Бенджамин Дизраэли - Алрой
«Тень поднялась из-под земли. Человека образ? Маска? Присмотрюсь получше. Призрак. Слишком знакомые черты. Холод в сердце. Джабастера подобие. Смотрит исподлобья, сверлит мрачным взглядом. Прочь, прочь, наваждение! Я не убивал тебя! Это сон. Нет, явь! Я вижу тебя. Я ничего не боюсь. Я Алрой!»
«Говори, дух! Призрак, говори! Заклинаю тебя! Дай вновь услышать смолкший голос, песнь юности моей!»
«Алрой, Алрой, Алрой!»
«Я внемлю! Жду, как в праздник труб ждут шофара последний звук, несущий весть добрую!»
«Свидимся на равнине Неговенда.»
«Растворился в воздухе. Вымолвил полслова и исчез. Могу поклясться, это был Джабастер! Жизнь ослепляет тьмой неведомого. Слабеет дух. Я точно слышал: „Свидимся на равнине Неговенда.“ Я побеждал там. Что в словах его? Предсказание триумфа иль угроза? Пусть я сошел с ума. Пусть западня ждет, иль уготован смертный приговор — я подчинюсь Джабастеру! Блажен не расстающийся с видением. Чу! Что там?»
Страшной силы грохот потряс дворец халифа. Закачались стены.
«Землетрясение!» — вскричал Алрой, — «Да поглотит земля сей мир и с ним меня! Какие времена пришли! Фарез, скорей сюда!»
«Я здесь уже. Ты страшно бледен, мой халиф!» — крикнул Фарез, примчавшись.
«Мы оба в страхе и бледны. Нет причины для румяного веселья! О, вновь гром сжимает сердце! Я многое вынес, но это мне не по силам!»
«Шум доносится из арсенала, мой господин.»
«Лети, взгляни, что там! Нет, стой! Пошли Бенаю. Не оставляй меня!»
Фарез уложил Алроя на кушетку. Тот бледен, дрожит, как в лихорадке. Спросил, где Беная.
«Вот он идет.»
«Беная, что происходит?»
«Халиф! — воскликнул Беная, — Страшная вещь случилась! Как только гром потряс дворец, священный постамент обрушился и разбился на тысячу кусков. И скипетр царя Соломона исчез, и невозможно сыскать его!»
«Беная и Фарез! Об этом — никому ни слова! И пусть никто не входит в арсенал! А сейчас оставьте меня.»
Беная и Фарез ушли. Невыразимая мука в глазах Алроя. Он упал ничком на кушетку. Слезы отчаяния. «Мой Бог, я покинул Тебя. Теперь Ты меня покидаешь!»
10.6
Алрой намеревался бодрствовать этой ночью. Случившееся потрясло его, незаметно сознание покинуло изнуренный дух, он заснул и час целый проспал. Пробудился, встал, изумился ослепительному свету в парадном зале. Вошел туда, не удерживаемый страхом и гонимый любопытством. Жуткие чудовища цепью расположились вдоль стен. У каждого из них факел. Чудища напомнили Алрою уродливых Афритов пещеры Джентезма. В конце зала высился роскошный трон, у подножия которого замерли священники и придворные. На троне гордо восседал монарх, облик его знаком Алрою: в усыпальнице царей Израильских Предводитель изгнания взял скипетр из рук великого Соломона.
Пораженный, Алрой созерцал странное собрание чудовищ и призраков, а те не замечали присутствия существа из земного мира. Ни жеста, ни звука — безмолвные недвижимые образы.
Вдруг в зал ворвались иные создания. Пажи и юные красавицы кружились в обольстительном танце. Строй вооруженных воинов чеканил шаг. Почтенные седобородые старцы шли важно и неторопливо. Пестрое шествие замыкали музыканты. Они рьяно дули в трубы, били в барабаны, щипали струны. И вот диво: ни единого звука не слыхать, и властвует тишина.
Немая процессия трижды обошла вокруг зала. Затем все подступили к трону, глубоко поклонились царю, а потом встали впереди Афритов.
Двенадцать призраков внесли в зал каменный постамент. На зеленых разводах его были выгравированы те же знаки, что и на талисмане Джабастера, который Алрой до сих пор носил на груди. Дюжина дюжих носильщиков опустили свой каменный груз у ног монарха и скрылись с глаз. В эту секунду острая боль пронзила грудь Алроя, там где талисман. Он судорожно схватил его рукой и… талисман рассыпался в прах.
Одинокая фигура отделилась от толпы бестелесных существ, приблизилась к постаменту, подняла крышку, извлекла скипетр и протянула его монарху. Соломон принял священный предмет, и в этот самый миг пропал ослепительный свет, исчезли безмолвные фантомы, и Алрой остался один в темном парадном зале.
Призывно зазвучала фанфара. Алрой вернулся к себе, раздвинул занавес. За окном занималась заря.
10.7
И снова в седле, и опять лязг мечей и кольчуг, и в который раз знамена и трубы зажигают кровь, и наново пьянит мозг бальзам силы и власти! Алрой воспрял духом. Велико вероятие поражения, огромна награда триумфа. Опасность острит чувства и ум.
Энергичным маршем Алрой двинул пятидесятитысячное войско на просторы бывшего Медийского царства. Вскоре его настиг гонец от Авнера. Наместник извещал о том, что в одиночку он не в силах сдержать гвардию Хорезмского царя. Тот собрал несметное войско и разместил его в Луристане. Алрой отправил послание Шерире — немедленно выдвигаться для соединения сил, а столицу препоручить милости судьбы. Ожидающему помощи уверенность в получении ее важна не менее, чем она сама.
Перевалив через горы, Алрой встретил Авнера с его тридцатитысячной армией. У персидской границы халиф столкнулся с передовым отрядом противника. Разбил его в пух и прах, и хорезмцы, понеся большие потери, обратились в бегство. Однако, опасаясь преждевременного генерального сражения с Альпом Арсланом, Алрой благоразумно отступил к равнине Неговенда и стал поджидать Шериру. Место это напоминало ему о блестящих победах былых дней.
Царю Хорезма нетерпелось поскорее закончить дело. Он не сомневался в превосходстве своих громадных сил. Обеим сторонам было ясно, что через два-три дня произойдет побоище, которое решит судьбу востока.
Алрой в окружении ближайших соратников и отряда солдат отдалился от лагеря, чтобы осмотреть поле скорой битвы. На свою беду царственный дозор столкнулся с засадой хорезмцев. Обескураженные отчаянной смелостью и бешеным напором иудеев, втрое превосходящие числом бойцы Арслана почли за благо отступить. Напоследок их предводитель выпустил стрелу в сторону Алроя. Пущенная меткой рукой, она неминуемо унесла бы жизнь покорителя Азии. На счастье, некий юный командир, увидев, что обожаемому халифу грозит смертельная опасность, без колебания загородил его грудь своею грудью. Алрой с отрядом поспешили доставить в лагерь тяжело раненого офицера, жертву абсолютной верноподданности и беспредельного патриотизма.
Истекающего кровью командира внесли в шатер халифа, уложили на царскую кушетку. В мгновение ока были созваны лучшие войсковые лекари. Они обступили ложе теряющего силы героя, осмотрели рану и горько покачали головами. Прекратить мучения несчастного можно было лишь ценою последних минут его жизни, извлекши из груди стрелу. Умирающий сознавал свое положение, и заявил о последнем желании — остаться наедине с монархом.
«Господин!» — начал офицер, — «Я покидаю этот мир, но предсмертный ужас не сжимает сердце. Умираю, служа тебе, и нет конца пути достойнее. Безмерны награда и утешение того, кто спас величайшего из людей. И еще: господин, у меня есть сестра.»
«О, мой друг, твоих близких буду беречь и холить, как своих!»
«Благодарю. Будь у меня тысяча жизней, все их посвятил бы моему халифу. Мне известна тайна. Чтобы спокойно умереть я должен открыть ее тебе.»
«Не колеблясь говори! Если обидел незалуженно кого-то, и если сил и золота Алроя довольно, чтоб успокоить твою совесть — не сомневайся в рьяности и щедрости моей!»
«О, господин, мои минуты на исходе. Я буду краток. Дело касается тебя.»
«А именно?»
«В день смерти Джабастера я был в карауле.»
«Силы небесные! Я весь внимание!»
«Он руки на себя наложил, так говорят?»
«Так мне донесли.»
«Ты не виновен, не виновен. Я благодарю Бога, мой халиф не виновен!»
«Не сомневайся в этом, как в вечности народа Израиля. Рассказывай все!»
«Держа в руке печатку, в арсенал вошла принцесса, с нею был Хонайн. Хоть и на посту, не посмел я заступить дорогу особам столь высоким. Я слышал шум борьбы. Израненный и скованный цепью, Джабастер сопротивлялся, как мог, но силы были не равны. Грязная игра. Крадучись, они вышли. Ее глаза встретились с моими. Не знал, что может быть столь свирепым женщины взгляд.»
«Ты никому не рассказывал об этом?»
«Только тебе, мой господин. Они способны на преступления страшнее, если есть такие.»
«Рассказ твой испепелил мне душу и убил надежду. И все же благодарю. Любя, ответной ненависти не дивись, ибо зло в большинстве сердец. Я понял цену жизни, людей и слов. Что хуже, чем знать подобное? Не знать!»
«Вот, я все сказал. Сейчас прошу, вынь из груди стрелу и положи конец страданьям. Я спас тебя, спаси меня.»
«Верный друг, невыразимо мучителен мой долг.»
«Хочу умереть, зная, что это сделал мой халиф.»
«Конец!»
