Нина Молева - Граф Платон Зубов
— Откуда мне знать. Камер-юнгфера самая что ни на есть доверенная — Марья Саввишна Перекусихина, так у нее я был. Чаем угощала.
— Разговор-то о чем был?
— Про родителей расспрашивала. Про наше семейство.
— Лишнего не нахвастал ли? Ты вспомни, вспомни, Платон.
— Где там, батюшка. Все как в Священном Писании. И конфекты ей преотменные, от французского кондитера, принес. Благодарила.
— Выходит, не в ней дело. А камердинер?
— К нему и подступаться нечего — очень за Мамонова болел. По сей день не то что его поминает, а не преминет добрым словом отозваться. Сказывали, он князю Таврическому реляции о всех делах интимных посылает. От такого помощи не жди.
— И не надо. Умягчить-то его непременно следует, а просить, твоя правда, добра не будет.
— Вот еще Анна Степановна…
— Фрейлина? Протасова, что ли?
— Она самая. Чудные вещи про нее говорят — поверить невозможно.
— А что такое? При дворе только самое невозможное и случается, а уж при нашем… Мне еще Николай Иванович намекал, что надобно тебе к этой фрейлине подход найти.
— Да вы видали ли ее, батюшка? Страшило такое, не к ночи будь помянута. И все будто ко мне присматривается. Слова странные говорит. Я уж подальше от нее держаться стараюсь. Обидеть страшно, а комплимента, хоть убей, не скажешь.
— Вот и выходит, Дурак ты, Платон, как есть дурак. Сам от счастья своего бегаешь.
— Это как же? Только вы без намеков, батюшка.
— Какие намеки. Это его превосходительство Николай Иванович мне намекнул. Что всем адъютантам царицыным не кто иной — Протасова балл переходный выставляла. Коли с ней, прости, Господи, молодцами выходят, так и в высочайшем ложе не оплошают.
— Значит, правда… Со мной и Перекусихина разговоры всякие вела. Чтобы ввечеру, к полуночи ближе, Анне Степановне книжки какие-то занес. Почитать, мол, перед сном.
— И кто ты после этого выходишь, Платон? Как есть дурак! Еще, еще вспомни, какие толки слышать довелось. Ничего не упусти! За счастье ведь всего семейства борешься.
— Что еще… Да вот будто бы Александр Матвеевич Мамонов взбрыкнул вроде. Или не потрафил. Так Анна Степановна лютой ненавистью его возненавидела. И как принялась изводить, так и извела. Говорят, она и княжну Щербатову чуть не силком ему навязала. Обоих к себе пригласила, вином угощала, а потом уж…
— И очень даже просто. Своя голова на плечах у Мамонова была. Не мальчишка какой — мог бы и поостеречься.
— Анна Степановна и теперь нет-нет да словечко злое про Красного кафтана ввернет. Государыня иногда ее одернет, иногда смеяться начинает.
— Так ты книжку-то на сон грядущий отнес ли?
— С чего бы, батюшка. Она меня о ней не просила.
— Не просила! Это ты просить должен, дурень ты эдакий!
— Да и какую книжку брать, не знаю.
— А вот теперь слушай меня, Платон. Внимательно слушай! Что сегодня ввечеру во дворце будет?
— Танцы и карты. Я должен за креслом ее императорского величества стоять неотлучно.
— Найди минуту, отлучись да к Анне Степановне и подойди. Прямо скажи, мол, который день охота тебе припала книжку ей передать презанимательную. Каждый вечер книжку ту с собой берешь да случаю не находишь о том сказать. А вот нынче нет больше твоего терпения, пусть Анна Степановна хоть расказнит тебя, после вечера зайдешь в ее покои собственноручно ту книжку передать. И гляди на нее, гляди как на самую распрекрасную барышню, как на распуколку весеннюю. Чтобы страсть была видна. Чтобы сразу видать — ни перед чем не остановишься. Напролом пойдешь.
— Так на такой разговор время нужно. Не рассердилась бы государыня за картами, что пост свой оставил.
— А ты так с Анной Степановной разговор веди, чтобы государыня вас видала. Может, даже по виду твоему поняла, о чем речь. Надо полагать, не только не рассердится — еще как довольна будет.
— Тут бы, батюшка, актер какой нужен, а я что!
— Ты что? Хочешь в золоте и бриллиантах купаться? Хочешь богаче князя Таврического стать? Тут не то что актером, животным каким прикинешься, за рысака скакать будешь, за змею ужом извиваться.
— Приготовиться бы надо. Может, завтра…
— Никакого завтра! Сегодня! Слышь, Платон, сегодня же расстарайся. Дворцовые покои флигель-адъютантские долго порожняком стоять не будут. Не начать бы тебе локотки кусать, да и нам всем вместе с тобой. Сегодня же! А завтра поглядим, что выйдет.
Петербург. Зимний дворец. Будуар Екатерины. Екатерина II, А. С. Протасова, П. А. Зубов.
— Ждала, ждала тебя, Анна Степановна. Что-то ты сегодня заспалась — на тебя непохоже.
— Заспишься тут, государыня. Ночь-то ночи рознь. Тут и так еле-еле камер-медхен растолкала.
— Тебя-то? Чудеса!
— Никаких чудес, государыня. Это с моей-то стороны, а вот с другой! Тут уж поистине руками разведешь.
— И что скажешь?
— Что тут говорить: молодец что надо.
— Да ты по порядку. С чего бы это наш богатырь на атаку решился?
— Теперь-то уже и покаяться могу, государыня. Окольным путем велела до сведения родителя его довести. Влет все уразумел. Обещался немедля с сынком потолковать. Последним дураком его обозвал.
— Это еще почему? А может, не по душе парню должность.
— Еще как по душе. Родитель по секрету поделился, мол, что ни день к родителям заезжает, на судьбу свою сетует: не пришелся-де государыне по мысли. Уж как он ни старается, а государыня к нему хоть и милостива, да не ласкова.
— Родителю пенял? Даже так?
— То-то и оно.
— А родитель какие резоны для сынка сыскал?
— Да ведь, государыня, люди они простые, в придворных делах неискушенные. Советовал еще больше стараться, во всем угодным быть.
— Только и всего? А уразумел все же сразу.
— Да, может, не так и уразумел, как сын его с полуслова понял.
— Подсказал, что ли, отец?
— Где подсказал! Я полагаю, просто Платон Александрович приободрился да и бултых головой в омут.
— Крепко приободрился?
— Вы, поди, не видали, государыня, как меня между танцами в сторонку отозвал. Сначала на экосез пригласил. Хотела отказать — куда мне в пляс пускаться. Потом подумала, может, и к лучшему. А уж во время танца чудеса начались.
— Чего смеешься, Королева Лото? Чего развеселилась? На тебя не больно похоже.
— Случай особый, государыня. Как наш флигель-адъютант меня за талию обхватил, как ручкой-то своей железной прижал, так, верите ли, едва дух не испустила. Он все крепче сжимает да шепотом на ухо и говорит, мол, сегодня ввечеру книжку вам занести должен. Должен — и никаких. Еле ему стук условный сказать успела, а уж меня на старое место посадил и нету его. Ловок, прокурат! Куда как ловок!
— А что же раньше-то?
— Он и впрямь, государыня, приободрения требует. Молод очень. Не поднаторел. А о вас иначе как о небожительнице и не отзывается. Только что не молитву творит.
— Обо мне потом. Что дальше было?
— Дальше — дальше оглянуться не успела, уж в окнах развиднелось. Солнышко встало. Говорю, чтобы прочь шел, а он ни в какую. Вроде и ночи не было. О прислуге заговорила — рукой махнул: еще о них думать. Бесшабашный оказался, кто б подумал!
— Неплохо, значит.
— По мне, так куда уж лучше.
— Красного Кафтана не поминаешь?
— Да Бог с ним, с отцом семейства. Кисель он клюквенный — не Кафтан Красный. И от Королевы Лото, как черт от ладана, бегал.
— Ладно, Анна Степановна. У каждого свой вкус. А говорили-то еще о чем?
— Какие разговоры! На каждом слове на ваше величество сворачивал. И какие руки у императрицы красивые — на портретах только самых лучших такие увидишь.
— Невелик комплимент. Сама знаю, руки у меня хороши.
— И поступь какая величественная.
— А какой ей быть? Да и годы, хошь не хошь, свое берут. Не побежишь, не попрыгаешь.
— Полноте, государыня, вы и смолоду ходили чисто пава какая.
— Художники мне говорили.
— Сами видите, не придумал молодец. Правду говорит.
— А еще? Еще что говорил?
— Чтобы повторить, пиит какой записной нужен. Что твой Державин распелся. Подумала, обо мне забыл. Ан нет, петь-то поет, но и про дело не забывает.
— Про что? Про что поет, спросила?
— Мол, в глаза государыни заглядишься, голова кружиться начинает. Голубые. Бездонные. Ровно небо в полдень летний. Губы…
— Ваше величество, к вам господин флигель-адъютант добивается.
— С каким делом, не сказал? Ты что ли прийти велела, Анна Степановна? Знак какой дала?
— Упаси Бог. Да и зачем бы раньше времени? Поди, сам решился. Мол — раз козе смерть. Так и вчерась мне сказал.
— Зубов! Вы даже не дождались доклада камердинера. Но — это, может быть, и к лучшему. Я говорила сейчас Анне Степановне — поздравляю вас полковником и поторопитесь переехать в дворцовые покои. Флигель-адъютант — человек, которому следует всегда быть у императрицы под рукой. Анна Степановна, не почтите за труд — распорядитесь.
