Иван Фирсов - Лазарев. И Антарктида, и Наварин
В молодости служил в гвардейском Измайловском полку, в чине капитана вышел в отставку. Даровитого, смекалистого чиновника перевели в Петербург. В столице его приметил граф Чернышев, взял правителем канцелярии в Адмиралтейств-коллегию. Потом его забрал к себе Державин, в то время докладчик императрицы. Случалось Державину вместо себя посылать с документами к постаревшей Екатерине щеголеватого правителя канцелярии. Императрица обратила на него внимание, но и Платон Зубов не дремал. Под благовидным предлогом отправил его в далекий Иркутск, якобы разобраться с делами компаний, промышлявших в Русской Америке…
Державин отпил вина из бокала.
— Не было бы счастья, да несчастье помогло, — проговорил он, — Николай Петрович не токмо во всем разобрался исправно, но и любовь свою ненаглядную, Анюту Шелихову, оттуда привез.
Действительно, ехать в Иркутск Резанов не страшился, там жил его отец. Выполняя поручение, близко познакомился с известным промышленником и следопытом Григорием Шелиховым, загорелся его замыслами по освоению американских владений России… Влюбился в его старшую дочь Анну и вскоре венчался с ней. Брак оказался счастливым.
Вернувшись в Петербург, он подал Екатерине прошение о создании акционерного общества Российско-Американской компании. Но императрица не захотела давать монополию шелиховской компании.
— Однако новый государь понял всю пользу нашу, — пояснил Резанов, — всемилостивейше соизволил утвердить недавно образование компании. Нынче просим государя дозволить правление компании перевести в Петербург.
— Какова цель такого перемещения? — спросил Лазарев.
Резанов переглянулся с Державиным.
— Ты, дружок мой, далек от нравов столичных был, — рассмеялся Державин, — ныне все дела вершатся в петербургских канцеляриях. Покуда бумаги из Сибири да обратно перекочуют, лета многие минуют, а коммерция сего не терпит.
Державин разлил вино, ласково посмотрел на жену:
— Твое здоровье, Дарья Алексеевна, спаси Бог, что приветила гостей. Чаю, они теперь почаще у нас бывать станут…
Державин и Лазарев хотя и изредка, но навещали друг друга, а с Резановым Петр Гаврилович больше так и не встретился.
Осенью последнего года уходящего восемнадцатого века в одной из поездок по губерниям он простудился, однако виду не подал, ходил на службу. Потом вроде болезнь отпустила. Перед Рождеством, по указу Павла I, ему предстояло ехать с ревизией в Белоруссию.
— Зря ты, Петр Гаврилович, ревность свою выказываешь, пойдем вместе к генерал-прокурору, отлежаться тебе надобно, а не с кашлем в стужу ехать. Приключится что.
Лазарев испуганно замахал руками:
— Ни в коем разе. Сам знаешь тиранскую суть государя. Генерал-прокурор ему враз донесет о неисправности моей ревизии. Жди потом опалы или другой напасти. — Петр Гаврилович виновато улыбнулся. — Деток-то моих кормить надобно. Ну, а ежели, не дай Бог, что приключится, вся надежда на тебя, Гаврила Романович.
— Будь покоен, поезжай с Богом.
Предчувствие не обмануло Державина. На полпути в Белоруссию, не доезжая Пскова, Лазарев слег в Порхове, там и скончался.
Новый век начался несчастливо для Лазаревых, они осиротели.
В последних числах января директор Морского кадетского корпуса адмирал Голенищев-Кутузов[11] получил из канцелярии императора казенный пакет с письмом:
«Государь император указать соизволил умершего сенатора, тайного советника Лазарева трех сыновей 1-го, 2-го и 3-го — определить в Морской кадетский корпус.
Генерал-адъютант гр. Ливен».Первым был Андрей, вторым — Михаил, третьим — Алексей Лазарев.
На следующий день в корпус приехал Державин.
— Доложите директору, сенатор Гаврила Державин, — сказал он дежурному офицеру.
Голенищев сам вышел в вестибюль встретить старинного знакомца.
Поздоровавшись, взял его под локоть, и они вместе поднялись в кабинет.
— Слыхал о вашем прошении, Гаврила Романович, и весьма рад, что государь без проволочек решить соизволил по делу Лазаревых. Чем могу служить?
— Вы знаете, Иван Логинович, что покойный сенатор Петр Гаврилович Лазарев был мне близким приятелем. Потому святым чувством почитаю заботу о его сиротах. — Державин вынул платок, вытер глаза. — Дочь его, Верочку, взял к себе под опеку. Сыновей же, как желал покойный, определил под ваше попечение.
— Можете быть уверены, что у нас они получат достойное образование и великолепное воспитание.
— Когда и куда прикажете, ваше превосходительство, доставить отроков?
— Гаврила Романович, хоть завтра поутру, в это же время, я сам буду на месте, в крайнем случае распоряжусь своему помощнику.
Державин учтиво раскланялся.
Сквозь разбитое стекло на подоконник неслышно падали редкие снежинки. Метель крутила еще с вечера, и Мише невольно вспомнилась такая же вьюга год назад, когда вернулся из поездки отец и заболел. В каморе, где размещалось полторы дюжины кадетов, было довольно прохладно. Кадеты ежились под казенными одеялами и всхлипывали во сне. Справа, натянув на нос одеяло, спал старший брат Андрей, слева свернулся калачиком, укрывшись с головой, и тоненько посапывал Алеша.
…Вчера в полдень братьев привел Державин и сдал помощнику директора корпуса. Перед уходом наказал обязательно быть у него на Пасху. Потом Лазаревых повели в каптерку, выдали зеленые мундиры, белые чулки. Не успели они кое-как переодеться, как на них налетела туча кадет-одноротников. Они куражились, строили рожи, тыкали пальцами и кричали: «Новенькие, новенькие!»
Вечером на Алешу ни с того ни с сего наскочил кадет-«старичок» и стал его мутузить и толкать. Не тут-то было. Через минуту поверженный «старик» лежал на полу, а в грудь коленом ему упирался Андрей, рядом Миша отряхивал Алексея.
— Покорен, — просопел поверженный кадет, — слезай, чего давишь?
Столпившиеся вокруг кадеты объяснили, что «покорен» означает «сдаюсь», а потому борьба окончена. Андрей встал и подал руку лежавшему. Поднявшись, тот, нисколько не обижаясь, дружелюбно ухмыльнулся и, не отпуская руки, представился:
— Унковский Семен…
…Миша прислушался. По коридору торопливо протопали. Громкая барабанная дробь поднимала кадет.
Для Андрея, Миши и Алексея начинался первый день многолетней жизни в корпусе, познания «хитростных мореходных наук».
После победы у Гангута[12] Петр учредил в Петербурге Морскую академию. Сюда перевели из Москвы классы Навигацкой школы. При Елизавете из академии образовался Морской кадетский корпус…
Нынче он располагался на набережной Невы. Науки будущим офицерам преподавали разные — математику и философию, географию и астрономию, разные языки. Обучали танцам и фехтованию. Среди педагогов были и раньше здесь замечательные. Такие, как Магницкий[13] и Курганов[14]. А нынче Лазаревым пришелся по душе и капитан 1-го ранга Платон Гамалея[15], инспектор классов.
Однажды в классную комнату в сопровождении преподавателя математики вошел худощавый, среднего роста, черноволосый офицер. Приняв рапорт старшего гардемарина, он кивком разрешил кадетам сесть. Преподаватель начал перекличку по журналу:
— Лазаревы — первый, второй, третий!
На инспектора устремились настороженно-пытливые, не по-детски серьезные глаза. Гамалея припомнил: трое братьев-сирот приняты в корпус нынешней зимой, говорят, не ленивы, надобно приглядеться… Перекличка закончилась. Из распахнутых окон приятно обдавало теплым майским ветерком. С Невы доносился скрип мачт и снастей, хлопали на ветру паруса проходивших судов, с пристани слышались боцманские трели, крики матросов, разгружавших шхуну, запахи Балтики наполняли класс.
— Господа кадеты, — начал Гамалея. Андрей незаметно подмигнул Мише. За три месяца пребывания в корпусе они уже попривыкли к неучтивости и грубости многих наставников, особенно ротных командиров. Миша с любопытством вслушивался в непохожую на прежние речь, наблюдал иную манеру общения.
Капитан 1-го ранга продолжал:
— Ныне возрождается флот Российский. В море Средиземном виктории сопутствуют флагу нашему под командой знаменитого адмирала Ушакова. Флот наш, однако, славен не токмо делами военными, но и проходцами именитыми, открывателями земель дальних. Недалече времена, когда корабли наши вояжами вкруг света опояшут нашу землю. На то и ваша подмога потребна станет.
Наступило лето — кадеты разъезжались на каникулы по домам. Те, кому ехать было некуда, — такие, как Лазаревы, — оставались на лето в корпусе. Державин наказал братьям быть у него с первого дня каникул. Однако они упросили ротного командира оставить их в корпусе и начали учиться ходить на шлюпке. Сначала гребцами, а через месяц со старшими учениками уже ходили под парусами и вскоре управлялись с ними не хуже опытных кадет. В конце лета Андрея и Михаила взяли в поход на тендере до Кронштадта, как отменно обучившихся ходить на шлюпке.
