Лейла Элораби Салем - Григорий Отрепьев
– Пан Власьев, хочу знать, не обещал ли великий царь кому другому?
Афанасий с простотой в душе ответил, пожав плечами:
– Разве я знаю; царь ничего не поручил мне на этот счет.
Переводчик, стоящий подле него, тихо прокашлялся. В зале наступила гнетущая тишина. Все ожидали дальнейшей развязки и то, каким образом выкрутится посол из этой щекотливой ситуации. Но Димитрий Иванович не послал бы Афанасия в Польшу, если бы не был в нем уверен. Хитрый дьяк и сам понял, что сказал глупость, и дабы не расстроить пышную церемонию, он ответил:
– Если бы он дал обещание другой девицы, то не послал бы меня сюда. И потому царь Димитрий Иванович согласен взять в жены панну Марину Юрьевну Мнишек.
Карнидал, удовлетворенный ответом, сложил руки перед грудью и прочитал молитву, благословляя этот союз двух держав. Слуги вынесли на золотом подносе два обручальных кольца. Невесте полагался большой перстень с большим, размером с вишню, камнем. Это перстень посол передал кардиналу, который надел его на тонкий пальчик польской красавицы. Когда же пришла очередь невесты, то Афанасий принял перстень от рук Марины прямо в ящик, дабы не осквернить своим касанием царское кольцо.
После обмена кольцами все отправились в столовую, где гостей ждал накрытй стол с яствами да оркестр, состоящий из сорока музыкантов. Впереди процесси шла, гордо вскинув голову, Марина Мнишек, ставшая русской царицей, за ней шла шведская королевна, потом посол. Все они встали на возвышенном месте у стола. Король Сигизмунд сел во главе, по его правую руку села Марина Мнишек, по левую – королевна Анна.
Послу, наконец, позволили искупить все неловкости своего поведения дорогими подарками, присланные вместе с ним от русского царя. Димитрий Иванович смог своей щедростью поразить не только Марину, но и самого короля украшением в виде Нептуна, портретом богини Дианы, сидящей на золотом олене, золотыми пеликаном и павлином, у которого качались перья словно у живого. Отдельно были преподнесены кубки, чарки, перстни, крупные жемчужины, соболи, парча, бархат. Особенно удивили гостей присланные часы со слоном с башней, игравшие по московскому обычаю: слышны были громкие отчетливые звуки, удары в бубны. Это был подарок Марине, дабы она с помощью этих часов отчитывала время до встречи с ее царем.
Начался пир. Все гости во главе с королем пили за здравицу молодоженов. Было выпито много вина, сама Марина Мнишек не отставала от других. Единственным человеком был Афанасий Власьев, который все время угрюмо сидел за столом, почти ничего не ел и не пил. Внутри у него скребыхались кошки, сердце ныло за позор и насмешливые взгляды, которые сопровождали его от дверей до пиршественного зала. Несколько прекрасных дам с высокими прическами с усмешкой поглядывали на него, тихо о чем-то перешептываясь, должно быть. Рассуждали, какой он некрасивый, неуклюжий русский дикарь.
После обеда начался бал. Первыми станцевали Сигизмунд с царицей Мариной. Молодая шляхтянка весело кружилась в танце, позабыв обо всем на свете. Только подумать: сам король держал ее за руку – редко, кто мог удостоиться такой чести. Афасаний Власьев напрочь отказался станцевать с Мариной, объяснив, что по русскому обычаи, обычный человек не смеет прикасаться руки царицы. Ему также было неловко и обидно видеть, как супруга царя падала перед Сигизмундом на колени, что умоляло ее царское достоинство.
В этот вечер все глаза были обращены лишь на нее, на дочь сандомирского воеводы, получившей благословение от короля на вступление на московский престол. Юная царица сполна насладилась танцами, наяву воплощавшими ее девичьи мечты. После танца с королем она пошла танцевать и с королевной Анной, и с десятилетним королевичем Владиславом, который был почти одного с ней роста.
Когда отгремела музыка, воевода Юрий Мнишек подошел к дочери и, взяв ее под руку, проговорил:
– Дочь моя, пади к ногам его величества, нашего милостивого государя, моего и твоего благодетеля, и благодари его за столь великие дары.
Марина, не раздумывая ни секунды, вместе с отцом опустилась перед королем на колени. Сигизмунд в знак почтения перед царией снял свою шапку и поздравил ее с браком, наказав даже на московском престоле думать о судьбе Польши и соблюдать польские обычаи даже на чужбине и озарить схизматиков светом католической веры. После пожелания король перекрестил ее. Марина, расстроганная речью короля, заплакала, обещав выполнить все, что в ее силах. Вместе с ней заплакал также воевода Мнишек, решившего вместе с дочерью отправиться в дальнюю Московию.
Праздник кончился. Начались будни. Получив известие об успешной миссии Афанасия Власьева в Речи Посполитой, царь отправил к нему своего личного секретаря Яна Бучинского. Тот приехал с деньгами и подарками для Марины и ее отца. Юрий Мнишек получил свою долгожданные триста тысяч золотых. Царица получила от мужа новые, еще более роскошные подарки, среди которых были усыпанное алмазами изображение Христа и Марии; золотая цепь с бриллиантами, жемчужные четки, браслет с алмазами, золотой ларец с жемчугом и перстень с тремя бриллантами. Отдельно Димитрий Иванович прислал в качестве подарка золотые слитки, золотой набор посуды, золотые рукомойники, тем самым проявив заботу о супруге, которая в скором времени должна будет покинуть отчий дом и уехать на чужбину, дабы там занять принадлежащий теперь ей московский престол.
Глава 16. Новые забавы царя
Получивший послание от дьяка Власьева, царь стал основательно готовиться ко встречи с женой. Он торопил с постройкой нового дворца, над строительством которого работали зодчие из Италии. Подле ворот была установлена статуя цербера с тремя головами, чья пасть могла открываться и закрываться, бряцая металлическими зубами. По городу поползли разные толки: одним было интересно новшество, другие же, глубоко верующие, приняли статую за идола, которому поклонялся государь, приговаривая: мол, не бес ли он сам, раз его дворец охраняет адский пес?
Василий Шуйский, давно вернувшийся из опалы вместе со своими родственниками, не только не поблагодарил молодого царя за сохранение жизни, но даже решился на новый шаг: устроить бунт среди стрельцов. Для этого был нанят бывший убийца Годуновых – Шерефединов, который, возглавив отряд бунтовщиков, ворвался похожим зимним днем во дворец в надежде убить царя. Однако поднявшийся переполох среди охраны, выдал заговорщиков и покушение провалилось. Шерефединов успел сбежать, остальные же семеро его товарищей были схвачены и связаны по рукам.
Их, избитых, в изорванных кафтанах, вывели на крыльцо дворца. Сам Григорий, бледный от страха, трясущимися руками, прошел к выходу и встал лицом к собравшейся толпе. Все замерли в ожидании. Молодой государь снял меховую шапку в знак искренности и почтения перед народом, и со слезами на глаза громко вскрикнул, обращаясь к заговорщикам:
– Как вы могли поднять на меня оружие? Как вы могли назвать меня самозванцем и расстригой, коли порукой моей правды стали мать моя Мария Нагая и верховные бояре? Вы обвинили меня в том, что я жалую иноземцев, люблю музыку и танцы, разрешил шахматы и шашки? Но знаете ли вы, что казна наша пополняется пошлинами за счет тех же иноземцев? Понимаете ли вы, что в веселье нет ничего плохого, ибо и душа требует покоя? За время моей недолгой жизни я живота не жалел ради счастья подданых, рисковал жизнью, голодал и замерзал ради вас всех! Неужели вы решили таким гнустым способом отблагодарить меня за то хорошее, что я сделал для вас всех?!
Снег большими хлопьями падал на землю. Несколько снежинок легли на волосы и щеки Григория и стекли по ним точно слезы. Толпа, слыша такие речи царя, встала на колени и громко заплакала. Другие стрельцы, верные государю, склонились и низком поклоне, и один из них проговорил:
– Государь наш. Отдай нам этих собак, мы сами разберемся с ними!
Григорий подал знак и семерых заговорщиков бросили на растерзание толпе. Сам же он, в окружении Басманова и Мосальского, вернулся во дворец, где устало уселся в резное, обитое бархатом, кресло и спросил:
– Что мне делать, дабы уберечь себя от еще одного покушения?
– Увеличь охрану, государь, – ответил Басманов, – поставь личными стрелками немцев, которые преданы тебе.
Князь Мосальский, поглаживая бороду, проговорил:
– Ведь говорил я, не нужно было оставлять вживых этого подлого змея Шуйского! – он указал рукой на окно и продолжил. – Слышишь, государь, крики? Это все его рук дело!
Григорий опустил голову и ответил:
– Как же я устал ото всего! Желаю побыть одному.
Это был приказ. Бояре, кланясь, попятились к выходу и нихо прикрыли за собой дверь. Оставшись один, молодой человек сжал подлокотники кресла, едва сдерживая слезы. Неужели на всем белом свете не осталось ни единого человека, который действительно был бы предан ему? Он сразу же стал в уме перебирать всех вассалов, которые кланятся ему и целуют сапоги до тех пор, пока он держить символы власти, но что станется с ними, если он потеряет эту самую власть? Не сделают ли бояре с ним тоже самое, что некогда случилось с Годуновыми? Не придут ли эти лизоблюды однажды к нему в опочевальню с ножом или подушкой? Что делать? К кому возвать о помощи? Кто останется преданным ему до конца жизни?
