Александр Чаковский - Победа. Книга 2
Однако в этом баре Брайта встречали совсем иначе, чем в «Андерграунде». Когда он там появился, со всех сторон слышались приветливые возгласы «хэлло!».
Его появление здесь прошло почти незамеченным. Впрочем, завсегдатаями того, берлинского, заведения были сплошь американцы или англичане – естественно, что они уже давно знали друг друга. Здесь же собрались журналисты из многих стран: они, наверное, не знали Брайта, так же как и он вряд ли знал их. Вероятно, поэтому Брайт особенно хотел обратить на себя внимание. Это меня раздражало. Да и «своего русского друга» он упоминал так часто не из вежливости, а просто потому, что «торговал» мной, как если бы явился сюда с кинозвездой, популярным спортсменом или какой-нибудь другой знаменитостью.
Но я не был ни звездой, ни спортсменом. Вряд ли хоть один человек, находившийся здесь, слышал мою фамилию. Поэтому меня не могло не раздражать поведение Брайта.
Но раздражение мое улеглось очень быстро. Все кому говорил обо мне Брайт, услышав, что я русский не оставались к этому безучастны. Мне улыбались, приветливо кивали, махали вслед, а пожилая дама с серебристо-седыми волосами – на вид она была не моложе бессмертной Женевьевы Табуи, с которой я встречался в Париже, – даже подняла бокал и крикнула: «Чиррио!», что по-английски означало: «За ваше здоровье» или нечто в этом роде.
Пока мы пробирались к свободному столику, ее примеру последовали еще несколько человек. Слышались негромкие возгласы «Хай!», «Салю!», «Виллькоммен!»… – смесь английских, французских, немецких и еще бог знает каких приветствий…
Я не был настолько глуп, чтобы принимать эти знаки внимания на собственный счет. В моем лице конечно же приветствовали русского, то есть советского человека.
Вежливо раскланиваясь в ответ, я в то же время оглядел зал и убедился, что здесь нет никого из наших. Поэтому я представлял собой сейчас скорее некий символ, нежели реального живого человека…
Однако чувствовал я себя все-таки не в своей тарелке и облегченно вздохнул, когда мы наконец добрались до свободного столика и уселись в кресла.
– Что будем пить? – деловито осведомился Чарли. – Водку?
Пить водку на западный манер – небольшими глотками и без закуски – мне вовсе не хотелось. Но поскольку хозяином здесь был Брайт, я сказал:
– Все равно. Что хочешь.
Только сейчас я расслышал, что в баре играла негромкая музыка. Она звучала непрерывно, но как бы под сурдинку и нисколько не мешала людям разговаривать.
Внезапно музыка смолкла. Из невидимого микрофона раздался негромкий вкрадчивый голос:
– Мистер Бентон, вас вызывают к телефону. Спасибо. Кабина номер восемь, пожалуйста. Мосье Арну, вас приглашают на телекс. Спасибо.
Невидимый диктор обращался к мистеру Бентону по-английски, а к мосье Арну по-французски. Двое мужчин в разных концах бара поднялись со своих мест и направились к лестнице.
Между тем Брайт уже возвращался от стойки, за которой стоял все так же улыбающийся толстый бармен в ослепительно белой куртке. В руках у Чарли были высокие стаканы.
– Для начала взял пару скочей, – сказал он. – Потом решим, что делать дальше.
Брайт поставил стаканы на стол.
– Вот мы и снова вместе, Майкл! – сказал он с улыбкой. – Выпьем за твою «Победу».
– За нашу общую победу, Чарли, – сказал я и поднял стакан.
На мгновение лицо Брайта просветлело. Мы отпили по глотку.
– И все-таки… – задумчиво сказал Брайт. – И все-таки я никак не могу поверить, что это стало возможно.
– Что именно?
– Совещание. Десять лет назад я не поставил бы на него и цента против доллара.
– Значит, ты плохой бизнесмен, – шутливо сказал я.
Когда-то он упрекнул меня в том, что я никудышный бизнесмен. Теперь я как бы брал реванш.
Но, судя по вопросительно-настороженному выражению его лица, Брайт не понял моей шутки.
– Что ты имеешь в виду? – с тревогой спросил он.
Музыка снова смолкла, и опять раздался бархатный голос по радио. На этот раз диктор говорил по-немецки:
– Хэрр Болендорф, такси ждет вас у подъезда. Спасибо!
Полный человек, сидевший неподалеку от нас, поспешно встал из-за стола и, на ходу застегивая пиджак, быстрыми шагами пошел к лестнице.
– Что ты все-таки хотел этим сказать? – повторил Брайт.
Я с удивлением посмотрел на Чарли. Почему моя фраза столь привлекла его внимание? И вообще, что с ним, в конце концов, произошло? Куда девалась его прежняя непосредственность? Я не мог понять, как этот, сегодняшний Брайт ко мне относится. С одной стороны, Чарли, безусловно, хотел увидеть меня. Когда он позвонил по телефону и ему показалось, что я не очень хочу увидеться, в голосе его зазвучала горькая обида Почему же теперь, когда мы все же встретились, в его тоне время от времени проскальзывает нечто похожее на подозрительность? В чем дело? В той, давнишней нашей ссоре из-за фотографии? Но ведь после нее было и многое другое, что снова сблизило нас…
Впрочем, на первый взгляд Брайт вел себя как обычно: он был оживлен, весел, пытался шутить.
Входя в бар, я надеялся встретить здесь кого-нибудь из журналистов братских стран. Среди них у меня было много добрых знакомых, даже друзей. Но никого не встретил.
Между тем, пока я осматривался, с Чарли произошла странная перемена. Теперь он с явным испугом глядел на лестницу, по которой мы только что спустились. Мне показалось, что он даже сделал попытку спрятаться за меня.
Я тоже посмотрел на лестницу. В розово-желтом тумане, окутывавшем бар, я увидел, что по ней спускается невысокий, очень полный человек. Меня заинтересовало, почему Чарли так реагирует на его появление. Я разглядел, что вошедший был уже немолод, лет шестидесяти, не меньше. На нем были очки в массивной оправе и, как ни странно, смокинг с атласными лацканами. Из-под смокинга выглядывала белоснежная сорочка и галстук-бабочка. Подстрижен он был очень аккуратно, я бы сказал, консервативно. Почему-то я сразу принял его за американца, всем своим видом желавшего подчеркнуть, что не имеет ничего общего с разными «хиппи» и принадлежит к совсем другому миру. Выражение лица было у него презрительно-властное. Снисходя до общения с сидевшими здесь людьми, он как будто просил их помнить, кто он такой.
Спустившись по лестнице, человек этот остановился и привстал на цыпочки, видимо в поисках свободного столика.
На мгновение – только на мгновение! – мне показалось, что я когда-то встречался с этим американцем. Что-то знакомое почудилось мне в его лице. Но что, что именно? Нет, может быть, этот человек и напоминал мне кого-то, но видел я его впервые.
Свободных столиков в баре не было. Американца заметили. Несколько человек жестами приглашали его к себе.
Посмотрев в нашу сторону и, очевидно, увидев Чарли, он стал пробираться к нам и, подойдя, громко спросил Брайта:
– Какого черта вы здесь торчите?
– Я полагал, сэр, – приподнимаясь со своего места, пробормотал Чарли, – что вы сегодня на приеме…
– И потому вам можно бездельничать? Даже в розово-голубом тумане бара я увидел, как покраснел бедный Чарли.
– Я случайно встретил…
– Встречать вам надо не здесь, а в аэропорту. Ваше место там!
– Но, сэр, – жалобно проговорил Брайт, – сейчас уже одиннадцатый час. Ни одного самолета сегодня больше не ждут.
– Ах, вы не ждете! – саркастически произнес американец. – А вот Жискар, например, изменил свое расписание, не согласовав с вами. Короче, немедленно отправляйтесь в аэропорт!
– Слушаю, сэр, – покорно сказал Брайт. – Прошу извинить меня. Я встретил советского коллегу, своего старого знакомого.
– Какого коллегу? – Американец вдруг заговорил совсем другим, заинтересованно-доброжелательным тоном. – Советского? – Обернувшись ко мне, он спросил: – Вы говорите по-английски?
– Когда мне этого хочется, – не глядя на него, ответил я. Меня возмутило, как этот тип разговаривал с Чарли, да еще в присутствии постороннего человека.
Однако моя резкость не произвела на американца никакого впечатления.
– Прекрасно! – добродушно сказал он. Обращаясь к уже вставшему, чтобы уйти, Брайту, он с улыбкой попросил: – Представь же нас друг другу, Чарли!
– Но вы, сэр, – запинаясь, начал Брайт, вдруг замолчал, потом продолжал, словно с трудом обретая дар речи: – Я хочу сказать, что вы, мистер Стюарт, когда-то встречались с моим приятелем. Правда, это было очень давно. Прошло тридцать лет. Вы, вероятно, забыли. Потсдамская конференция, советский корреспондент мистер Воронов…
«Мистер Стюарт!» Я чуть не хлопнул себя по лбу. Конечно, это был он, тот сукин сын и провокатор, из-за которого я чуть было не пострадал. На мгновение передо мной возник прежний Стюарт, в тех, запомнившихся мне очках с золотой оправой, с вежливо-надменным взглядом. Конечно, это был он, этот чертов англичанин, которого я почему-то принял сейчас за американца. Ну и постарел же он! Впрочем, и тогда, в Потсдаме, он был или казался старше и меня и Брайта.
