Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 1
— Кабы не твое чрево, сапогами я б тебя поучил, — сквозь зубы сказал царь. «Возомнила о себе невесть что, дрянь, змея!»
Анастасия под градом пощечин молчала, только дергалась у нее голова, и текли быстрые слезы по опухшим щекам.
Иван, утомившись, опустил руку. Царица, всхлипывая, утерла лицо платком и посмотрела на свои трясущиеся пальцы.
— Коли выкину я, Иван, то твоя вина будет, — сказала Анастасия, не смотря на мужа.
— Про Соломонию Сабурову забыла? — муж намотал на руку косы царицы и пригнул ее голову вниз. «Помни место свое, и молчи, паршивка».
Федор зашел на конюшню и прислушался. Сверху, с сеновала, доносились детские голоса.
— А как стрельцы пришли за батюшкой, — тихо сказал Петя, — Волчок им навстречу бросился.
И главный их сначала его сапогом отпихнул, а Волчок его укусил.
Тот обозлился, Волчка взял и голову ему об стену разбил. Я сам все это видел, я под столом сидел, — мальчик прервался и заплакал. «Я потом Волчка взял и на дворе похоронил, за амбаром, ямку вырыл, в ручник его завернул и «Отче наш» прочел. Я не знал, что на похоронах читают».
Марфа потянулась к мальчику и обняла его. «Петенька, — девочка вздохнула, — а давай ты Черныша возьмешь? Если б у меня собачка была, я б тебе ее отдала, да нетути».
— Ну что ты, Марфуша, Черныш, — он же твой, — покачал головой Петя.
— Он тебя тоже любит, — коты, черный и полосатый, — лежали, обнявшись, между детьми, в сене. Марфа пощекотала полосатого кота между ушами. Тот зевнул, не открывая глаз.
— А я Барсика себе оставлю, — сказала Марфа.
— Его, может, и не Барсик зовут, — улыбнулся Петя.
— Будет Барсик! — упрямо ответила Марфа. «Как я сказала, так и будет!»
— Куда ж мне Черныша? — погрустнел мальчик. «Я ж, Марфуша, вскорости уеду, как же с котиком-то ехать мне?»
— А так и ехать, — сжала губы — ровно мать, — Марфа. «Черныш хороший, он тебе мешать не будет».
Петя осторожно взял черного котенка и прижался к нему щекой. «Марфуша, — сказал он, — а давай крестиками поменяемся, будем мы ровно братик и сестричка родные».
— Давай, — Марфа потянула с шеи крохотный золотой крестик.
— Детки, — позвал снизу, глубоко вздохнув, Федор, — трапезничать-то пойдемте, поздно уже».
Марья открыла глаза и увидела над собой склоненное лицо матери. «Как постарела-то она, — подумала девушка. «А все я виновата».
— Маменька, — прошептала Марья. «Родная….»
— Тише, тише, — Прасковья приложилась губами ко лбу дочери. «Ты как, Марьюшка?»
— Холодно, — по телу девушки пробежала судорога. «Болит нутро все, матушка, ровно огнем там жгут, а все одно — холодно».
Прасковья взяла в свои руки мертвенные, посиневшие пальцы дочери и подышала на них.
— Что батюшка? Степа и Петенька что? — еле слышно спросила Марья.
— С Петенькой все хорошо, — Прасковья смахнула слезу с ресниц.
— Повидать бы их, батюшку, Степу, — мучительно медленно сказала девушка. «Согрубила ж я, обидела вас всех и тебя, маменька…Ты благослови меня на смерть, кончаюсь я…»
— Ну что ты, доченька, — Прасковья приникла к Марье. «Никого ты не обидела, милая…»
— Вот так и держи меня, матушка, — пролепетала Марья. «Тепло-то как, солнышко вроде светит…»
Прасковья посмотрела на темные, каменные своды подвала, и еще крепче прижала к себе дочь.
— Да хранит тебя Пресвятая Богородица, — прошептала женщина и услышала, — в тишине подвала, — последний, легкий вздох Марьюшки.
— Вечный покой да дарует тебе Господь», — сказала Прасковья, не выпуская дочь из объятий, и закрыла ее синие, уже потускневшие глаза.
Чуть покачивая, как в младенчестве, девушку, она тихо запела:
Ой же ты, родима моя доченька,
Прилети ты на свою сторонушку,
Распусти сизы свои крылышки,
Да превратися ты в быстру пташечку….
Федор сидел между постелями детей и рассказывал сказку. Марфа, утомившись, заснула быстро, а Петя, внимательно слушая про Ивана-царевича, вдруг сказал:
— Дяденька Федор Васильевич, а можно я у вас останусь? Я хороший мальчик, баловаться не буду, буду послушным.
При свече Федор увидел устремленные на него, наполненные слезами, глаза ребенка, и, вздохнув, обнял его.
— Нельзя, Петенька, нельзя, милый мой. Если узнают про тебя, то всем нам смерти не миновать. Но ты к хорошим людям поедешь, хоша и далеко они живут.
— И вас я больше не увижу? — спросил Петя, вытирая слезы.
— Кто ж знает, — Федор поцеловал мальчика в лоб. — На все Божья воля, Петенька, может, и свидимся еще. Ты спи, милый, устал же ты, наверное.
— А можно я ножик, что мне Степа подарил, рядом положу? — спросил мальчик. — Если ночью кто придет, я его ножиком и ударю.
— Не придет никто, — Федор улыбнулся. — Ты спи спокойно, Петруша.
Но, выходя из детской светелки, он заметил, что даже в полусне мальчик сжимает рукоятку ножа.
Федосья дремала, чуть постанывая во сне. Федор, уже лежа рядом с ней, обнял жену и тихо сказал: «Ну, понимаю я — враг, в сражении, я сам на поле боя убивал, и не раз, но вот так — чтобы дитя невинное мучить, — никогда я этого ему не прощу».
Феодосия повернулась к нему, и так же тихо ответила: «Бог ему этого не оставит, Федор.
Накажет его Господь стократ за все прегрешения его».
Царь приехал в Разбойный приказ глубокой ночью, тайно.
— Не сводил ты еще Башкина с Воронцовым-то? — спросил он окольничего, просматривая записи допросов, приведенные в порядок Федором. «Толково, — протянул Иван Васильевич.
«Все же великое дело — грамота, Алексей Данилович, ты бы вот тоже — пошел бы да поучился».
— Поздновато уже, государь, — заискивающе улыбнулся Басманов. «Чай, не мальчик. Вона, сын мой пусть за меня отдувается. Я думал завтра их свести, с боярином-то, чай, незнамо как дело это еще обернется».
— Что это за шум у тебя? — склонил голову царь, прислушиваясь к звукам, которые доносились из подвала.
— Дочка у Прасковьи преставилась-то, так она, государь, мнится мне, умом помутилась — все поет и поет, не останавливается, — объяснил Басманов.
— Ну и заткни ее, — взорвался царь. «Мне тебя учить, что ли?»
— Конечно, батюшка, — захлопотал Басманов. «Беспременно сделаю».
— Веди их сюда, — раздраженно сказал Иван Васильевич. «Не буду я тут полночи сидеть заради псов этих».
Федор проснулся от шума в детской светелке. Взяв свечу, он тихонько открыл дверь, и увидел, что дети и коты — все четверо вместе, спят вповалку друг на друге в одной кровати.
— Батюшка, — подняла голову Марфа. «Петенька проснулся, плакал, маменьку звал. Это ничего, что котики с нами?»
— Ничего, доченька, — Федор опустился на колени и поцеловал девочку в лоб.
Она отчаянно, сильно обняла его за шею.
— Батюшка, — едва слышно проговорила Марфа. «А пусть Петруша с нами останется и будет мне братиком? Можно? Он хороший, мы с ним дружим».
— Нельзя, милая, — твердо ответил Федор. «Ты же знаешь, что с Петиными родителями стало?»
— В остроге они сидят, — широко открыв глаза, шепотом сказала Марфа.
— Так вот, — Федор вздохнул. «Коли Петенька с нами будет жить, и нам, то же самое грозит».
— А что, — заинтересованно спросила дочь, — разве ж можно деток в острог сажать? Они ж маленькие».
Федор поцеловал дочь.
— Поэтому Петруша и уедет. Ты спи с Богом, милая.
— Батюшка, а Петя далеко будет жить? — несмело поинтересовалась Марфа.
— Не знаю, — Федор поднялся с пола. «Но, должно быть, далеко».
— Жаль, — дочь забилась под одеяло и прижала к себе сонных котов. «Хотела б я с ним свидеться».
— Может, и свидитесь когда-нибудь. Спи, доченька, — Федор потушил свечу.
Степан посмотрел на отца, которого ввели в комнату и ужаснулся — видно было, что его били — долго и жестоко. Михайло еле стоял на ногах, и, только подняв голову, завидев сына, он попытался улыбнуться — еле зажившие губы треснули, и с них закапала кровь.
— Рассказали нам про твоего сына много интересного, боярин — остановился Басманов перед Воронцовым. «Не верю я, что не знал ты, будто Степан в ересь опасную впал и преступникам из-под стражи помогает бежать?»
— Не знал я ничего, — хмуро ответил Воронцов. «Я ж говорил тебе уже и еще раз скажу — не знал! Даже если ты мне все оставшиеся зубы выбьешь, все одно мой ответ не изменится».
— Не изменится, — задумчиво проговорил царь, что стоял, повернувшись спиной к Воронцовым. «А скажи мне, Михайло Степанович, сынок твой младший, Петя, где он?»
— Не знаю, — растерянно ответил стольник. «Как увозили меня с Рождественки, он там был».
— А сейчас нет, вот какая незадача, — прищелкнул языком царь. «Как сквозь землю провалился Петенька. Жена твоя, Прасковья, говорит — убежал мол, один куда-то».
