Михаил Садовяну - Братья Ждер
— Какой там рай, какая змея? — спросил с недоумением медельничер.
И пан Иохан и пани Мина, честной медельничер, заточены в крепости и будут держать ответ за свое злодейство. Придется и нам ответить за наши прегрешения. Ведь именно от нас с тобой, и пуще всего от твоей милости, они проведали о поездках княжича в Ионэшень. А через них, как видно, узнали об этом недруги князя, и теперь, боюсь, скажутся последствия.
— Что это за слова, Ионуц? — надменно осведомился княжич. — Кто осмелится тронуть меня?
— Есть такие дерзкие люди, государь. Не изволь сомневаться. Я, как только узнал, поскакал сюда, чтобы спасти тебя от гибели.
— Как так? Значит, это не повеление государя?
— Это тоже повеление, княжич. И я не мог не выполнить его.
— Возможно ли это, Ждер? — обиженно повернулся в седле княжич Алексэндрел. — И ради такого дела ты осмелился поднять меня с постели, тянуть за ноги и толкать в спину? Ты ответишь за эту дерзость.
— Брани меня, государь, — упорствовал Ждер. — Только голову не секи, она сейчас нужна мне. Возможно, скоро придется сложить ее за тебя.
Пока шел этот разговор, ратники, приблизившись к крутому склону оврага, спешились и приготовили оружие.
Думитру Кривэц, «смиренный медельничер», стряхнул с себя наконец постыдное оцепенение. Выхватив саблю, он сделал два шага навстречу неизвестной опасности. Губы его кривила гневная усмешка.
— Придется мне, видно, славный государь, и друг мой Ионуц, сложить тут повинную голову — и тем рассчитаться за глупость свою. В какой уж раз доказало, где причина гибели мужей.
Княжич все еще гневно ерзал в седле.
— Ионуц, — крикнул он, — велю тебе — скажи толком, в чем дело!
Тут же со стороны шляха донесся звук рога.
— Изволь прислушаться, государь, — шепнул Ждер, внезапно успокоившись. Страх его сразу рассеялся. Осталась чуткая настороженность.
Глашатай преследователей что-то крикнул по-ляшски зычным голосом. Ждер ничего не понял. Но княжич Алексэндрел и Думитру Кривэц поняли.
— Пусть его светлость княжич Алексэндрел отдается нам в руки. Нам приказано не чинить ему вреда. Но если он не покорится, мы не отвечаем за его жизнь.
Ждер зашикал, требуя тишины.
Никто не отозвался на слова глашатая.
Медельничер шепотом объяснил Ионуцу смысл услышанных слов.
— Ай-ай-ай! — удивленно пощелкал он языком. — Как же могло случиться, что юноша догадался обо всем, а старые и умудренные люди ничего не поняли? Старые недостойны. Недостойны и грешны.
— Честной медельничер, — смело ответил Ждер, поднимая голову, — молодые тоже грешны. Ведь я лгал своему брату, монаху Никодиму, лгал и притворялся перед ним.
В жестокой тревоге Ионуц осенил себя крестным знамением и, опустившись на колени, сотворил безмолвную молитву. Смиренно склонив голову, он стоял с закрытыми глазами и вдруг увидел во тьме свою родительницу.
Значит, ему еще суждено увидеть боярыню Илисафту, услышать ее укоры за все его прегрешения. На душе стало спокойнее. Вскочив на ноги, он проверил свое оружие. Достав стрелы из колчана, проверил тетиву лука. Затем нашел пропитанные серой палочки, при помощи которых он искусно разводил огонь. Тщательно исследуя свое снаряжение, он бросал косые взгляды в ту сторону, откуда шли враги.
— Светлый княжич, — проговорил он, и, повернувшись к своему господину, взял его руку, и поднес к своему лбу. — Прости меня, коли в чем согрешил перед тобой!
Алексэндрел-водэ притянул его к себе и обнял. Ждер вздохнул, потом поклонился княжичу.
— Государь, — смело сказал он, — вели нам изготовиться к бою. Пусть наши шесть лучников выходят вперед. Тут место узкое. Сзади мы защищены кручей — оттуда никто не может напасть на нас. С боков тоже нет подхода. Спереди любая их вылазка принесет им урон. Если они будут медлить, к нам поспеет подмога. Покуда еще не знаю, что они придумали. Надо держать ухо востро и не поддаваться на хитрости. А если они все же кинутся сюда и стрелы не остановят их, встретим их саблями.
Медельничер с удивлением слушал все эти советы, которые шепотом давал Ждер, и ему вспомнились слова и притчи преподобного Амфилохие Шендри. К тому времени над головами подстерегавших друг друга противников медленно заколыхался туман, словно кто-то приподнял завесу, скрывавшую гладь озера. Сквозь прозрачную пелену облаков проглянул месяц. И тогда княжич и его люди увидели преследователей, незаметно подбиравшихся к ним. В высокой траве, согнувшись, подкрадывались десять или двенадцать человек. Позади них чернели другие, готовые броситься на помощь.
Воспользовавшись проблеском света, Ионуц натянул тетиву и послал стрелу. Затем вторую. Раненые забились в тридцати шагах, уткнувшись лицом в землю, чтобы заглушить стоны. Лучники тоже пустили стрелы. Враги, припадая к земле, торопливо отползли.
Ждер осклабился и шепнул Кривэцу:
— Скажи им, медельничер, пусть щадят свою жизнь. Скоро подоспеют нам на подмогу крестьяне и ратники.
Думитру Кривэц передал это предупреждение ляшским воинам. Голос у него был куда более грозный, чем у их глашатая.
— Мы тоже ждем подмоги! — крикнул лях. — А раз вы не желаете покориться, поднимем вас на копья.
Ионуц возбужденно слушал перевод этих слов. Между тем княжич Алексэндрел, сбросив дорогой кафтан, принял из рук служителя саблю. Он спокойно улыбался, поглядывая в ту сторону, откуда неслись угрозы. В его облике была надменная гордость, глаза, по-охотничьи настороженные, блестели при свете луны.
Ждер держал себя гораздо скромнее перед лицом опасности. Спрятав коня в кусты, он что-то колдовал, склонившись над своим оружием. Как и все в отряде, он скрывался за стволом дерева. Что ж, у князей свои повадки, думал он. Им в любых обстоятельствах приходятся держать себя с княжеским величием.
Прошло полчаса, и разбойники снова зашевелились, решив взять свою добычу до рассвета. Долго медлить было нельзя. Но хотя проглянула луна, преследователей не видно было нигде. Однако они приближались, медленно продвигаясь под прикрытием воза, нагруженного снопами, который они повернули задом к осажденным и толкали, ухватившись за дышло. Теперь они были неуязвимы для стрел и могли добраться до оврага. А там оставалось только кинуться на осажденных и пустить в ход копья. Сила была на их стороне, и они надеялись еще до начала схватки услышать мольбу о пощаде. А после этого разбойники, так же как и татары, уж никого не щадили. Глашатай снова крикнул, требуя, чтобы противники сдались, а воз между тем медленно приближался.
Тогда Ждер достал огниво. Ударив стальным кресалом о кремень, он высек искру на трут и с его помощью запалил серную палочку. Затем стеблем травы привязал загоревшуюся палочку к стреле и незаметно послал в снопы голубоватый огонек, подобный летающему светлячку. То же самое проделал он и со второй палочкой. Потом стал ждать, пока снопы загорятся.
— Это дело, друг Ионуц, куда вернее в сухое время, — заметил, усмехнувшись и скрежеща от ярости зубами, «самый смиренный медельничер». Если и в третий раз не загорятся снопы, то воры осилят нас. Дай-ка мне эти серные палочки — у меня оружие получше лука. Да и пришла мне пора рассчитаться за мою вину перед нашим господином.
Думитру Кривэц хладнокровно зажал в левой руке связку горящих палочек, затем скинул кушму и, перекрестившись, поднял правой рукой саблю. Потом кинулся бегом к возу и глубоко засунул в солому язычки огня.
Почуяв легкое сотрясение воза, разбойники выскочили из-за своего прикрытия и увидели врага. Сабли их засверкали, Когда над возом взметнулось пламя, они завыли от злобы. Они ринулись на медельничера, он защищался, отступая шаг за шагом. Разбойников настигали меткие стрелы Ионуца и лучников. Огонь разрастался вверх и в стороны, подобный громадному венцу. Нападавшие торопливо отступили от воза, за которым укрывались. «Самый смиренный из медельничеров», смертельно раненный, остался лежать у пожарища. Некоторое время огонь, метавший во все стороны буйные языки пламени, стоял непроходимым препятствием на пути врагов.
На востоке заалела полоска рассвета.
ГЛАВА XII
Когда наведались в Тимиш ловкие и дерзкие купцы
Купцы, заночевавшие однажды в харчевне Иохана Рыжего в Сучаве на улице оружейников, были людьми покладистыми и мирными. По первому требованию властей они предъявили грамоты за подписью его милости Августа Хроницкого, львовского головы, и Фауста Попина, купеческого старшины того же города, ведавшего иноземной торговлей. Помимо грамот, они предъявляли и добрые злотые, приятно звеневшие на прилавках корчмарей. И с удовольствием отведывали местные кушанья, и особенно вина.
Правда, вид у них был не совсем обычный. Львовские купцы славились дородством, могучей статью. А эти были легки, подвижны и ехали верхами, что тоже было достойно удивления. Кони их не походили на тех дорогих скакунов, что покупают для княжеских конюшен. То были выносливые, быстроногие и норовистые лошадки, не подпускавшие к себе чужих. «Казацкие кони — объясняли, смеясь, купцы, — ни голода, ни усталости не ведают. Самые подходящие для наших дел».
