Фаина Гримберг - Анна Леопольдовна
Царица посылала дочери подарки: дорогие меха, горностаев и соболей, а единственной внучке, «крошечке-малюточке», «внученьке Аннушке» – игрушки деревянные, катальные бочечки. Но герцогиню более радовали деньги, золото, посылаемое государем.
Следуя новым веяниям, царица намеревалась учить внучку русской грамоте, для чего предназначена была особая крепостная девушка, умевшая читать и писать. Эта девица, по имени Арина Шостаковская[72], и сделалась первой наставницей принцессы в учении русском по приезде герцогини с маленькой дочерью в Россию. Русское учение, начатое Ариной Шостаковской, продолжил архиепископ Феофан Прокопович. Я спросила, что же стало в дальнейшем с этой грамотной девицей. Арина Шостаковская просилась замуж за одного из доверенных царицы, некоего Данилу Давыдова, который был отнюдь не прочь от женитьбы на ней. Однако царица не дала согласия на брак, а затем о браке уже и не могло быть речи, потому что Давыдова сослали по указу государя, о чем еще будет у меня возможность рассказать. Арина же не так давно скончалась от каменной болезни. Принцесса и посейчас хранит добрую память о своей русской наставнице. Ее высочество уговорила герцогиню, когда та еще не была вконец одолена болезнью, отпустить на волю с вознаграждением двух сестер Арины, что и было исполнено.
Теперь же я хочу привести два письма царицы Прасковии, писанные к маленькой внучке. Содержание этих писем, или, как говорят по-русски, – грамот (gramota), любопытно сопоставить с некоторыми поступками и действиями царицы-вдовы, которые я надеюсь описать в дальнейшем.
Итак, письмо первое: «Друг мои сердечныи внучка здравствуи с батюшкои и с матушкои Пиши же ко мне свое здоровие и про батюшкино матушкино своею ручкою Да поцалуи за меня батюшку и матушку Батюшку в правои глазок и матушку в левои».
Другое письмо: «Внучка свет мои желаю я тебе друг мои сердечнои всякого блага от всега моега сердца Да хочетца хочетца хочетца тебя друг мои внучка тебя мне бабушки старои видеть и подружица Старая с малои очен дружно живут А мне с тобои о некаких нуждах самых тайных подумать и переговорить».
Эти письма показались мне трогательными, о чем я и сказала тотчас принцессе. Та отвечала, что бабушка всегда оставалась нежна с ней и особенно заботилась о том, чтобы маленькую внучку посытнее кормили и потеплее одевали, кутали.
– Никаких тайн она мне не открыла. Возможно, намеревалась, но не решалась, видя мое малолетство. Я могу лишь предполагать, каковы были эти тайны. Я знаю слухи о том, что моя мать и тетки не являлись кровными детьми своего отца, царя Ивана Алексеевича. Намеревалась ли бабушка открыть мне имя своего возлюбленного? Не знаю. Как не знаю, стоит ли мне верить слухам. В любом случае это не мог быть Юшков, появившийся в Измайлове много позднее. Юшков был моложе бабушки пятнадцатью годами. Арина Шостаковская рассказала мне о его коротких отношениях к бабушке. Толковали, будто они сблизились до такой короткости, что бабушка сделалась от него беременной и имела безвременные тайные роды, но ребенок тотчас скончался. Бабушка часто ласкала меня, приговаривая нежные слова по-русски. Также она приказала Арине рассказывать мне длинные русские сказки о прекрасной волшебнице Василисе и злой колдунье Бабе-Яге. Я желала бы любить бабушку всем сердцем и чтить память о ней, но одно мучительное воспоминание терзает мою душу и страшные картины встают перед моими глазами…
Принцесса в своих воспоминаниях дошла и до этих страшных картин, а следовательно, и я дойду в своих записках до описания страшного зрелища. Но покамест буду идти за рас сказом принцессы.
В Измайлове герцогиня занимала несколько просторных флигелей. Вместе с ней прибыла и ее свита, возглавлявшаяся мекленбургским уроженцем, капитаном Бергером.
Почти ежедневно гостили в Измайлове известный Берхгольц и другой голштинец, граф Геннинг Фридрих Бассевиц[73]. Комнаты меблированы дурно. Лучше всего – спальня герцогини, обитая красным сукном. Маленькая принцесса спит в алькове, рядом с постелью своей матери. Утрами девочка почасту выбирается из алькова и влезает на материно ложе. Полнотелая мать пахнет сдобным запахом здоровой женской плоти. Маленькая принцесса, детски забавляясь, выпрастывает большие круглые груди матери из открытой сорочки и двигает их, шлепает по ним ладошками, как по крутому тесту. Герцогиня смеется и щекочет маленькую дочь, которая заливается ответно детским смехом. Герцогиня, кажется, не вполне доверяет нянькам, приставленным к маленькой принцессе заботливой бабушкой, равно как и Арине Шостаковской. Катерина Ивановна предпочитает, чтобы дочь проводила более времени со своими мекленбургскими gouvernantes[74], Марией Эленой и красавицей Ханной Ш., незаконнорожденной дочерью отца капитана Бергера. Именно благодаря их воспитанию принцесса говорит и читает на немецком, английском и итальянском языках. Когда в свое время болезнь герцогини приняла опасный оборот, императрица распорядилась отослать мекленбургских подданных герцогини назад в их отечество. Юная принцесса горько плакала, прощаясь со своими воспитательницами…
Все же герцогиня Катерина Ивановна не пренебрегает и отечественными развлечениями; при ней, в ее покоях, толкутся слепые гудошники и притворно безумные шутихи, из которых одна особенно пугает принцессу. Безобразная в своем грязном рубище, старуха запросто разгуливает в покоях герцогини и, подчиняясь приказу последней, пускается в пляс, высоко поднимая спереди и сзади лохмотья одежды. Бассевиц и Берхгольц, впрочем, не выказывают одобрения подобным забавам Катерины Ивановны…
Толстая царица Прасковия, сама именовавшая себя «старухой» и «бабушкой», на деле была чуть старше сорока лет. Помимо прочих служителей император определил к ней в Измайлово некоего Василия Деревнина. Это был грамотный человек, подьячий, то есть служащий дворцовой канцелярии, подчиненный письмоводителю, дьяку. Эти дьяки и подьячие еще в начале самостоятельного правления государя Петра и при его отце и деде и их предшественниках, да, в сущности, и теперь, являлись и являются единственными в России людьми, умеющими читать и писать по-русски. А надо сказать, что известный Юшков, гордый связью и доверием к нему царицы Прасковии, отличался своеволием, заносчивостью, всячески третировал подчиненных ему служителей, вел себя с ними крайне дерзко и распоряжался ими по своему произволу. Он, придравшись к какому-то малозначительному непорядку или недостатку, жестоко наказал и унизил Деревни на. А вскоре в тайной канцелярии государя оказалось анонимное письмо – донос, в котором содержались сведения о близких отношениях царицы с Юшковым, о безвременных родах царицы мертвым ребенком и еще Бог весть о чем! Об этом письме ходили слухи довольно широко. Позднее я сказала об этом роковом письме Андрею, однако же он, не наклонный критиковать способы правления государством и обсуждать поведение высочайших особ, высказал мне безапелляционное свое мнение, сразу перейдя на русский язык, то есть неуклюже и тяжеловесно: «Злым, отчаянным, воровским вымыслом на честь Ея величества Параскевии Феодоровны и к поношению ея имени предано было то письмо приказной публике!» И тотчас же он заговорил, уже на немецком языке, о каких-то растениях, высаженных в оранжерее по указанию господина Сигезбека…
Но я возвращаюсь к Деревнину. Из слов Ее высочества я так и не уяснила себе, то ли он написал доносное письмо, то ли случайно попало в его руки письмо царицы к Юшкову, на писанное тайными шифровальными значками, то ли цифрами, то ли некими иероглифами, что, впрочем, весьма сомнительно, поскольку царица не знала даже и простой русской грамоты. Короче, Деревнин бежал. Принялись искать его и по ходу дела арестовывали и допрашивали с пристрастием, то есть с побоями, множество разного народа. В конце концов беднягу схватили и передали в ведение той самой государственной канцелярии, называемой Тайной. Деревнина после допросов посадили в тюремный подвал. Происходило это в Москве, и царица, сведав о задержании Деревнина, тотчас двинулась туда в окружении своих наиболее приближенных служителей, в числе коих находился и Юшков, и возлюбленный Арины Шостаковской Данила Давыдов. Служители царицы ворвались в темные арестантские помещения, освещая их зажженными свечами, и после короткой драки с часовыми, отворили помещение, где содержался Деревнин. Тогда, предугадывая, что сейчас произойдет нечто ужасающее, двое из слуг царицы, Данила Давыдов и Дмитрий Кузьмин, тишком выбрались наружу и, поспешно оседлав лошадей, помчались к Ивану Ивановичу Бутурлину[75], зная, что у него в гостях герцогиня Мекленбургская с маленькой дочерью. Им, разумеется, хорошо была известна любовь царицы Прасковии к дочери «Катюшке», и потому они надеялись, что герцогиня, прибыв, остановит возможные жестокие действия царицы…
