Артур Конан Дойл - Изгнанники (без указания переводчика)
— Да, вы довели меня до этого… вы, которую я подобрала, когда у вас не было ни куска хлеба, ни глотка кислого вина. Что вы имели? Ничего… ничего, кроме имени, служившего для всех посмешищем. A3 что я дала вам? Все. Вы обязаны мне деньгами, положением, возможностью бывать при дворе. Все это вами получено через меня. А теперь вы же издеваетесь надо мной.
— Сударыня, я не издеваюсь. Я жалею вас от глубины души.
— Жалеете! Ха, ха! Вдова Скаррона осчастливила жалостью женщину из фамилии Мортемар. Ваше сожаление может последовать за вашей благодарностью и вашей репутацией. Тогда оно не в состоянии будет более беспокоить нас.
— Эти слова не задевают меня.
— Целиком верю, вы не из чувствительных.
— Да, у меня совесть спокойна.
— Ах, она, значит, не мучит вас?
— Нисколько в этом вопросе, мадам.
— Боже мой, как должны быть ужасны другие вопросы, тревожащие вас!
— У меня не было дурных замыслов против вас.
— Никаких?
— Но что же я сделала преступного? Король приходил ко мне в комнату следить за ученьем детей. Он оставался, разговаривал со мной, спрашивал советов. Могла ли я молчать? Или я должна была притворяться, говоря не то, что думала?
— Вы восстановили его против меня.
— Я очень польщена, если действительно помогла королю обратиться на путь добродетели.
— Как прекрасно звучит это слово в ваших устах.
— Желала бы слышать его из ваших.
— Итак, по собственному признанию вы украли у меня любовь короля, добродетельнейшая из вдов.
— Я была благодарна и хорошо расположена к вам. Вы считали себя моей благодетельницей, часто напоминая мне об этом. Вам излишне было твердить это, так как я ни на минуту не забывала о вашем добром отношении ко мне. Но когда король спрашивал меня — не отрицаю, я указывала ему, что грех есть грех и что он будет более достойным человеком, сбросив с себя греховные узы.
— Или переменит их на другие?
— На узы долга.
— Ба! Меня тошнит от вашего лицемерия. Если: вы прикидываетесь монахиней, то отчего бы вам не пойти в монастырь? Вам вздумалось воспользоваться и тем и другим — иметь все преимущества двора и подражать монастырским обычаям. Но не для чего рисоваться передо мной. Я знаю вас, как вы себя в глубине сердца. Я была честна, поступала открыто перед всем светом. Вы же, под прикрытием ваших пастырей и духовников, ваших алтарей и молитвенников… Неужели вы думаете, что можете обмануть меня, как провели за нос других?
В первый раз серые глаза противницы засверкали. Де Ментенон поспешно сделала шаг вперед и подняла белую руку, как бы предостерегая соперницу.
— Обо мне можете судить как угодно, — произнесла она строго. — Для меня — это болтовня попугая в вашей прихожей. Но не касайтесь священных вещей. Ах, если бы вы могли возвысить ваши мысли, если были бы в состоянии заглянуть в вашу душу и увидеть, пока не поздно, как постыдна и низка та жизнь, которую вы вели! Чего только вы не могли сделать? Его душа была в ваших руках, как глина в руках горшечника. Если бы вы помогли королю стать выше, направили его на лучшую стезю, пробудили в его душе все благородное и доброе, как любили бы и благословляли ваше имя повсюду — от замка до хижины. Но нет, вы тянули его на дно; вы развратили его молодость, вы разлучили его с женой; вы испортили его зрелые годы. Преступление, совершаемое человеком столь высокого положение порождает тысячи других в тех, кто считает его примером, — и все эти преступления на вашей душе. Опомнитесь, мадам, Бога ради, опомнитесь, пока еще не поздно. Несмотря на всю вашу красоту, вам, как и мне, может быть, остается лишь несколько лет земной жизни. Тогда как поседеют эти каштановые волосы, осунутся эти белые щеки, потускнеют эти блестящие глаза, тогда… ах, да сжалится Господь над грешной душой Франсуазы де Монтеспань.
На одно мгновение ее соперница опустила голову, услышав эти торжественные слова и испытывая на себе силу устремленных в упор прекрасных глаз. В первый раз в жизни она стояла молча, поникнув головой. Но скоро она подняла ее с обычной вызывающей и насмешливой улыбкой на губах.
— У меня уже есть духовник, благодарю вас, — произнесла она. — О мадам, не воображайте, что можете пустить мне пыль в глаза. Я знаю Бас, хорошо знаю.
— Напротив, по-видимому, меньше, чем я ожидала. Если вы так хорошо меня знаете, как говорите, то кто же, наконец, я?
Вся горечь и ненависть, накипевшие в сердце ее соперницы, прозвучали в ответе.
— Вы гувернантка моих детей и тайная любовница короля, — кинула она в лицо де Ментенон.
— Вы ошибаетесь, — спокойно ответила та, — я гувернантка ваших детей и законная супруга короля.
XXI
ЧЕЛОВЕК В КАРЕТЕ
Де Монтеспань умела притворяться, часто падая в обморок, чтобы обезоружить гнев короля. Тогда он обнимал ее и в душе его просыпалась жалость, родная сестра любви. Но только теперь она почувствовала, как от одного слова можно действительно лишиться чувств. Она не сомневалась в истине слов соперницы. В выражении лица, в прямом взгляде, спокойном голосе де Ментенон была полная уверенность. Одно мгновение де Монтеспань стояла, словно пораженная, громом, задыхаясь с вытянутыми руками, как бы цеплявшимися за воздух. Ее смелые глаза потускнели и остановились. Потом с резким, отрывистым криком, жалобным возгласом существа, видящего, что борьба проиграна, она опустила гордую голову и упала без чувств к ногам соперницы.
Г-жа де Ментенон нагнулась и подняла ее, словно ребенка, отнесла ее на оттоманку к подложила под голову шелковую подушку. Потом она подняла с ковра разбросанные драгоценности, убрала их в открытый шкаф, заперла и, положив на стол ключ так, чтобы хозяина могла легко найти его, ударила в гонг.
— Вашей госпоже дурно, — сказала она вошедшему маленькому черному пажу. — Позовите горничных. — И, отдав все необходимые распоряжения, де Ментенон вышла из этой большой молчаливой комнаты, где по-прежнему ее прекрасная соперница лежала беспомощная и безнадежно печальная среди бархата и позолоты, славно растоптанный цветок.
Да, беспомощная, что могла эта женщина еще сделать? Безнадежно печальная, — чего, еще ожидать от беспощадна жестокой судьбы? Лишь только де Монтеспань пришла в се6яг она немедленно отослала горничных и теперь лежала со сжатыми руками, осунувшимся лищом, размышляя о предстоящем грустном будущем. Она обязана уехать; это несомненно. Не только потому, что такова воля короля, но и из-за дворца, где она царила нераздельно и где ее ожидают теперь только горе и насмешки. Она в прошлом сумела отстоять свое независимое положение перед королевой, но и сейчас она не настолько же ослеплена ненавистью, чтобы не понять силы новой соперницы, женщины совсем иного склада, чем бедная, кроткая Мария-Терезия. И она упала духом. Пришлось признать себя побежденной н уезжать.
Она приподнялась с кушетки, чувствуя, что за этот час постарела на десять лет. Впереди дел было много, а времени до вечери мало. Она швыряла драгоценности, показывая королю, что не этим жалким побрякушкам вознаградить ее за потерю любви; но теперь, когда все равно она брошена, нет смысла терять эти сокровища. Если она уже не самая могущественная женщина Франции, то может стать самой богатой. Конечно, она не лишена будет пенсии, и притом, очевидно, большой, так как Людовик всегда отличался щедростью. А потом целые залежи собранных ею за долгие годы драгоценных камней, жемчуга, золота, ваз, картин, распятий, часов, безделушек — все это, вместе взятое, оценивается во много миллионов ливров. Собственными руками она уложила все наиболее драгоценные вещи, что можно было захватить с собой, а остальные оставила на хранение брату. Целый день прошел в лихорадочной энергичной работе с целью заглушить мысли о своем неожиданном поражении и победе соперницы. К вечеру сборы были готовы и она распорядилась остальное имущество прислать в "Пти Бург", куда она намеревалась переселиться.
За полчаса до отъезда к ней в комнату ввели незнакомого молодого человека.
Он пришел с поручением от брата.
— Г-н де Вивонн очень сожалеет, мадам, что слух о вашем отъезде распространился при дворе.
— Что мне за дело до этого, мсье? — ответила г-жа де Монтеспань с прежним высокомерием.
— Он просит передать, мадам, что у западных ворот соберутся придворные посмотреть, как вы будете уезжать; прибудут г-жа де Нельи, герцогиня де Шамбор, м-ль де Роган и прочие.
Монтеспань ужаснулась ожидавших ее новых испытаний. Удаляться из дворца, где ее значение было выше королевы, под насмешливыми взглядами и градом злых издевательств массы личных врагов! О, это ужасно! После всех унижений в этот роковой день теперь еще и последняя горькая чаша. Нервы слабели. Едва ли она была в состоянии выдержать это испытание.
