Лейла Элораби Салем - Григорий Отрепьев
Григорий опустил голову и ответил:
– Как же я устал ото всего! Желаю побыть одному.
Это был приказ. Бояре, кланясь, попятились к выходу и нихо прикрыли за собой дверь. Оставшись один, молодой человек сжал подлокотники кресла, едва сдерживая слезы. Неужели на всем белом свете не осталось ни единого человека, который действительно был бы предан ему? Он сразу же стал в уме перебирать всех вассалов, которые кланятся ему и целуют сапоги до тех пор, пока он держить символы власти, но что станется с ними, если он потеряет эту самую власть? Не сделают ли бояре с ним тоже самое, что некогда случилось с Годуновыми? Не придут ли эти лизоблюды однажды к нему в опочевальню с ножом или подушкой? Что делать? К кому возвать о помощи? Кто останется преданным ему до конца жизни?
Григорий встал и, рассправив широкие сильные плечи, вышел в коридор. Двое стражников склонились перед ним: эти тоже, подумал он, верны ему до тех пор, пока он царь. Государь велел позвать челядь, отвечающую за красоту. Велев им приготовить ванную, он нашел Басманова и сказал:
– Сегодня вели никого не подпускать ко мне. Если у кого-то есть для меня послание, пусть ждут следующего дня.
– Как скажешь, мой государь, – ответил боярин, недовольный тем, то ему придется вместо отдыха вступить в разговоры с остальными боярами, которые с утра до вечера высижывают в приемном зале в ожидании царя.
Григорий нежелся в ванне. После нее ему сделали массаж спины и рук. Будучи человеком образованным, молодой царь следил за своей внешностью: каждый день специально приставленные для этого люди делали ему ванночки для кистей рук и маникюр, протирали кожу лица лосьеном и кремами, дабы она всегда оставалась чистой и гладкой, брадобрей и цирюльник укладывали его короткие волосы в прическу на европейский манер, следя также за тем, чтобы на щеках не было щетины.
Но в этот день, полный тревог, Григорий решил забыть обо всем: о заговорщиках, о предстоящей встречи с женой, о каждодневных заботах и хлопотах, о льстивых боярах и о своем враге Василии Шуйском. Накинув на тело длинную белую рубаху с серебряными пуговицами, царь велел подвести его глаза сурьмой, а губы накрасить ярко-красной помадой. Такой: накрашенный словно девица, надушенный дорогими духами, Григорий один, без охраны, отправился по темному коридору в дальний конец дворца. Он шел к тому, которому верил больше, чем кому бы то ни было и которого искренее любил.
Молодой князь Иван Хворостинин сидел за письменным столом. Свеча тускло освещала комнату, но он, не обращая внимания, старательно выводил пером буквы на чистом листе бумаги. Иван был не только князем и кравчим царя, молодой человек был известен любовью к книгам и истории. Будучи умным, образованным человеком, он открыл в себе писательский талант, став первым составителем исторических книг при молодом царя.
Погрузившись с головой в писательскую работу, Иван не расслышал звук открывающейся двери и шаги по комнате. До него донесся приятный запах духов, тогда-то он и обернулся. Какого же было его удивление, когда перед ним предстал Григорий – молодой, красивый, с легкой улыбкой на устах.
– Ты не ждал меня? – тихо спросил он и подошел к письменному столу. – Чем сейчас занимаешься, книгу пишешь?
– Пробую, – озадаченный столь необычным появлением любовника, ответил тот, убирая перо и чернила.
– Рад видеть меня?
– Очень. Сегодня ты особенно красивый.
Иван встал и подошел к царю. Князь был немного ниже ростом, но сейчас разница в росте оказалась заметней, ибо царь был обут в дорогие сапоги на высоких каблуках. Молодой кравчий нежным касанием провел по лицу государя, затем его руки опустились ниже и, весь пылая от страсти, он принялся ловкими движениями расстегивать шелковую рубаху, неистово целуя шею и сильные плечи Григория.
Григорий любил принимать ласки от Ивана, очарованный его юной красотой. Лишь немногие посвященные знали их тайну, которую они старались скрыть. Басманов не удивлялся подобной связи, ибо в стенах дворца это было обычным явлением: многие бояре и служивые люди знали, что у самого Ивана Грозного в любовниках ходил Федор Басманов.
Полночи Григорий провел в страстных объятиях Ивана. Когда все кончилось, он не пошел к себе, боясь предательского удара, а осталься лежать в постели под альковом со своим возлюбленным. Отвернувшись от князя, царь тихо заплакал. Иван взглянул на него и, коснувшись рукой его плеча, спросил:
– Что случилось, государь? Почему ты плачешь?
Тот снова повернул к нему лицо: покрасневшее, с заплаканными глазами, и ответил, перейдя на шепот:
– Я не знал, что царская корона окажется непосильной ношей. Чувствуя я, идет беда за мной. Сегодня, когда толпа заговорщиков с криками ворвалась во дворец, требуя мой головы, я осознал всю прелесть жизни, мне было страшно, очень страшно – я не хочу умирать. Мне еще нет и двадцати пяти, а в душе я чувствую себя стариком, прожившим долгую трудную жизнь. Почему? Скажи, почему меня все так ненавидят? За что? Что я сделал не так? Все эти месяцы я старался быть добрым, я награждал обиженных, повысил жалованье служивым людям, пресек взятничество и грабежи. Да, я знаю, у меня есть слабость к любовным утехам, азартным играм и всяческим забавам, но разве это такой уж грех? Я же не проливаю крови, не казню без разбора тех, кто встал на моем пути, как сделал бы любой другой правитель. Я сохранил жизнь даже Шуйскому, который спит и видит меня мертвым. И если я погибну от рук заговорщиков, тело мое окровавленное некому будет похоронить по-человечески, ибо для них я поганный еретик и расстрига.
Он говорил быстро, глотая слезы, его трясло от рыданий. Впервые в жизни открылся он Ивану, впервые в жизни излил свои страхи, наполнявшие душу. Князь взял его холодную руку в свою и поцеловал, ему стало искренне жаль этого несчастного, покинутого всеми человека, который уже и сам запутался в себе.
– Успокойся, любимый, я здесь, я рядом и всегда буду подле тебя, – ласково проговорил Хворостинин, осушая поцелуями катившиеся по его щекам слезы.
– Обними меня, только крепко-крепко, – Григорий протянул руки и заключил молодого человека в объятия.
Вместе они снова легки на подушки. Иван с жаром, обливаясь потом, принялся целовать алые, пухлые губы царя, размазав помаду. Но какое сейчас было до этого дело? Государь судорожно принимал ласки своего кравчего, его темно-голубые глаза блестели при свете луны словно звезды, которыми он так любил любоваться с балкона дворца.
Близился рассвет. Голые ветви деревьев качались под порывом ветра, сдувающего с них хлопья снега. Двое молодых людей: царь и князь, лежали уставшие, на подушках. Григорий тяжело дышал, после ночи любви ему нестерпимо хотелось пить, но он решил подождать до завтрака. Глядя в потолок, он снова заплакал, только не знал, от чего: от того, что остался жить и сможет встретить новый рассвет, или же от признательности в верности Ивана. Князь заметил катившуюся по его щеке слезу и ловким движением поймал ее на свой указательный палец. Слезинка, маленькой капелькой блестевшая на пальце, отражалась в предутреннем свете, точно капля росы. Завороженный, смотрел на нее Иван, словно слеза эта была драгоценным камнем.
– Я верен тебе, государь, как никто другой и готов поклясться вот этой твоей слезой, что погибну, но спасу твою жизнь.
– Мне искренне приятно слышать такие речи, – ласковым голосом проговорил тот и, встав с кровати, быстро оделся, – прости меня, но я пойду к себе, дабы никто ничего не заподозрил.
Иван с наслаждением смотрел на его статное, стройное тело и не мог налюбоваться.
– Придешь в следующую ночь? – спросил он.
– Не знаю, у меня слишком много дел, – Григорий оделся и, подойдя к князю, поцеловал его в губы со словами, – я люблю тебя.
– И я тебя.
Вскоре по коридору донеслись торопливые шаги: царь вернулся в свою опочевальню, быстро смыл косметику в воде из рукомойника и, успокоившись, усталый, лег спать.
Когда ясное зимнее солнце лучами освещало землю, раздался по округе пушечный выстрел, стая испуганных птиц резко взметнулась в воздух. Григорий, раскрасневший, веселый, склонившись над новой пушкой, воскликнул:
– Превосходная работа! Необходимо отлить еще десятку таких штук, – он смахнул меховую шапку и вытер вспотевший лоб, благо сам испытал новое орудие.
Все его окружение переглянулось, но промолчало: слишком много средств уходит на приготовление к будущей войне. Один лишь мастер, что сделал пушку, подошел к царю и, склонившись в поклоне, поцеловал его белую руку:
– Государь, я старался выполнить как можно лучше и если тебе что-то не пон…
Но Григорий резко перебил его, задорно вскинув голову:
– Работа превосходная, и сам ты молодец. Вот тебе мой царский подарок, – он снял с пальца один из перстней и протянл мастеру.
