Пушкин и Гончарова. Последняя любовь поэта - Алексеева Татьяна Сергеевна

— Ну, как хочешь, — пожала плечами Таша.

— Это он проиграть тебе боится! — рассмеялся Иван. — Ты ему поддайся как-нибудь, хоть разочек — тогда ему опять интересно станет!

— Совершенно не понимаю, о чем ты говоришь! — возмущенно сверкая глазами, но стараясь при этом оставаться невозмутимым, ответил Сергей. — Я у Ташки уже выигрывал! Раза два… или три…

— Вот-вот, я это и имел в виду, — кивнул Иван и улыбнулся девушке: — Если хочешь, давай я с тобой сыграю — меня победа родной сестры точно не пугает! Только сейчас, наверное, мы и правда почти ничего не успеем…

Молодой человек не ошибся. Почти сразу после его слов в библиотеку заглянула средняя из сестер Гончаровых, Екатерина.

— Жан, Натали, вы здесь? — подбежала она к столу. — Мы все готовы, матушка велела спускаться!

— Наконец-то, — проворчал Сергей, украдкой разглядывая наряд и прическу Екатерины. Пышностью и красотой они ни в чем не уступали Ташиным, однако среднюю сестру это не спасало. Слишком уж невзрачным было ее вытянутое бледное лицо! Одна или рядом со старшей сестрой Александрой, миловидной, но тоже не отличающейся особой красотой, Катя еще могла бы показаться хорошенькой. Но стоило ей оказаться возле яркой, притягивающей к себе восхищенные взгляды младшей Натальи, как та полностью затмевала все ее немногочисленные достоинства.

Вот и теперь — Таша подбежала к Екатерине, и сестра сразу же «погасла», сделалась тусклой и неприметной.

— Мы идем, идем! — бегом бросилась в коридор младшая Гончарова, и оба брата, задув свечу на столе, степенно последовали за ней.

Таша бежала все быстрее и быстрее, пролетая мимо закрытых дверей гостиной, столовой и других комнат, торопясь поскорее оказаться внизу, на улице, а потом и в экипаже.

— Натали! Тише! — испуганно окликнула ее шедшая позади Екатерина.

Девушка вздрогнула и остановилась так резко, что едва не поскользнулась на начищенном паркете. Впереди была еще одна дверь, из которой пробивалась узкая полоска света. Таша, только что беспечно и довольно шумно мчавшаяся вперед, покосилась на эту дверь и на цыпочках прокралась мимо нее, вздрагивая от каждого скрипа половиц под ногами. Катя, Иван и Сергей шли за ней так же тихо и осторожно. И лишь после того, как эта страшная дверь осталась позади, все четверо снова ускорили шаг и почти бегом выскочили на лестницу.

Там обе сестры вздохнули с нескрываемым облегчением. Таша особенно громко — мысль о том, что она могла привлечь своим топотом внимание запершегося в своем кабинете отца, приводила ее в ужас. Если бы он услышал шум и если бы это случилось в тот момент, когда он был не в духе, никакого бала, скорее всего, не было бы… А потом ей, как виновнице скандала, досталось бы еще и от матери…

«Ничего, все ведь прошло, папа не вышел! — попыталась она успокоить себя, спускаясь по ступенькам. — Наверное, он спит, а может, о чем-то крепко задумался… Неважно — главное, что ему сейчас не плохо!» Таша вспомнила, как кричал на нее отец, если она оказывалась рядом с ним в неподходящий момент, вспомнила его до неузнаваемости искаженное гневом лицо и тяжелый запах крепкого вина и опять вздрогнула. Как она могла об этом забыть?! Нет, больше она никогда не будет бегать по коридору второго этажа! И по всему остальному дому — тоже!

Наталья Ивановна Гончарова и ее старшая дочь Александрина ждали остальных у входной двери, уже одетые в шубы и с муфтами в руках. Мать бросила на Ташу подозрительный взгляд, словно ища, в чем бы ее упрекнуть, но так и не нашла для этого никакого повода. Сама Таша тем временем уже торопливо зашнуровывала старые зимние ботинки. Рядом с ней стояла горничная, державшая наготове ее короткую пушистую шубку.

— Ну, все? Готовы наконец? — Наталья Ивановна грозно обвела взглядом дочерей и старшего сына.

Таша проворно выпрямилась, сунула руки в рукава шубы и встала рядом с сестрами. Иван и Екатерина тоже были уже одеты, и мать, удовлетворенно кивнув, шагнула к услужливо распахнутой перед ней двери. Старшие дети потянулись за ней, улыбаясь на прощание остающемуся дома Сергею.

На улице было не слишком холодно, и выпавший утром снег начал подтаивать. Таша сделала несколько шагов к экипажу и почувствовала, как в ботинках начинает хлюпать холодная вода. Она зябко поежилась и с испугом подумала, что обувь у нее старая и до конца зимы может совсем развалиться. Да и бальные туфли не многим лучше! Чего доброго сегодня не выдержат такого сурового «испытания», как несколько часов танцев… «Как бы не пришлось, как в прошлый раз, просить кого-нибудь одолжить свои запасные туфли!» — вздохнула про себя Гончарова, вспоминая один из званых вечеров, на котором доставшаяся ей от старших сестер обувь начала рваться во время танца. Тогда ее выручила Катя Долгорукова, согласившаяся на время нескольких танцев поменяться с ней туфлями и посидеть в диванной, пока Таша танцевала. Но как же неудобно чувствовать себя обязанной! А сегодня на балу может и не оказаться никого из близких знакомых, которые могли бы помочь ей в случае чего…

Эта мысль не давала ей покоя, пока она не поднялась в экипаж и не устроилась рядом с Александрой. На обшитом мехом сиденье было тепло, и Ташина тревога сменилась более приятными чувствами. Она ехала на бал, до начала танцев осталось совсем немного, и это было так прекрасно, что даже прохудившиеся ботинки не могли испортить праздничное настроение.

Лошади, понукаемые кучером, звонко заржали, и экипаж тронулся. Таша выглянула в окно и залюбовалась заснеженной улицей. Искрящийся в слабом газовом свете снег больше не был холодным и мокрым, из окна кареты он казался романтичным и нежным…

Глава III

В бальном зале уже собралось не меньше двух десятков гостей, но пока еще в нем было прохладно и совсем не душно. Таша, как обычно, вошла последней, пропустив вперед мать, брата и сестер, поздоровалась с хозяином дома танцмейстером Йогелем и огляделась, выискивая знакомые лица и улыбаясь привычной, выученной еще в детстве светской улыбкой. Правда, через мгновение улыбка стала искренней — юная Гончарова увидела сразу трех приятельниц, которые вместе с ней учились танцам у Петра Йогеля, а потом и еще нескольких его теперешних учениц, с которыми она познакомилась на прошлом балу. Катя и Александра уже спешили к ним с радостными возгласами, и Таша присоединилась к сестрам. Взаимные реверансы и обмен самыми любопытными слухами заняли почти четверть часа. К щебечущим барышням то и дело подходили вновь прибывшие гостьи, и каждая из них стремилась обняться и поделиться интересными новостями с подругами. Сестры Гончаровы, впрочем, больше молчали и слушали других, лишь изредка вставляя в разговор пару-тройку слов. Их знакомые, уже привыкшие к немногословию девушек, в последнее время все реже обращались к ним в разговоре, удостаивая всех троих лишь поверхностными вежливыми взглядами. Таше казалось, что большинство из них не верят, что она и ее сестры могут сказать что-нибудь умное или интересное, и порой ей очень хотелось разубедить в этом своих приятельниц. Но достаточно было ей заметить строгое лицо наблюдавшей за ней матери, стоявшей чуть в стороне, и девушка мгновенно опускала глаза, не решаясь вставить в разговор ни слова. У нее не было уверенности, что какая-нибудь сказанная ею фраза не рассердит старшую Наталью Гончарову.

Впрочем, Таша не слишком расстраивалась из-за невозможности поддержать беседу на званом вечере. «На балу надо танцевать, они для этого придуманы!» — говорила она себе каждый раз, с нетерпением ожидая, когда соберутся все приглашенные и зазвучит музыка. С первым аккордом, с первым реверансом, сделанным пригласившему ее кавалеру, она могла перестать оглядываться на родителей и старших сестер и не думать о том, все ли делает правильно.