Александр Войлошников - Пятая печать. Том 1
— Кончил? Садись… очень хорошо… — тихо говорит Кризис, не отрываясь от своих мыслей. Гордо иду на место довольный собой и Кризисом. Садясь, бдительно проверяю ладошкой свой стул: а что успели подложить под мой зад коварные мои современники? У пацанов настроение праздничное. По результатам учебы сегодня более полгруппы пойдет купаться на Амурский залив! «Не все течет, но кое-что меняется», — изрек однажды Кризис. С тех пор как в дождливую июльскую ночь с хоздвора ДПР выехал автозак «Услуги на дому», многое изменилось у нас, но, увы, не раз… Колобок продержался в ДПР три шестидневки и исчез внезапно. Уехал во Владик — и… точка! — как закруглял он свои фразочки. Скорострельность НКВД на корню пресекла все его реорганизации. Но и за три шестидневки Колобок успел сделать больше, чем все его предшественники и последователи вместе взятые, которые стремились к выполнению Первого закона Ньютона: сохранению покоя! Погорел Колобок по доносу воспитателей, которым трудно было служить при честном и энергичном начальнике с беспокойной душою прораба, а не ленивого и злобного гебиста.
Прав Дрын: самоуничтожается НКВД. Самоуверенно злобствуют чекисты днем, а по ночам жалобно скулят на ушко раскормленным женам, дрожа от страха под украденными теплыми одеялами на наворованных кроватях в присвоенных квартирах… Все то, что они нахапали, — чужое, временное, случайное, а неминуемая гибель — своя, закономерная и навсегда! А чего ради? Ради этого барахла?!! Строчат доносы чекисты друг на друга, выслуживаются перед начальством, выпендриваются преданностью партии и ненавистью к ее врагам, изнывая от предположений скверных, но верных о том, что и на каждого из них тоже кто-то строчит донос.
Строчат доносы днем, а по ночам покрываются холодным пОтом от леденящего душу страха, услышав шум автомобильного мотора. С утра злобно стучат кулаками по столам и головам арестованных, а ночью испуганно вздрагивают от хлопнувшей двери в подъезде. Строчат, стучат и вздрагивают… вздрагивают, стучат и строчат. А вместо расстрелянных чекистов появляются другие, еще более злобные от лютого страха, сосущего под ложечкой. И доживем ли мы до того благословенного дня, когда последний чекист, выкарабкавшись из под горы наворованного шмотья, настрочит донос себе и на себя, чтобы тут же самому «приговор привести в исполнение немедленно»!
Трудно обвинить человека в антисоветчине, если он не говорит, не слышит, не видит и даже кукиш в кармане показать не может! Глухонемой и слепой паралитик — идеальный советский гражданин, конечно, если в прошлом он нигде не жил, не участвовал, а в идеале — не имел родителей, живших до семнадцатого года! Самозародился по призыву партии в унитазе на Лубянке!
А для доноса на Колобка ничего не надо было придумывать. Если человек что-то делает и других беспокоит, то тут шаг и до вредительства! Разве не чувствуется антисоветский душок Колобка, если хотел он создать для нас, врагов народа, условия как в детдомах, где содержат детей «друзей народа», как называют уголовников? Жаль, поговорить-то с нами не успел он — все было «некогда разговоры разговаривать»!
Остались от Колобка добрая память для наших душ и купания в Амурском заливе для наших тел. Рядом с ДПР есть участок берега, огороженный забором, там хранятся лодки «ВЗОРа НКВД». Это место выбрали для наших купаний. А чтобы никто не удрал по пути к заливу, водят нас в сопровождении нескольких воспитателей из тех, кто шустрее. Да и куда среди дня бежать по ВЗОРу, где живут только сотрудники?
У воды мы раздеваемся догола, а одежду складываем рядком. В воду заходим и выходим по команде, а воспитатели за нами следят и с берега, и из лодки, со стороны залива, чтобы пацаны далеко не заплывали. А ведь мы на море выросли! — нам бы поплавать наперегонки и на дальность, нам бы понырять с высоты, а не мокнуть на мелководье! Но и такое купание — наслаждение! Окунешься в океанскую водичку — как на воле побывал! Долго потом слизывают пацаны вкусные, как свобода, соленые кристаллики океана, осевшие на беленьком пушке около рта…
После исчезновения Колобка купания разрешили только тем, кто хорошо учится. А это кто? В отличие от женского большинства педагогов, не подозревающих о том, что у пацанов, кроме тела, бывает душа, Кризис понимает, что пацан может выучить учебник наизусть задом наперед, но никогда не прочитает его так, как надо, если это без интереса. С девчонками проще: им скажут, что надо выучить, — они и учат, не думая: а на фиг? Так они устроены природой: с низким уровнем скепсиса и высоким чувством ответственности. А с пацанами — не так. Прежде чем научить пацана, надо изловить душу его. Ведь перед учителем сидят не пацаны, а их бренные оболочки.
Оболочки эти невинно таращат глаза на учителя, а души пацанячьи в мечтах мчатся по прерии на взмыленных мустангах, качаются по волнам океанов на палубах пиратских шхун, спускаются в таинственный мрак подземелий древних храмов… И феминизированная педагогика, безуспешно перепробовав на пацанах все дамские штучки (т. е. методики), приходит к выводу: пацаны — тупые, зловредные создания природы и учить их — полная безнадега! По мнению учителок, Песталоцци — это псевдоним девочки, которая родилась с педагогической книжкой под мышкой.
Новый начальник ДПР имеет кликуху Мираж. Потому что никто не уверен, а бывает ли он на самом деле, так как живет и работает во Владике. А ДПР заправляет старший воспитатель по кликухе Рогатый, похожий на Гнуса угрюмостью и бесцветно равнодушным взором свежезамороженной трески. А главная достопримечательность Рогатого — шишки на рано лысеющей голове. Никола Мученик божится: это рога прорастают! А остальные воспитатели как воспитатели — с нормальной энкаведешной педагогической ориентацией и твердо знают, что Карл Маркс и Фридрих Энгельс это не муж и жена, а четыре разных человека. Особняком ото всех держится в ДПР, замещающий всех учителей, зав. учебной частью интеллигентный Кризис, который на чекиста ни с какого бока не похож. Как Маугли в стае обезьян!
История интересна в романах Дюма, Вальтера Скотта, Конан Дойла… Там — коварные интриги, кровавые сражения, горячая любовь, лютая ненависть. «Коварство и любовь» определяют судьбы королей и народов. Но это — в тех книгах, которые учителя истории презрительно называют беллетристикой и советуют не читать. Потому что, по марксистской науке, историю делают «не Бог, не царь и не герой», а безликая, как вошь, народная масса. И рулит историей СССР Великий Вождь. И осталась от истории только «Биография Сталина»!
Кликуха к Кризису прилипла без вариантов. Такая же скрипучая, как он, а словом «кризис» называет он любое событие до семнадцатого года. Но сам Кризис — мужик нормальный. Без кондея обходится и никого из нас ни разу не ударил! Из-за купаний мы и без колотушек учим на совесть любую скукоту и бредятину. С каждым днем отличников все больше. Но и отбор на купания все строже. За любое замечание — лишение купания! А это — хуже карцера.
Горько-соленые волны Амурского залива — маленькая, но родная частичка Великого океана, на волнах которого качались корабли командоров романтичной эпохи открытия планеты! Нет в мире океана романтичнее Великого или Тихого! Потому-то и становится так желанна свобода после соприкосновения с горько-соленой водой океана. Тем более если ты находишься не на цветущем необитаемом острове, как Робинзон, а на замусоренном участке территории ВЗОР НКВД, отгороженном забором с колючкой даже от общей тюрьмы — Сесесерии! Людям сюда «вход воспрещен», и гужуются тут только чекисты!
* * *В этой загородке пришла в мой рыжий кумпол такая шедевральная идея побега, которой вдрызг обзавидовался бы граф Монте-Кристо! Графу — что?! Сквозанул из замка Иф, а там — хоть трава не расти! А мне о родителях думать надо и пацанов не лишить бы купаний. Значит, надо подорвать так, чтобы побега не было, но и меня в ДПР — тоже. У Дантеса, будущего графа Монте-Кристо, подготовка к побегу была примитивней некуда:
«Большие начинания должны приводиться в исполнение безотлагательно».
Это для того, чтобы долго не думать, а то передумаешь. И я притыриваю из хозтряпок рваную длинную майку. Если ее связать между ног — получится спортивное трико, как у борцов в цирке. Свернув майку, сую в карман. А перед обедом нас, счастливчиков, удостоенных купания, выстраивают на хоздворе. Нетерпеливо переминаемся с ноги на ногу, поглядывая в солнечную августовскую лазурь неба, не замутненную ни одним облачком. Наконец долгожданная команда:
— На пра… о! Ша-агом… ырш!!
И тут на крыльцо выскакивает дежурный воспитатель:
— Сто-о-ой!!
— Приставить ногу!
— Кому я поручил цветы полить? А?? — спрашивает дежурный. У меня — мурашки по коже, несмотря на августовскую жару. Это ж — мне!! Мне поручил дежурный полить цветы! Поручил, мимоходом, в коридоре, я подумал, что он тут же забыл… угораздило же меня попасть ему на глаза… и дело-то плевое — пробежать по комнатам с ведерком… а я с Мангустом заговорился! А теперь — прощай купание! А вместе с ним — прощай побег?! А что завтра будет? — заполошно кружатся бестолковые мысли…
