Артур Конан Дойл - Изгнанники (без указания переводчика)
— Он просит передать, мадам, что у западных ворот соберутся придворные посмотреть, как вы будете уезжать; прибудут г-жа де Нельи, герцогиня де Шамбор, м-ль де Роган и прочие.
Монтеспань ужаснулась ожидавших ее новых испытаний. Удаляться из дворца, где ее значение было выше королевы, под насмешливыми взглядами и градом злых издевательств массы личных врагов! О, это ужасно! После всех унижений в этот роковой день теперь еще и последняя горькая чаша. Нервы слабели. Едва ли она была в состоянии выдержать это испытание.
— Передайте моему брату, мсье, большую просьбу сделать новые распоряжения с целью сделать мой отъезд незамеченным.
— Он приказал передать вам, мадам, что это уже устроено.
— А? В котором же часу отъезд?
— Сейчас, как можно скорее.
— Я готова. Итак, у западных ворот?
— Нет, у восточных. Экипаж уже там.
— А где же сам брат?
— Он ждет нас у калитки парка.
— Почему же не у ворот?
— За ним следят, и если его увидят у экипажа, то все обнаружится.
— Прекрасно. Тогда, мсье, если вас не затруднят мои плащ и шкатулка, отправимся немедленно.
Они прошли окольным путем через наименее посещаемые коридоры. Г-жа де Монтеспань торопилась, словно преступница, спустив капюшон на лицо. Сердце усиленно билось при каждом звуке шагов. Но судьба покровительствовала ей на этот раз. Никто не попался навстречу, и скоро изгнанница уже была у калитки восточных ворот. По бокам, облокотясь на мушкеты, стояли два флегматичных швейцарца. Фонарь бросил свет на поджидавшую карету. Дверца была уже открыта; высокий мужчина, укутанный в черный плащ, подсадил г-жу де Монтеспань. Потом он сел напротив, захлопнул дверцу, и карета покатилась по главной дороге.
Она нисколько не удивилась при виде человека, севшего в карету, так как в то время обычно ездили с провожатым, и незнакомец, очевидно, занимал пока место ее брата. Все было вполне естественно. Но когда прошло минут десять, а незнакомец продолжал сидеть все так же неподвижно и безмолвно, она с любопытством взглянула на эту фигуру, пытаясь разглядеть его лицо в окружавшем мраке. Насколько она могла рассмотреть в момент подсаживания ее в карету, он был одет как дворянин, а по отвешенному поклону опытный глаз бывшей фаворитки подсказал, что она имеет дело с человеком, обладавшим манерами придворного. Но те, которых она знала, бывали всегда учтиво любезны и разговорчивы, а этот человек, напротив, тих и молчалив. Снова она сделала попытку разглядеть его во тьме. Шляпа незнакомца была надвинута на глаза, плащ закрывал нижнюю часть лица, но ей показалось, что из-под тени, отброшенной шляпой, два глаза пристально смотрят на нее.
От продолжительного безмолвия смутное беспокойство зародилось в душе. Пора его нарушить.
— Мсье, мы уже миновали, наверное, калитку парка, где должен был ожидать нас мой брат.
Незнакомец ничего не ответил, продолжая сидеть все так же безмолвно. Она подумала, что, быть может, тяжелый грохот кареты заглушал звук голоса.
— Я говорю, мсье, — повторила она, наклоняясь вперед, — мы проехали место встречи с г-ном де Вивонном.
Он не обращал никакого внимания на ее слова.
— Мсье! — крикнула она. — Повторяю, мы проехали ворота.
Молчание.
Дрожь пробежала по телу. Кто этот безмолвный незнакомец? Внезапно ей пришло в голову, что провожатый, может быть, немой.
— Вы, мсье, не владеете языком? — произнесла она. — Если это причина вашего упорного молчания, подымите руку и я пойму вас.
Он сидел все так же окаменело, неподвижный и молчаливый.
Внезапный страх овладел ее душой. Заперта во тьме с этим ужасным безгласным существом. Она громко вскрикнула от ужаса и попробовала, опустив окно, открыть дверцу. Железная рука схватила ее за руку и заставила опуститься на прежнее место. Но сидевший рядом с ней неизвестный все-таки не произнес ни звука, а слышались только стук и скрип кареты да топот мчавшихся лошадей. Путешественники оставили Версаль далеко за собой и ехали теперь по проселочным дорогам. Стало еще темнее; по небу ходили тяжелые темные тучи; далеко на горизонте послышались раскаты грома.
Г-жа де Монтеспань, задыхаясь, откинулась на; кожаные подушки кареты. Она была женщина смелая, но внезапный странный ужас, охвативший ее в момент слабости, потряс до глубины души. Она забилась в угол экипажа, изо всех сил вглядываясь расширенными от ужаса глазами в фигуру человека, сидевшего напротив. Если бы он сказал хоть что-нибудь. Что бы она ни узнала, что бы ни угрожало ей — все лучше молчания смерти. Было темно, и она едва могла различать смутные очертания его фигуры, а с каждой минутой становилось все темнее и темнее от надвигавшейся бури. Ветер налетал короткими сердитыми порывами; вдали грохотал гром. Безмолвие стало невыносимым. Она должна нарушить его во что бы то ни стало.
— Сударь, — крикнула она, — тут произошла какая-то ошибка. Не знаю, на каком основании вы мешаете мне опустить окно и отдать приказания кучеру.
Молчание.
— Повторяю, тут какая-то ошибка. Эта карета моего брата, г-на де Вивонна, а он не из тех людей, которые позволят невежливо обращаться с его сестрой.
Несколько тяжелых капель дождя ударили в стекло кареты. Тучи стали плотнее и повисли над землею. Монтеспань не могла видеть застывшей фигуры, но от этого вид неизвестного казался еще ужаснее. Она громко вскрикнула от ужаса, но отчаянный крик произвел на незнакомца впечатление не более чем слова.
— Сударь! — кричала она, хватая его за рукав, — вы пугаете меня. Вы страшите меня. Я не сделала вам ничего дурного. Почену же вы намерены обидеть несчастную женщину? О, скажите что-нибудь, ради Бога, скажите.
Тот же шум дождя, ударяющегося об окна, и гробовое молчание, нарушаемое только ее прерывистым дыханием.
— Может быть, вам неизвестно, кто я? — продолжала де Монтеспань, пытаясь говорить обычным ей властным тоном и обращаясь к полной непроницаемой тьме. — Вы рискуете узнать слишком поздно, кого вы избрали предметом своей шутки. Я — маркиза де Монтеспань и не из тех, кто забывает нанесенное ей оскорбление. Если вы хоть несколько знакомы с придворной жизнью, то должны знать, что мое слово имеет некоторое значение для короля. Вы можете увезти меня в этой карете, но я не из тех людей, которые могут исчезнуть бесследно и неотмщенными. Если бы вы… О Иисусе, сжалься надо мной.
Яркая молния внезапно разорвала огромную тучу, и на мгновение по всей окрестности и внутри кареты стало светло как днем. Лицо незнакомца с широко раскрытым ртом оказалось на незначительном расстоянии от лица г-жи де Монтеспань; в его блестящих прищуренных глазах сверкало злорадное веселье. При вспышке яркого света ясно можно было различить все мельчайшие подробности этого облика — красный дрожащий язык, большие белые зубы, короткую, торчащую вперед остроконечную бородку.
Но не внезапная вспышка молнии, не смеющееся злое лицо заставили оледенеть от ужаса Франсуазу де Монтеспань. Перед ней был тот, кого она боялась более всех на свете и которого менее всего ожидала встретить.
— Морис! — вскрикнула она. — Морис, вы?
— Да, милая женушка, это я. Как видите, после долгой разлуки мы снова друг с другом.
— О Морис, как вы напугали меня. Как могли вы быть так жестоки? Почему вы не хотели вымолвить ни слова?
— Мне приятно было сидеть молча и знать, что после стольких лет вы снова принадлежите мне одному и никого нет между нами. Ах, женушка, как часто я мечтал об этом сладком часе.
— Я была виновата перед вами, Морис. О, как была виновата; простите меня.
— У нас в семье не знают пощады, милая Франсуаза. Не напоминает ли вам эта поездка былое время? А карета? Все та же самая, в которой мы когда-то возвращались из кафедрального собора, где вы так мило произнесли обеты верности мужу. Я сидел там, где и теперь, а вы вот тут; я взял вашу руку, как беру сейчас, и пожал ее, а…
— О негодяй, вы вывихнули… вы сломали мне руку.
— О нет, милая женушка. А помните, как вы шептали мне клятвы любить меня всегда, как я нагнулся к вашим губам, и…
— О, помогите, помогите. Ах, жестокий, вы ударили меня кулаком в губы.
— Неужели? Кто бы мог подумать в тот весенний день, когда мы строили наши планы на будущее, что между нами дело дойдет до этого? А вот еще и еще.
Он бешено наносил удары кулаками в темноте, стараясь попасть ей в лицо. Она бросилась на дно кареты, пряча лицо в подушки. А он с силой и яростью помешанного сыпал ударами, попадая то в кожаные подушки, то в деревянную обшивку, не обращая внимания на свои израненные руки…
— Итак, я заставил вас замолчать, — наконец прохрипел он. — Прежде я это делал поцелуями. Но время идет, Франсуаза, все изменяется, женщины становятся неверными, мужчины суровыми.
— Можете убить меня, если так хочется, — простонала она.
