Станислав Федотов - Возвращение Амура
– Пусть вас хранит ваш Бог. А я буду помнить… – И поцеловала каждого в губы. Крепко-крепко.
…Так вот, были у Анри Дюбуа женщины, и немало. Но всегда впереди и выше всех стояла Катрин. А теперь вдруг рядом с ней, хотя и немного позади, начала вырисовываться эта русская Настя. Анастасия. Это удивляло, немного пугало и в то же время ощутимо притягивало Анри. Он вновь почувствовал себя подростком, с замиранием сердца подсматривавшим, как переодевается ко сну молоденькая горничная Коринна. Он нередко для возбуждения вспоминал те эпизоды ранней юности.
В первый раз Анри увидел эту соблазнительную картину, забравшись на старую грушу, росшую перед окном Коринниной каморки на втором этаже двухэтажного отцовского дома. В комнате горела одна свеча, и в ее зыбком и неровном свете горничная раздевалась, не спеша и обстоятельно, напевая шутливую деревенскую песенку (Анри помнил ее до сих пор):
Гастон, парнишка озорной,
Ну что ты делаешь со мной?
Зачем ты дверь закрыл?..
Она сняла и аккуратно повесила на крючок на стене белый передник, ловко расстегнула сверху вниз ряд мелких пуговичек на платье и спустила его с плеч и дальше с бедер (при виде их Анри судорожно сглотнул внезапно набежавшую слюну).
…Зачем помог мне юбку снять
И голой уложил в кровать —
Что ты на мне забыл?
Раскрытое по случаю теплого вечера окно позволяло слышать ее нежный голосок и видеть в профиль почти всю акварельно высвеченную в полумраке комнаты стройную фигурку – маленькую грудь с задорно вздернутым соском, впалый живот, а под ним – золотистым бугорком, – словно большой одуванчик под солнцем. То, что было еще ниже, скрывал подоконник, но Анри это не особенно интересовало: достаточно было и представшего его глазам, чтобы сердце заколотилось какими-то рывками, лоб покрылся испариной, и так нестерпимо захотелось потянуться всем телом, что он чуть не свалился с дерева.
Коринна, видимо, что-то услышала – она прекратила петь, высунулась в окно (ее левая грудь очутилась так близко от лица Анри – казалось, вытяни губы и сможешь ее поцеловать), но, наверное, густая листва хорошо скрывала юного вуайера – девушка покачала головой, хихикнула и дунула на свечку. Комната погрузилась в темноту.
На следующий вечер он прокрался в каморку Коринны как раз перед ее приходом и спрятался за длинной раздвижной занавесью, заменявшей гардероб. Анри зарылся в висевшую там какую-то женскую одежду, оставив для глаз достаточно широкую щель, чтобы не пропустить ничего интересного.
Коринна появилась через несколько минут. Заперла дверь на задвижку, поставила свечку на маленький столик, выглянула в окно и задернула легкую занавеску (Анри порадовался, что сменил место наблюдения) и так же, как вчера, стала медленно и обстоятельно раздеваться.
Ей, пожалуй, очень нравилось свое обнаженное тело. Она внимательно разглядывала себя, поворачиваясь так и сяк перед свечой, оглаживая грудь, живот, бедра. Повернувшись спиной к окну, чуть наклонилась и, запустив пальцы в золотистые завитки под животом, начала массировать – вниз-вверх… вниз-вверх… На ее хорошеньком личике отразилось наслаждение, и она легонько застонала.
Анри громко (так ему показалось) сглотнул, рука его непроизвольно дернулась вниз, туда, где появилось и быстро нарастало тягучее обжигающее напряжение. Он даже переступил ногами, как нетерпеливый конь, и, видимо, что-то потянул, потому что занавесь внезапно оборвалась, открыв неяркому свету незадачливого юнца. Коринна вскрикнула от испуга, а может, неожиданности, но, увидев покрытое испариной закаменевшее лицо юноши, рассмеялась.
– Молодой шевалье захотел развлечься?
Ничуть не стесняясь своей наготы, она подошла к нему близко-близко, заглянула глаза в глаза – в ее широко расставленных, больших, искорками плясал смех, – и Анри почувствовал, как маленькие пальчики пробежали по твердой выпуклости на его штанах.
– Ого! Да мы совсем готовы, – сказала она с улыбкой, и взгляд ее изменился – в нем проснулось жадное желание.
Все время, пока Коринна освобождала его от одежды, Анри стоял как соляной столб и очнулся, только когда она прижалась к нему всем телом и, не размыкая объятий, стала отступать к раскрытой постели. Он боялся оступиться и упасть, поэтому обхватил ее левой рукой под острые лопатки, а правой прижимал и прижимал упругие небольшие ягодицы, ощущая, как она ловит его набухшую плоть своим мягким лоном, и теряя от этого остатки способности что-либо думать.
Они все-таки соединились, едва успев добраться до кровати. Коринна поймала его, приняла в себя и с тоненьким всхлипом опрокинулась на спину, крепко охватив его бедра ногами…
До своей комнаты он добрался только с рассветом, весь мокрый и на подламывающихся ногах. Коринна казалась ненасытной, а у него, естественно, не было никакого опыта. Поначалу он вообще не знал, что делать, и неуклюже ворочался, пока она деликатно (как он был ей благодарен за эту деликатность!) не направила его движения, и тут он кончил. От разочарования и обиды на самого себя у Анри брызнули слезы, он рванулся прочь, но Коринна удержала. «Успокойся, мой маленький, – шептала она. – Все будет хорошо. Ты полежи немного, я тебя приласкаю, и мы еще поиграем». Он послушался, и действительно, под ее ласковыми пальчиками через несколько минут снова испытал возбуждение, и на этот раз все получилось гораздо лучше – помогли и подсказки девушки. Откуда у нее взялся такой опыт, он, конечно, не знал, да и не хотел знать – для него было главным соединяться с ней снова и снова, пока хватало сил.
С этой сумасшедшей ночи они встречались с наступлением темноты, и каждая встреча была такой же сумасшедшей, и остановиться было просто невозможно. И так было до того черного дня, когда Коринна сказала ему, что выходит замуж за сына какого-то гасконского крестьянина-богатея. Анри умолял ее не делать этого, но она потрепала его по волосам и грустно сказала:
– Ты очень хороший, Анри, но я хочу иметь семью – мужа и троих детей, а ты еще сам ребенок.
Анри убежал в лес, упал там в высокую траву и, наверное, часа два захлебывался злыми слезами. После чего вернулся домой с твердой уверенностью, что женщинам верить нельзя, что любви они недостойны, и пребывал с этой уверенностью до знакомства со своей кузиной Катрин.
4Вслед за Никитой Федоровичем Анри шагнул в парную и едва не упал, когда обжигающий жар ворвался в грудь вместе с вдыхаемым воздухом – хорошо, поддержал вошедший следом старший зять хозяина Алексей. Сразу вспомнилась прокаленная солнцем алжирская пустыня, по которой брели они с Вогулом после побега. Но там были изнуряющие песчаные дюны, а тут – ступенями великанской лестницы – несколько широких деревянных полок, «полков», как назвал их Никита Федорович. В углу, справа от входа, в полумраке играло огненными змейками на прогоревших дровах жерло железной печи, по верху которой в железном корыте громоздились большие округлые камни.
Уши припекло, и Анри поспешил спрятать их под шапку-треух, которой его снабдили в предбаннике. Он еще удивился, зачем в бане шапка, но теперь понял – зачем.
– Банька у меня – по-белому, – говорил между тем Никита Федорович, помогая гостю подняться на первый полок. – Это значит: дым от каменки уходит на улицу не через дыру в потолке, а в трубу, и копоти в парной нету. Поэтому вы, голубчик, можете спокойно на полок ложиться – не замажетесь…
Куда там ложиться! Анри попробовал для начала присесть и тут же подпрыгнул, ругаясь по-французски: ему показалось, что он сел голым задом прямо на раскаленную печку. Зятья Никиты Федоровича не смогли удержаться от смеха, за что тесть незлобиво погрозил им кулаком.
– Э-э, голубчик, так не годится – не зная броду, соваться в воду. У вашего брата европейского жопки нежные, как у бабы, – могут ненароком и волдыри вскочить. Мы-то, мужики, народ привычный… Ну-ка, Андрейша, – кивнул он младшему зятю, – принеси из предбанника поджопничек, только ополосни его в кадке.
Андрейша принес белую дощечку, окунул ее в воду, налитую до краев в стоявшую в углу большую бочку, и Анри с облегчением умостился на живительной прохладе мокрого дерева – с краю полка, подальше от жерла печи. К воздуху он уже придышался и теперь с интересом наблюдал, что будет дальше.
А дальше, по его последующему мнению, началось нечто ужасное.
Алексей большим ковшом зачерпнул воды и окатил верхний полок. Никита Федорович быстренько поднялся туда и улегся на живот. Андрейша выскочил в предбанник, принес бочонок с пивом, нацедил в тот же ковш и выплеснул пиво на раскаленные камни. Полыхнула волна жаркого хлебного духа, такая горячая и упругая, что Анри буквально смело с полка на пол. А Никита Федорович и зятья только крякнули: хорош-ш-шо-о!
