Александр Войлошников - Пятая печать. Том 1
— На пра… о! Ша-агом… ырш!!
И тут на крыльцо выскакивает дежурный воспитатель:
— Сто-о-ой!!
— Приставить ногу!
— Кому я поручил цветы полить? А?? — спрашивает дежурный. У меня — мурашки по коже, несмотря на августовскую жару. Это ж — мне!! Мне поручил дежурный полить цветы! Поручил, мимоходом, в коридоре, я подумал, что он тут же забыл… угораздило же меня попасть ему на глаза… и дело-то плевое — пробежать по комнатам с ведерком… а я с Мангустом заговорился! А теперь — прощай купание! А вместе с ним — прощай побег?! А что завтра будет? — заполошно кружатся бестолковые мысли…
— Я ка-аму по-ру-чил цветы полить?? — закипает на крыльце дежурный.
— Мне поручили, Игнат Василич! Я позабыл… простите… я обязательно полью… — тараторит Мангуст, неожиданно выскакивая из строя. Дежурный удивленно смотрит на Мангуста, но срабатывает эффект одинаковой одежды. Да и какая разница ему — над кем куражиться?
— А купаться ты не позабыл пойти? А? — издевается дежурный. — А ну — иди поливай! Сейчас же!! Заодно пол помой в дежурке! Это укрепит память!
Худенькое лицо Мангуста морщится: на глазах — слезы. Он единственный знает, что сегодня видит меня в последний раз. Поэтому выскочил из строя вместо меня… Когда нас повели, я оглядываюсь и вижу: улыбается Мангуст, вытирая слезы. Машет мне ладошкой. Сердце сжимается: неужели… навсегда?! Но уж теперь, после жертвы Мангуста, пути назад не будет!
На берегу, пока все раздеваются, я бросаю свернутую майку в кучу мусора, а одежду кладу в ряд со всеми и — в воду! Дождавшись, когда лодка с воспитателями зайдет мористее купающихся и воспитатели в лодке забазлают на тех, кто далеко заплыл, я брызгаю водой на пацанов, которые рядом. В ответ поднимается туча брызг, и, под их прикрытием, я ныряю и утяжеляюсь камнем: до пирса — метров пятнадцать! Не каждый столько проплывет под водой! Но я это умею: каждое лето ловил у причалов «Рыбфлота» крабов и морских ежей! А зимой в школе тренировал дыхалку: сидел на уроках, затаив дыхание, и, стараясь не заспешить, считал в уме до сотни. Но иногда, увидев, мое напряженное, до покраснения, лицо, учителка прерывала мою тренировку и просила выйти из класса, опасаясь, что я воздух испорчу…
Сперва я ухожу под водой на глубину, удаляясь от берега. Потом плыву вдоль берега к пирсу, определяя направление по водорослям: под водой наклон дна не виден — кажется, дно во все стороны поднимается. Я думал, что ослаб в ДПР, но уже под водой я, как и граф
«…с радостью убедился, что вынужденное бездействие нисколько не убавило выносливости и ловкости, и почувствовал, что по-прежнему владею стихией, к которой привык с младенчества».
Но тут чувствую я, что по времени уже должен увидеть опоры пирса, а… а их нет! Одна за другой уходят драгоценные секунды… мне не хватает воздуха!! Я задыхаюсь!!! В голове — паника: промахнулся мимо пирса — плыву в море!!! Инстинкт требует: бросай камень, всплывай, пока в сознании!!! Ему, инстинкту дурному, плевать на то, что вокруг горькая тихоокеанская вода… инстинкт пытается разжать стиснутые зубы, заставить вдохнуть хоть что-нибудь, вдохнуть взахлеб, полной грудью… вдохнуть!.. Однако тренировки по воспитанию воли не прошли даром и
«К тому же страх, этот неотступный гонитель, удваивал силы»…
Но в ту минуту, когда уже готов я уступить инстинкту и всплыть, я вижу расплывчатое пятно — опора пирса! Ухватившись за осклизлую опору, обросшую водорослями, укрываясь за ней, я судорожно, со стоном и хрипом, глотаю воздух. В глазах мелькают «черные мухи» от недостатка кислорода, а нужно снова нырять к следующему пирсу, метрах в десяти от этого…
«Дантес только перевел дыхание и снова нырнул, ибо больше всего боялся, как бы его не заметили».
До следующего пирса ближе и плыть проще — по прямой. Никогда не приходилось мне так тяжело нырять, да еще два раза подряд. Из-под второго пирса я вижу, как воспитатели, щедро раздавая шлепки и матерки, выгоняют пацанов из воды: двадцать минут купания заканчиваются… Теперь внимание воспитателей поглощено пацанами, мелькающими туда-сюда, и воспитателям не до того, чтобы природой любоваться и по сторонам смотреть. Перебегая на карачках, укрываясь за лодками, лежащими на берегу, я спешу заползти в примеченный ранее сарайчик с дверью, косо висящей на одной петле. Я предполагал: раз есть сарайчик, то там будет и хлам, среди которого можно затыриться. Но, увы, сарайчик пуст! Только неопрятная куча хвороста-плавника и каких-то деревянных обломков, видимо собранных на берегу на дрова, лежат посреди сарайчика.
А меня зовут! Я слышу крики!! Меня хватились!!! Первая заполошная мысль — самая глупая: залезть под кучу плавника посреди сарайчика. Поранив ногу ржавым гвоздем, перепачкавшись в пыли и мазуте, я расстаюсь с этой мыслью и спешу соорудить маленькое укрытие из обломков досок и тяжелой коряги, лежащей за кучей хвороста у противоположной стенки.
Вспотев от спешки и страха, нахватав заноз в разные части организма, через несколько минут я забираюсь вовнутрь своего убежища и, задвинув за собой корягу, замираю, скорчившись в три погибели. Зато я имею сюрприз маленький, но приятный: щель в стенке сарая, через которую я наблюдаю за тем, как меня ищут.
Воспитатель по кликухе Баклан бегает по берегу, заглядывая под лодки, лежащие на суше. Больше всего лодок лежит между пирсами, так что ему там еще долго заглядывать… Почему-то до сих пор я не подумал, что в сарайчик тоже могут заглянуть — слишком далеко сарайчик… Двое других воспитателей идиллически медленно плавают в лодке там, где мы купались, задумчиво глядя за борт… А еще один, в тельняшке, собрав пацанов в кучу, усадил их на гальку и кружит вокруг, не сводя с них глаз, как уссурийский тигр возле кабанчиков.
Заглядевшись на пацанов, я теряю из вида Баклана. Вдруг слышу торопливые шаги у самой двери сарая. Замираю, дрожа в укрытии, которое, кажется, вот-вот развалится от моей вибрации. Быть может, пробежит мимо?.. Кр-р-рах!!! — с треском отлетает последняя дверная петля на двери сарайчика, и с таким же треском проваливается моя глупая надежда на то, что в сарайчик не заглянут… Тут уж я, как граф:
«Он собрал все свое мужество и затаил дыхание, он горько сожалел, что не может, подобно дыханию, удержать стремительное биение сердца».
Мои глаза со страху зажмуриваются, я перестаю не только дышать, но и видеть. Только слышу, что Баклан в той же последовательности, как я, знакомится с достопримечательностями сарайчика: вбежав с яркого света, Баклан спотыкается о деревянный брус у двери, и, потеряв равновесие, натыкается на торчащий из доски гвоздь. Слышу треск материи и, по сложности многоэтажного грамматического построения из смачных матюков, оцениваю ущерб, причиненный его новеньким клешам.
Хорошо, что у меня не было времени, сооружать убежище основательно. Неряшливая кучка перепачканных в мазуте обломков в дальнем темном углу сарая, до которого нужно добираться, перелезая через большую, грязную кучу плавника, не вызывает энтузиазма у Баклана. Тем более — у его новеньких клешей. Конечно, он думает так же глупо, как я, потому что старается заглянуть под большую кучу плавника посреди сарая. И обретает то же, что и я: пачкается в мазуте, покрывается пылью, загоняет занозы в ладони. Психанув и потеряв интерес к сокровищам темного сарайчика, Баклан выскакивает наружу и заглядывает под лодки возле сарая.
Я открываю глаза. Двое в лодке плавают уже вдоль второго пирса, разглядывая опоры под водой. Воспитатель, которого одного с пацанами оставили, костерит на все корки тех, кто в лодочке катается. Кто же поверит, что пацан под водой доплыл до второго пирса и там спрятался?! Но раз так и не так, значит — утонул?! Так как у утопленника аппетита нет, а живым воспитателям на обед пора, то поиски прекращаются. Пацанов выстраивают, еще раз пересчитывают: не прибавилось ли? — и наконец-то уводят.
Тут-то я могу перевести дух и перестроить свое укрытие так, чтобы в нем распрямиться. Не зря стараюсь: через час снова в своей норе укрываюсь за спасительной корягой, так как на берегу появляются трое воспитателей с какой-то снастью и двумя авторитетными парнями — осводовцами. Шумная компания берет весла в сторожке, спускает на воду две лодки и отправляется тралить дно. Слушая их громкий разговор с лодки на лодку и прогнозы осводовцев, я узнаю, что подводное течение унесло мое тело на глубину в залив, а оттуда — в океан, к акулам. А у берега меня искать — только время зря терять! Не их осводовское дело утопленников со дна добывать! Они из «Общества спасения НА водах», а не спецы по ловле утопленников ПОД водой!
Такое наплевательское отношение к поискам моего тела за живое меня задело: жалко им время терять, чтобы тело мое искать?! Но я был не прав: авторитет НКВД вмиг усмиряет бунт «освода», поиски продолжаются, лодки от берега удаляются. Видно, крепко Рогатый промыл мозги воспитателям. Как сделать, чтобы время до темноты шло поскорей? Но, кроме уэллсовской машины времени, ничего в голову не приходит.
