Жозеф Кессель - Всадники
Он вдруг резко повернулся и зашагал к своему дому. Там отдыхал Гуарди Гуэдж… Единственный человек на свете, который все понимал, знал все заранее и не осуждал. О, как сейчас Турсуну нужен был Гуарди Гуэдж!
* * *– Пращур ушел вскоре после тебя, – сказал вполголоса Рахим.
– Куда? – спросил Турсун.
– Он никому не сказал, – ответил Рахим по-прежнему вполголоса. – Только очень просил передать тебе привет и огромную благодарность от него.
Турсун прилег на чарпай, закрыл глаза. И внезапно ощутил такое одиночество, что ему на мгновение показалось, будто и собственное сердце перестало его слушаться… «Уроз! Уроз! Где ты?» – кричала душа Турсуна… И он понял вдруг, что только сын ему и нужен. «Но тогда что же получается, – спрашивал себя Турсун, – значит, я люблю его?» И тут же у него в голове возник новый вопрос:
«А если бы он вернулся победителем?»
Турсун представил себе горделивое, презрительное, торжествующее лицо сына и на мгновение почувствовал к нему ненависть… Но потом увидел в этих глазах, беспощадных к другим, взгляд, обращенный к нему с надеждой, с тайным желанием быть признанным, одобренным. Те же глаза, что тогда, перед домом в степи.
«Уроз… Уроз…» – прошептал Турсун… Он зажал себе рот рукой, чтобы заглушить стон отчаяния и нежности, стон, через который выходила из него его великая гордыня.
Больше Турсун думать не мог. Во всем его теле начались страшные боли. Когда первый приступ прошел, Турсуну вспомнилась сегодняшняя скачка.
«Это я расплачиваюсь за мою молодость сегодняшнего утра, – подумал он. – В моем возрасте такие вещи даром не проходят».
Ему послышался голос Гуарди Гуэджа. «Старей быстрее», – говорил тот.
* * *– Чем я могу тебе помочь, о Турсун? – спросил Рахим.
Открыв глаза, Турсун увидел шрамы на щеках мальчика. Его первая несправедливость… первая низость… Нагайка… Она лежала рядом, в изголовье… Любимая, священная… Ременная плетка рядом с лицом… Отвратительный запах кожи, крови, пота… Замученный конь…
– Возьми нагайку, – сказал Турсун Рахиму. – Спрячь ее, закопай… Не хочу больше ее видеть… никогда.
Часть третья
ПАРИ
I
ДЖАТ
Плато, на котором находился караван-сарай, было небольшим. Очень скоро Уроз и Мокки добрались до ущелья, прорытого горным потоком. А полуразрушенный караван-сарай исчез за поворотом.
Уроз повернулся к саису, шедшему позади Джехола, и сказал:
– Недолгим будет переход. Посмотри на небо.
Солнце опускалось меж двух вершин, словно втягиваемое в гигантский колодец. Оттого, что свет его был ограничен двумя стенами, диск солнца казался еще более тяжелым, еще более огненным. И цвет его был странным: темно-пурпурным, чуть ли ни черным. Мокки сказал сиплым голосом:
– На солнце уже ночь.
– Иди впереди коня, – сказал Уроз. – Я буду чувствовать себя спокойнее.
Долговязый саис повиновался. Проходя мимо Уроза, он вопросительно взглянул на него своими покорными, несчастными глазами. «Почему он мне так говорит? – читалось в этих глазах. – Какая опасность тебе грозит, когда я иду позади?»
Мокки обогнал Джехола и пошел вперед, сутулясь больше обычного. «Трусливая, рабская душа, как сырые дрова, гнилые и безжизненные, – подумал Уроз. – Ничего, придет время – я сумею разжечь в тебе огонь».
Они недолго искали место для ночлега. Сумерки еще не окончательно сгустились, когда тропа, по которой они поднимались, неожиданно расширилась, превратившись в овальную площадку, где речка, успокоившись, образовала небольшое озерцо. Вокруг росли жесткие кусты и узловатые деревья. Лучшего места для отдыха не придумаешь.
– Ссади меня с коня! – приказал Уроз.
– Сейчас, сейчас. Минутку, – заторопился Мокки. Обычно такой быстрый и счастливый, когда речь вдет об оказании услуги, тут он подошел к Джехолу нерешительно. Сильные его руки, так хорошо помогающие, на этот раз были глупо неловкими, медлительными. Чтобы приподнять Уроза и опустить на землю, ему потребовалась уйма времени. При этом он чувствовал, как из-за этих неловких движений все тело Уроза, пышущее жаром, судорожно сжимается. Коснувшись ногой земли, Уроз хрипло и пронзительно вскрикнул. То был стон человека, не умеющего, не привыкшего стонать.
– Я тебе сделал так больно? – воскликнул Мокки.
Левая нога Уроза изогнулась под каким-то невероятным углом.
– Нога, нога… – прошептал Мокки.
Он встал на колени, протянул руки к сломанной ноге. Уроз оттолкнул его, схватил обеими руками сломанную кость и вправил ее, не издав ни единого звука. Потом плавно откинулся назад. Лицо его оказалось напротив лица Мокки. То ли от сгустившихся сумерек, то ли от невероятной усталости у его лица был пепельно-мертвенный цвет.
– Это я сделал тебе так больно? – повторил саис.
– Недостаточно, чтобы убить, – ответил Уроз.
Сказал, словно выдохнул из себя жар, смешанный с желчью.
Мокки отшатнулся от него и опустился на колени.
– Уроз… о Уроз… – воскликнул он.
Он качнулся вперед, как при молитве, и тихо повторил:
– Уроз… о… Уроз.
И еще раз совсем тихо, как шепот воды:
– Уроз… о… Уроз.
Но человек, к которому обращались слова, исчез. Мокки казалось, что в потемках, быстро сгустившихся у земли, он еще различает что-то больше похожее на тень или на неровность почвы, чем на человеческое тело. Уроз, поглощенный землей?.. Погребенный…
– Не может быть, – прошептал Мокки.
Ему хотелось дотронуться до неотчетливой материи, лежавшей перед ним, он вспомнил об ужасном подозрении Уроза, сына Турсуна, своего хозяина. Подозрении в его адрес, верного слуги Мокки.
– Не может быть! – повторил он.
У него вдруг заболела голова. Он медленно встал. Огляделся вокруг и не узнал местности. За несколько мгновений наступила ночь, быстрая и неслышная. Мгла охватила склоны ущелья, и лишь наверху видны были гребни гор. Мокки помотал головой, отказываясь верить своим глазам. Он ничего не понимал и не верил ничему из того, что его окружало. Почему и как он здесь оказался? В этом колодце, в этой засаде?
– Нет, нет, не может быть, – крикнул он в эту пришедшую с гор ночь.
На его хриплый крик ответило ржание. Джехол… Тот звал его… звал на помощь… Джехол, его друг, его дитя… Мокки показалось, что все вокруг опять стало обретать жизнь, смысл, что на горизонте забрезжила истина. Теперь он снова понимал, что надо делать и в каком порядке. Снять с Джехола мешки и седло. Напоить его и накормить. Зажечь костер… Приготовить пищу. Конь встряхнулся от удовольствия, когда Мокки взял его под уздцы.
– Идем, брат, идем! – шептал саис. Все сделаю, ты будешь, как принц. Идем!
Не успел он ступить и шага, как из темноты послышался резкий приказ:
– Оставь коня на месте. Возле меня, – произнес голос Уроза.
Горло Мокки пересохло. Лишь в силу привычки он сумел спросить:
– А как же напоить его, Уроз? Как напоить?
– Стреножь его прямо здесь и оставь вожжу достаточно длинной, чтобы он мог подойти к воде, – сказал Уроз.
– У тебя сейчас жар. Не будет ли он тебе мешать спать, если останется рядом с тобой? – спросил Мокки.
– Мне будет спаться еще хуже, – ответил Уроз с коротким смешком, – если я оставлю Джехола, а значит и себя, в твоей власти…
Мокки не мог понять, что имел Уроз в виду. Смысл этих слов витал где-то за пределами его понимания. Однако его охватила безысходная тоска и чувство полного одиночества.
– Я сделаю все, как ты хочешь, – пообещал он.
Мокки снял с Джехола поклажу, седло и привязал его длинной веревкой к выступу скалы, к которой прижался спиной Уроз. Вынул из мешков толстые шерстяные одеяла с начесом. И кухонную утварь. И продукты. Из сухих веток соорудил костер. Все это Мокки проделал с обычной обстоятельностью. Только не было сейчас у него радости, не было веселого настроения, которые обычно доставляла ему работа. И даже когда в ночной холодной тиши заплясало пламя костра и запела вода в котелке, не возникло в его душе от них привычного ощущения счастья.
Уроз жадно поедал пищу. Нетерпеливо запускал пальцы в котелок, выхватывал жирные куски баранины, обваливая их в рисе, и без передышки, почти не пережевывая, заглатывал эти комки. При этом он не спускал с Мокки глаз, в которых сверкали красные искры от костра. Из-за этого взгляда саису казалось, что голод хозяина был нездоровым, ненастоящим. «Когда желудок кричит от голода, – думал саис, – глаза у человека смотрят только на пищу. Ест он сейчас плов, а сожрать хочет меня».
Не умея скрывать своих мыслей, он сказал:
– Я никогда не видел, Уроз, чтобы ты так много ел.
– А просто никогда, – отвечал Уроз, – у меня не было такой нужды набраться как можно больше сил.
– Ты прав, ты прав, – воскликнул Мокки, обрадовавшись, что наконец-то получается нормальный разговор. – Тебе надо набраться сил, чтобы бороться против болезни.
