Александр Юрченко - Фёдор Курицын. Повесть о Дракуле
– Иоанн, ты знаешь, у меня никогда не было ни прихотей, ни расточительных затей, я всё делала для блага твоего.
– Говори прямо, чего ты хочешь? Я тебе ни в чём ещё не отказывал.
Иоанн Васильевич отпил из чаши огромный глоток медовухи.
– Бедный Владыка Геннадий, ты запретил ему ездить в Москву. А ведь он раскрыл ересь в Великом Новгороде и Москве, помог тебе победить это зло, – Софья говорила вдохновенно, красноречием её восхищались иноземные послы, которых она, пользуясь статусом цареградской царевны, иной раз принимала в своих покоях.
Государь очень не любил Геннадия. Он хмурил брови в ожидании, что последует дальше.
– Отправь еретиков к нему на потешный суд, – попросила Софья.
– А что это такое, потешный суд? – переспросил Иоанн Васильевич.
– Это заведено в латинских странах, особенно на юге, – царевна не хотела прямо называть Испанию и книгу «Речей посла цесарева», где, как она знала, инквизиция, кроме пыток и сжигания на костре, шельмовала осуждённых позорными зрелищами.
– Ну, скажи, как проходит потешный суд? – попросил Иоанн Василевич нетерпеливо.
– Осуждённых сажают на ослов головой к хвосту, надевают на головы шутовские колпаки и проводят по всему городу, – объяснила Софья.
– Хм, и правда, потешно, – усмехнулся Иоанн Васильевич. – Только где мы возьмём ослов, они же у нас не водятся?
– Ничего, посадим на лошадей, – успокоила супруга Софья.
– Что ж, я согласен. Завтра же всех и отправлю.
Иоанн Васильевич отпил ещё глоток и отправился почивать.
Утром еретиков посадили на подводы и в сопровождении стрельцов отправили в Великий Новгород. Курицын в это время передавал постельничему Бобру прожект письма турецкому султану.
Государь наиболее важные решения принимал в утренние часы в спальне.
– Разумно, очень разумно, – разговаривал сам с собой Иоанн Васильевич, лучшего собеседника он рядом не видел. – Хорошо про купцов сказал Курицын. В них вся загвоздка. Молодец!
Он взял перо и бумагу, сделал несколько существенных замечаний и отдал дьяку Мамыреву для переписки. В целом, получилось неплохое послание!
«Султану вольному, Царю Государей Турских и Азямских, земли и моря, Баязету, Иоанн, Божею милостию единый правый, наследственный государь всея Руси и многих земель иных от Севера до Востока.
Се наше слово к твоему Величеству!
Мы не посылали людей друг ко другу спрашивать о здравии, но купцы мои ездили в страну твою и торговали с выгодою для обеих держав наших. Но они уже несколько раз жаловались мне на твоих слуг, а я молчал. Наконец минувшим летом Азовский паша принудил их копать ров и носить каменья для городского строения. Сего мало: в Азове и Кафе отнимали у наших купцов товары за полцены. В случае болезни одного из них, кладут печать на имение всех, если умирает кто, то всё остаётся в казне, если выздоравливает, отдают ему назад только половину. Духовные завещания неуважаемы, турецкие начальники не признают наследников, кроме самих себя.
Узнав о сих обидах, я не велел купцам ездить в твою землю. Прежде они платили законную пошлину и торговали свободно, отчего же родилось насилие? Знаешь или не знаешь оного?.. Ещё одно слово. Отец твой Магомет был государь великий и славный: он хотел, как сказывают, отправить к нам послов с дружеским приветствием, но его намерение, по воле Божией, не исполнилось.
Для чего же не быть тому ныне? Ожидаем ответа. Писано в Москве».
– Отправь посольство к Менгли-Гирею, – приказал государь Курицыну. – Пусть посол попросит хана передать сие послание султану и от себя пожелание прибавит, что, мол, с Москвой и братом моим, Иоанном, дружить нужно, вместе сильнее будем. Ещё пусть сообщит Менгли-Гирею, что на его просьбу я отправляю войско на Улусы Большой Орды.
Над крымским ханом Менгли-Гиреем сгущались тучи большие. Два брата Сеид Ахмет и Шиг-Ахмет, сыновья хана Большой Орды Ахмата, иго которого государь Московский скинул в бескровном стоянии на реке Угре, считали Менгли-Гирея незаконным правителем. Они собрали войско большое и подступили к границам Гиреевым, где только степь без конца и без края разделяла единоверцев и бывших подданных великой Золотой Орды, не смогших мирно поделить наследство Батыево. От Золотой Орды отлучились Казанское, Ногайское и Сибирское ханство, и теперь она превратилась в Большую Орду. Но и от неё не так давно Крымское ханство отпало. Этого сыновья Ахмата, ханы Большой Орды, не могли ни забыть, ни простить.
Отступник Менгли-Гирей хоть и являлся вассалом турецкого султана, военную помощь из-за Босфора получал нечасто, так как турецкие войска воевали Европу. Помочь ему было важным для Иоанна делом, ибо крымский хан по просьбе его регулярно совершал наезды на южные рубежи литовские, вынуждая литовцев оголять северный рубеж свой на границе с Московией.
Потому государь силы собрал немалые и войско в степь бескрайнюю снарядил наскоро. Во главу его поставил царевича Салтагана, отпрыска ордынского на службу к Иоанну перешедшего, и князей Петра Оболенского да Ивана Репню-Оболенского. Сыновья Ахматовы, прознав, что московская рать уже стоит на берегах Донца, спешно удалились в земли свои.
Все были довольны, и Менгли-Гирей, счастливо избавившийся от неприятностей, и братья Сеид-Ахмет с Шиг-Ахметом, слегка попугавшие Менгли-Гирея, и Иоанн Васильевич, оказавший ему услугу бесценную.
В этот поход, не принёсший никому ни лавры победителей, ни тернии побеждённых, приглашены были дружины братьев Князя Великого – Андрея Углицкого и Бориса Волоцкого. Борис войско прислал. Андрей же известил государя, что пошлёт дружину позже, так как Углич весь в огне, сильным пожаром разорён.
С той поры минуло полгода. В Москву к брату старшему приехал погостить Андрей Углицкий, прибыл безбоязненно, помня о клятве, данной ему государем, не держать зла за прошлое и не угрожать жизни его. Да и вины за собой в последних событиях князь Углицкий не чувствовал: беда, постигшая город, причина веская, а то, что брата оповестил о неучастии в походе, так это только о преданности его говорило.
– Проведаем могилу батюшки, – такими были первые слова Иоанна после того, как братья поздоровались. Гробница их отца Василия Тёмного находилась рядом с великокняжеским дворцом в фамильной усыпальнице – Архангельском соборе Кремля. В этот день ещё в княжение их дальнего предка Ивана Калиты собор был освящён, поэтому служба в храме была особенно торжественной. День освящения для каждого храма был самым большим годовым праздником. Потому править службу пригласили самого митрополита.
– Печальная судьба была у батюшки, – промолвил Иоанн. Стал на колени, перекрестился и поцеловал край мраморной гробницы, в которой покоился отец. – Двадцать своих молодых лет потратил на борьбу за престол с родичами: дядьями и двоюродными братьями.
– Да, – согласился Андрей, вслед за братом повторив ритуал. – Ослепнуть навеки от их рук и не видеть лица своих детей! Тяжкая участь!
– Меня, слава Богу, успел узреть, – Иоанн перекрестился. – А ты ведь в каземате родился в Угличе, где держали недруги батюшку с матушкой. Странно, что тебе именно Углич в удел достался.
Андрей Углицкий промолчал. Он знал, что после освобождения из плена батюшка жестоко расправился с жителями Углича, устраивал казни, отнимал имущество, как будто простые люди повинны были в династических распрях, которые часто возникали в вопросах наследования трона. Забыть прошлое и начать возрождение города – таким было кредо молодого князя. Годы его правления были самыми счастливыми для жителей Углича за всю историю города.
После вечерни Иоанн Васильевич устроил пир великий. Засиделись допоздна. Рано поутру государь пригласил брата и его свиту на завтрак. Дворецкий Иоанна Васильевича князь Пётр Шастунов провёл полусонных бояр Андрея Углицкого в трапезную. Братья же задержались в тайной комнате великокняжеского дворца, которую придворные с чёрным юмором называли «западнёй». Беседовали мирно. Иоанн Васильевич весел был, шутлив и, как никогда, учтив.
– Сейчас пойдём трапезничать, – государь по-дружески похлопал брата за плечо. – Ты подожди, я выйду ненадолго.
Через минуту вошёл князь Семён Иванович Ряполовский, а с ним бояре Великого князя и стрельцы. Ряполовский бледен был. Хотел сказать что-то, но не решался. Кусая от волнения губы, запинаясь и едва сдерживая накатившие слёзы, наконец произнёс дрожащим голосом:
– Государь, князь Андрей Васильевич, ты арестован именем Бога государём Великим князем Иваном Васильевичем всея Руси, братом твоим старейшим.
Андрей встал и с твёрдостью ответил:
