Артур Конан Дойл - Изгнанники (без указания переводчика)
— Можете убить меня, если так хочется, — простонала она.
— И убью! — просто ответил он.
Карета по-прежнему продолжала мчаться, покачиваясь и подпрыгивая в глубоких колеях. Гроза прошла, но еще слышны были отдаленные раскаты грома и далеко на горизонте вспыхивали молнии. Взошла луна; ее ясный холодный свет посеребрил большие равнины, окаймленные тополями, падая сквозь окна кареты на забившуюся в угол фигуру женщины и ее ужасного спутника. Он откинулся назад и, сложив руки на груди, со злорадством смотрел на отчаяние кровно оскорбившей его когда-то женщины.
— Куда вы меня везете? — проговорила она после долгого молчания.
— В Портилльяк, милая женушка.
— Почему именно туда? Что вы намерены сделать со мной?
— Заставить этот лживый язычок умолкнуть навеки. Он не будет более обманывать людей.
— Так вы убьете меня?
— Назовите этот акт как угодно.
— У вас камень вместо сердца.
— Оно было отдано женщине.
— О, я действительно наказана за грехи. — Не сомневайтесь, что именно за свои.
— Неужели я ничем не могу искупить их?
— Я позабочусь об их искуплении.
— У вас с собой шпага, Морис. Отчего же вы не убьете меня, если так уж сердиты? Отчего вы не вонзите ее в мое сердце?
— Будьте уверены, что я поступил бы именно так, не будь у меня превосходной причины делать иначе.
— Какой?
— Я расскажу вам. В Портилльяке я пользуюсь правом жизни и смерти его жителей. Там я полный властелин, имеющий прерогативу пытать, выносить приговоры и казнить виновных. Это моя законная привилегия. Жалкий король не сможет даже отомстить за вас, так как право на моей стороне, и он не может отвергнуть его, не приобретя себе врага в каждом сеньоре Франции.
Он снова открыл рот и расхохотался над своей собственной изобретательностью, а она, дрожа всем телом, отвернулась, закрыв лицо руками из боязни видеть жестокое лицо и горящие глаза бывшего супруга. Еще раз она мысленно вознесла молитву Богу, прося простить ее греховную жизнь. Так ночью мчавшиеся лошади уносили мужа и жену, молча, сидевших друг против друга с ненавистью и страхом в сердцах. Наконец на повороте дороги они увидели огонь на башне, и перед ними во тьме обрисовалась неясная тень громадного здания. То был замок Портилльяк.
XXII
ЭШАФОТ В "ПОРТИЛЛЬЯКЕ"
Вот почему Амори де Катина и Амосу Грину удалось увидеть из окна своей тюрьмы приехавшую в полночь карету, откуда была вытащена пленница. Этим объяснялись и спешная работа, и страшная утренняя процессия. Они видели, как вели на смерть Франсуазу де Монтеспань, слышали ее последний жалобный призыв, когда тяжелая рука негодяя, держащего топор на плече, упала ей на шею, заставляя встать на колени. С резким криком отшатнулась она от запачканной кровью плахи, палач поднял топор, а г-н де Монтеспань шагнул вперед, протянув руку с целью схватить изящную головку за длинные каштановые волосы и пригнуть ее на плаху. И вдруг внезапно он остановился в изумления, застыв с выставленной вперед ногой и протянутой рукой, с полуоткрытым ртом и остекленевшим взглядом.
И действительно, представившееся его глазам зрелище могло удивить кого угодно. Из маленького четырехугольного окна, расположенного перед ним, головой вперед внезапно выпал какой-то человек, упал на вытянутые руки и моментально вскочил на ноги. Затем, на расстоянии одного фута от его пяток, показалась голова другого человека, который, хотя и упал грузнее первого, но так же быстро вскочил на ноги. На первом был гвардейский мундир с серебряной отделкой; второй, с чисто выбритым лицом, в темной одежде, имел вид мирного гражданина; у обоих в руках было по короткому заржавленному железному пруту. Ни один из них ни проговорил ни слова, но гвардеец быстро сделал два шага вперед и
ударил палача, только что приготовившегося отсечь своей жертве голову. Послышались глухой удар, шум словно от лопнувшего яйца, и прут отлетел в сторону. Палач дико вскрикнул, уронил топор, схватился обеими руками за голову и, сделав несколько зигзагов по эшафоту, покатился мертвым вниз во двор.
С быстротой молнии де Катина схватил упавший топор и стал перед де Монтеспань, вызывающе закинув иа плечо тяжелое орудие.
— Ну? — проговорил он.
Одно мгновение маркиз был так ошеломлен, что не мог сказать ни слова. Теперь только он наконец понял, что эти незнакомцы встали между ним и его жертвой.
— Схватить их! — крикнул он, обращаясь к своей свите.
— Одну минуту, — громко промолвил де Катина внушительным тоном. — По моему мундиру вы видите, кто я. Я — телохранитель короля Франции. Кто посмеет тронуть меня — обидит его. Поберегитесь. Это опасная игра.
— Вперед, трусы! — проревел де Монтеспань. Но вооруженные слуги заколебались. Страх перед королем походил на огромную тень, нависшую над всей Фракцией. Де Катина заметил эту нерешительность и использовал ее.
— Здесь женщина — избранница короля! — крикнул он. — И если вы посмеете тронуть хоть один волос на ее голове, клянусь вам, ни единой душе на этом дворе не избегнуть мучительной казни. Безумцы, неужели вам охота подвергаться пытке или корчиться в кипящем масле из-за приказания этого сумасшедшего?
— Кто эти люди, Марсо? — в бешенстве крикнул маркиз.
— Пленники, ваше сиятельство.
— Чьи? Чьи пленники?
— Ваши, ваше сиятельство.
— Кто приказал задержать их?
— Вы их привезли со стражей, показавшей ваше кольцо с печатью.
— Я первый раз в жизни вижу эти рожи. Тут вмешался сам дьявол. И они еще смеют угрожать мне в моем собственном замке и стать между мной и моей женой. Нет, черт возьми! Этого не будет.
Смерть им! Эй вы, Марсо, Этьенн, Жильбер, Жан, Пьер, все, кто жрет мой хлеб, хватайте негодяев!
Он окинул всех яростным взглядом, но повсюду встретил только опущенные головы и потупленные взоры. С отвратительным ругательством он выхватил из ножен шпагу и кинулся к жене, стоявшей ни живой ни мертвой у плахи. Де Катина бросился между ними с целью защитить ее, но бородатый сенешаль Марсо предупредил эту попытку, схватив своего господина поперек туловища. С отвагой безумца, сжав зубы, с пеной у рта де Монтеспань перевернулся в державших его руках и, высвободив шпагу, всадил ее через темную бороду глубоко в горло Марсо. Тот с ужасным криком повалился навзничь; кровь брызнула изо рта и раны, но, прежде чем убийца успел вытащить обратно шпагу, де; Катина и американец при помощи дюжины слуг стащили его с эшафота; Амос Грин связал его так, что убийца мог только свирепо ворочать зрачками и плеваться. Слуги были настолько раздражены преступлением своего господина — все любили Марсо, — что при наличии топора и плахи расправа могла бы быть довольно короткой, если бы не внезапно раздавшийся ясный продолжительный призыв трубы, переливавшийся в тихом утреннем воздухе. Де Катина навострил уши, как собака, услышавшая своего хозяина.
— Вы слышали, Амос?
— Это труба.
— Да, сигнал гвардии. Эй вы, бегите скорее к воротам, приподымите спускную решетку и опустите подъемный мост. Поторопитесь, а не то и теперь еще заставлю вас отвечать за грехи своего господина. А ведь еле-еле удалось спасти бедняжку, Амос.
— Да, друг мой. Я видел, как он уже протянул руку к ее волосам в ту минуту, как вы выскочили в окно. Еще одна минута — и она была бы скальпирована. Но что за красавица женщина, никогда я не видал прелестнее лица, и ей не подобает валяться здесь, на этих грязных досках.
Он снял с г-на де Монтеспань его длинный черный плащ и, сделав из него подушку для лежавшей без чувств женщины, с осторожностью и нежностью, казавшимися странными в человеке его сложения и осанки, подсунул под голову маркизы.
Он еще продолжал стоять, наклонясь над ней, когда послышались стук опускаемого моста, затем топот копыт, бряцание оружия, и во двор въехал отряд кавалеристов на лошадях с развевавшимися по ветру гривами. Во главе отряда гарцевал высокий всадник в парадном костюме гвардейца, с развевающимся пером на шляпе, в длинных перчатках из буйволовой кожи, с блестевшей на солнце шпагой. Легким галопом он подъехал к эшафоту и быстрым взглядом темных проницательных глаз оглядел группу ожидавших его людей. При виде его де Катина радостно улыбнулся, и в одно мгновение он уже стоял у стремени приезжего.
— Де Бриссак!
— Де Катина? Вот так сюрприз. Скажи, пожалуйста, ты-то как сюда явился?
— Я был в плену. Де Бриссак, ты передал поручение в Париж?
— Конечно, да.
— И архиепископ приехал?
— Да.
— А бракосочетание?
— Состоялось, как было условлено. Поэтому-то эта женщина и принуждена была покинуть дворец.
— Я так и думал.
— Надеюсь, с ней не случилось ничего дурного?
— Я и мой друг подоспели как раз вовремя спасти ее. Ее муж лежит вон там связанным. Это сущий дьявол, де Бриссак.