался, помогая отцу разобраться со сложным и малоприятным делом одного из его клиентов, редкого зануды, вечно просящего то денег, то протекции, то помощи в ссорах с соседями. Когда раб-именователь доложил, что прибыл квестор Каризиан, они как раз заканчивали обсуждение, и Север, радуясь тому, что избавился от попрошайки, сразу же отправился в атриум, удивляясь неурочному времени для визита приятеля.
Перебирая в уме неотложные дела, он быстро вышел в просторный холл и застыл в изумлении. Его друг, притулившийся на самом краю стоящей в нише кушетки, допивал кубок рубинового вина, которое, судя по цвету, вряд ли успели разбавить, а рядом стоял раб, готовый по первому знаку гостя подлить еще. Одного взгляда, брошенного на сенатора, было достаточно, чтобы понять, что случилось нечто ужасное: его буквально трясло, лицо посерело, губы кривились, как у маленького ребенка, который вот-вот заплачет. Его отчаяние было столь велико, что Север, знавший об излишней впечатлительности друга, сильно встревожился.
Молча забрав из рук Каризиана кубок, он опустился рядом с ним на кушетку и участливо поинтересовался:
– Что-то случилось с Луцией?
Тот отрицательно затряс головой и тихо всхлипнул:
– Я… был… у Федрины…
Север почувствовал, что теряет терпение. Ему, человеку действия, неизвестность была хуже любой беды. Чтобы заставить приятеля рассказать, что довело его до такого состояния, он схватил его за плечи и слегка встряхнул.
– И что? Да говори же ты скорей! Сколько можно тянуть время!
Полные губы сенатора задрожали еще явственнее, а по щеке скользнула слеза.
– Север, она умерла! Представляешь, ее загрыз медведь почти у моих ног!
– Да о ком ты говоришь, Плутон тебя забери?!
– О девушке. Я ее не знаю… Федрина сегодня заставил их всех пройти испытание медведем, и она… Представляешь, сделала все, чтобы тот ее сожрал!
Перевидавший многое за свою военную карьеру, префект претория вздохнул с облегчением.
– Ну, знаешь, я с тобой поседею раньше времени. Да на аренах каждый день людей убивают десятками, если не сотнями. К чему такая патетика?
– Их я не знаю, а эту девушку видел несколько раз. Она такая красивая… была… И потом, на ее месте могли быть Луция или Ахилла.
– Чушь! – отмахнулся хозяин дома. – Луция сама «съела» столько мужских сердец, что ни одному медведю не снилось. Что касается рыжей, то ее так просто не слопаешь. Насколько я мог заметить, эта девушка может за себя постоять и глупости делать не станет.
– Ты думаешь? – с легкой ноткой злорадства поинтересовался его лучший друг, вытирая скупые мужские слезы. – Между прочим, твоя здравомыслящая гладиатрисса этого зверюгу по морде погладила! Если это не дурость, то я тогда не знаю, что это такое вообще!
– Чем погладила?
– Чем-чем? Ничем! Голой ладонью, понятно?
Север остолбенело посмотрел на приятеля и сделал знак рабу, что тоже хочет выпить. Осушив кубок, он удивленно развел руками.
– Клянусь ляжками Венеры, они там что, все с ума посходили? Я всегда говорил, что бабам на арене делать нечего! Ладно, кончай рыдать… Давай оставим пока все как есть, а перед мартовскими идами я отправлю к Федрине своего человека, а может, даже прогуляюсь туда сам. И мой тебе совет: мелькай в «Звериной школе» пореже, а то наш живодер, почуяв поживу, заломит за освобождение Луции такие деньги, что тебе не то что эдильство не будет грозить, но и наготу прикрыть станет нечем.
Вконец погрустневший Каризиан уныло согласился. В какой-то мере с положением дел его примирило обещание Севера отправить Камилла в «Мечту центуриона», чтобы тот попытался наладить хорошие отношения с тренерами «Звериной школы», тем более что с Фламмом он уже успел свести знакомство.
Префекту претория давно пора было ехать по делам, и павшему духом влюбленному ничего не оставалось, как отправиться восвояси, что он и сделал с таким понурым видом, что Север по-мужски пожалел приятеля. Это же надо, что любовь делает с хорошим человеком! Он вспомнил свои юношеские страдания, но впервые вместо образа нежной Фаустины перед его глазами возникла рыжая гладиатрисса, стоящая над поверженным Марком с занесенным над его головой кинжалом. Прошлое растворялось в настоящем, освобождая его от чувства вины и горечи воспоминаний, словно узника, проведшего много лет в темнице, ключи от которой он когда-то выбросил сам.
Посадив друга в носилки и взяв с него честное слово, что тот поедет домой и постарается отдохнуть и развеяться, Север огляделся по сторонам, словно впервые увидел родной город, чьи дома, точно россыпь жемчужин, белели мрамором среди кипени садов, вдохнул полной грудью теплый весенний воздух и зажмурился от удовольствия. Принятое решение сняло груз колебания с его сердца, и Северу казалось, что весь мир лежит у его ног…
Гордому римлянину не пришло в голову, что он сделал свой выбор в тот момент, когда ворвался в клетку, спасая незнакомого гладиатора. Что ж поделать: все мы бережем свои сердца и цепляемся за иллюзии.
Отвергнутая царица
Человек предполагает, а боги смеются над его планами. Север вспомнил об этой истине уже на следующий день, когда в предрассветном ту мане в дом Валериев Максимов постучал невзрачный человечек, принесший префекту претория малоприятную новость: в недрах римского общества зреет очередной заговор против принцепса. Сенаторы Гета и Лонгин, недовольные политикой Тита, что-то затевают, собираясь по вечерам якобы на оргии. Особенно злобствует Гета, которого, как он считает, несправедливо обошли на последних консульских выборах.
Выпроводив доносчика, Север тяжело вздохнул: с любовными авантюрами придется повременить, дело прежде всего. Великий Митра, как же ему хочется бросить нескончаемую мышиную возню и уехать подальше от многочисленных склок, будоражащих город! Конечно, служба в провинции не сахар, и без друзей будет тоскливо, зато не придется выслушивать типов с бегающими глазками, которых со времен божественного Августа развелось больше, чем крыс в остийском порту. От их деятельности пострадали почти все римские семьи, и Тит поступил мудро, приказав остановить вакханалию наговоров друг на друга, но если не иметь осведомителей, то как охранять императора, когда его подданные жить не могут без заговоров?
Со времен божественного Гая Юлия азартная игра «Поменяй принцепса» превратилась у римлян в любимую забаву, которой увлечены все: сенаторы, магистраты, преторианцы, легионеры, даже евнухи и наложницы. Преждевременная кончина Юлия Цезаря послужила началом вереницы смертей императоров, из которых только двое – Август и Веспасиан – скончались в положенное богами время. Остальные восемь – с чужой помощью, причем обычно при прямом или косвенном участии его неугомонных преторианцев. Ладно бы эти игрища ограничивались дворцом, но в их водоворот оказалось вовлечено множество ни в чем не повинных граждан, закончивших свой жизненный путь на Гемониях или у подножия Тарпейской скалы. Хорошо, хоть Веспасиан, придя к власти, навел порядок среди своих не в меру расшалившихся сограждан.
