Валерий Прохватилов - Гангутский бой
Нет, открыто никто не смел высказать недовольство внешней политикой Карла. Слишком ещё силён был в армии авторитет короля, слишком велика его воля. Но во взглядах старых своих товарищей, в репликах неохотных, оброненных как бы вскользь, даже, можно сказать, во вздохах видел старый Ватранг осуждение короля. В лучшем случае — сильное сомнение в правильности его поступков и указаний. Шутка ли сказать — пятый год живёт Карл в отрыве от родины! Крови её не видит, пульса её не чувствует, не улавливает прерывистого дыхания.
Тяжко дышит все эти годы Швеция, тяжело. Смолкли песни и музыка, смех не слышен, и не видно улыбающегося лица. Разоряются, нищают деревни с каждым новым поколением работников, уходящим на бойню. Затихают города, заколачиваются ставни в домах, закрываются целые ремесленные провинции — нет торговли, нет доходов, нет под кровом уюта.
Даже армия наёмников перестала оправдывать себя — это тоже сознавать горько, но приходится сознавать. Это факт, и уйти от него нельзя. Жалованье солдатам многих полков не выплачивается второй год. Ропот слышен в полках, и уже докладывают командиры о появлении перебежчиков, дезертиров.
Интересно, куда же смотрит сенат — высший орган правительства в отсутствие короля? Было ведь решение — ещё месяца три назад — собрать государственные чины, то есть представителей всех сословий, и поставить перед ними вопрос о заключении мира и о выборе регента государства. Снова посылали с этим вестника к королю. Но король-то молчит!.. Или явно отмахнуться от дел старается ничего не значащими депешами. «Обучать людей…» «Решительное сражение…» «Беречь силы…»
«Что же нас ожидает? — думал старый Ватранг. — В ситуации этой вся надежда остаётся только на флот. Королевский флот — нот опора государства сегодня… Вот те плечи, которые подставит под все горести и лишения всё ещё великая Швеция!
Да, наш доблестный флот!..»
Эта мысль Ватранга о флоте, кажется, наконец-то объединила всех, кто присутствовал в этот день на военном совете. Посыпались предложения. Шаутбенахт Эреншельд позволил себе напомнить о русской эскадре, что пыталась год назад прорваться к Аландским островам. Год прошёл, опыта стало больше у русских. Где гарантии, что не попытаются они снова вылазку свою предерзкую повторить?
Все склонились над картой. Загудели голоса. Обсуждались сроки, маршруты, места установки дозоров, засад.
Чаще других упоминалось на совете одно название — полуостров Гангут.
К концу мая шведский королевский флот был приведён в полную боевую готовность.
4. РУССКИЙ ФЛОТ ИДЕТ НА АБО
тот же день, когда в Стокгольме заседал военный совет, 19 мая 1714 года, оба русских флота — галерный и парусный — вышли из Кроншлота и взяли курс на запад.
Было раннее утро, и среди тех, кто оставался на берегу, почти не оказалось гражданского люда. Всюду зеленели мундиры: в дальнюю дорогу солдаты провожали солдат. Многие махали с пристани треуголками, войлочными шляпами, по не слышно было ни криков прощальных, ни обычного в таких случаях торжественного «ура».
Торжества все были волею царя прерваны ещё там, в Петербурге, и приостановлены — до возвращения, до победы.
Всего один только раз ударила сигнальная пушка и смолкла. Гром её над водой прокатился низко и тут же затих. И с моря отвечала Кроншлоту строгая, деловая, невозмутимая тишина, изредка прерываемая лишь криками загребных: «И-и р-раз! И-и р-раз!»
Вёсла в такт поднимались и дружно входили в тёмную студёную воду. Ровный рокот косых расходящихся волн, равномерное покачивание многих сотен людей, сидящих на вёслах, да гортанные крики чаек, тоже, как и люди, очень рано начавших сегодня хлопотливый свой будничный день…
Русская флотилия взяла курс на Гельсингфорс.
Шестьдесят семь галер и тридцать две скампавси! Девяносто девять небольших, но очень подвижных и хорошо оснащённых судов…
Они шли в кильватерном строю — строго друг за другом, гуськом. Каждое последующее судно должно было точно копировать маршрут предыдущего. Так распорядился генерал-адмирал Фёдор Матвеевич Апраксин, чтобы к моменту захода в шхеры на северном берегу залива не было у командиров галер растерянности и неясности в выборе курса, чтобы ни одна галера не села на мель, чтобы ни одна из них просмолённое днище не распорола об острый гранитный подводный камень.
А на самых первых галерах — для прокладки маршрута — опытные лоцманы специально посажены были. Из тех, кто плавал в этих краях уже не однажды.
Настоящий лоцман и край берега, и дно моря, как ладонь свою собственную, обязан был знать. Видеть сквозь воду, сквозь землю и сквозь туман.
Ибо дело ему доверено, участвуют в котором не десятки людей, не сотни, а тысячи…
Да, десант, идущий сейчас на Гельсингфорс и Або для соединения и совместных действий с корпусом князя Голицына, вместе с членами экипажей девяноста девяти скампавей и галер, насчитывал на сегодня в своих рядах без малого 16 000 человек. Целая армия шла на шведа в этот обычный, ничем особо не примечательный майский день. Шла не посуху, а по отвоёванным водам Балтики, закрепиться в которых только ещё предстояло Русскому государству — путём новых человеческих жертв, путём новых битв и сражений.
Русский флот шёл на запад…
Парусный — под командованием Петра — тем же галсом шёл, но левее галерного флота, по глуби. То есть шёл «мористее», как принято говорить. Паруса плескались, сверкая в утреннем ровном свете, развевался неспешный флаг на флагманском корабле, долго ещё различимый с уходящей кроншлотской пристани флаг. Личный флаг контр-адмирала Петра Михайлова. На него ровнялась, разворачиваясь по фронту, русская эскадра, призванная судьбою долг свой исполнить воинский — с честью и до конца. Лица солдат были мужественны и суровы. Многие из них понимали, что видят свою землю в последний раз…
Подойдя к Берёзовым островам, флоты разделились. Флот Апраксина пошёл в шхеры, а парусный, отсалютовав залпом флагмана из семидесяти орудий, взял курс на Ревель.
5. В ШХЕРАХ
рибалтийские шхеры…
Пока флот Апраксина шёл до них но чистой воде, многим, кто на вёслах сидел, плавание в шхерах представлялось гораздо более простым и спокойным, чем оказалось на самом деле.
Берег был почти рядом — то пологий, поросший сосновым лесом, берёзой, ольхой, то высокий, обрывистый и неприступно скалистый. Ка ночлег всякий раз останавливаться старались у финских поселений, хуторков, деревенек, деревянными постройками своими подходивших зачастую к самой воде. Крепкие выносливые дома в ту весну казались уснувшими, неживыми.
Капитан-командор Змаевич и генерал Вейде каждые двое суток сменяли друг друга на авангардных галерах. Пуще всего святого они наказывали солдатам своим никому из мирных жителей неудобства никакого не причинять. «Честь солдатская должна быть превыше любых соблазнов» — так говорилось.
Правда, об этом и раньше, ещё до выхода флотов из Кроншлота, был зачитан войскам высочайший указ, в котором среди прочего особо подчёркивалось, что никто из «десантных людей, а также из экипажных» права не имеет обидеть «ни малого человека, ни великого, ни даже бабу какую». Так же строго предписывалось «ни скот домашний, ни птицу, хотя бы и малую, со двора не сводить…».
Так что и без напоминаний со стороны отцов командиров помнили прекрасно служивые люди об этом. Помнили и исполняли, как одну из заповедей святых. И вовсе, кстати, не потому, что в конце указа веские слова стояли особо: «А паки сия обида всё же случится, виновному биту быть кнутом — для примерного осознания зловредности сего действа». Совсем не поэтому. Просто русский солдат, даже когда пояс ему приходилось затягивать туже, не приучен был мирное население притеснять.
А тем более тут, когда встречались то и дело на побережье разорённые войной хутора…
Выходили солдаты на берег, выпрыгивали через низкий галерный борт. Удивлялись немало, что уже начало июня, а в шхерном этом районе лёд всё ещё синеет местами вдоль побережья. Так, гляди, и сверкает на солнце, так и блестит! Это в июне-то!..
Люди бывалые объясняли: потому так, что мелко здесь и а больших пространствах и вода зимой до дна промерзает. Да и линия берега сама так извилиста, прихотлива — сотни тут заливчиков, бухточек и лагун: есть за что уцепиться льду крепко, хоть и золотистый июнь приспел.
Да и глыбы торчат гранитные из воды там и тут — словно кто специально их разбросал. Словно для того они тут и стоят, чтобы к берегу не всякому кораблю пристать возможность была.
Тут не то что большому линейному кораблю или, скажем, фрегату не подойти, тут и меньшим-то — хоть корвету, хоть бригу, хоть клиперу — дорога закрыта.
