Владимир Шатов - Между жизнью и смертью
Борис поднял мохнатые брови домиком, что означало для него усиленную работу мысли:
- А что если на плакатах клеймящих немецких фашистов переписать названия? – Предложил он неуверенно. - В связи с заключением пакта о ненападении с Германией все старые картинки оказались ненужными. Будут финскими фашистами… Кто там знает отличия в форме одежды?
- Молодец! – оценил идею лейтенант. - Вот за ночь и перепиши все плакаты.
- За ночь не успею…
- Я сказал оформить. – Отрезал комсорг. - К обеду завтрашнего дня обновлённая наглядная агитация должна висеть по всему лагерю! Ясно?
- Яснее не бывает. – Смирился Рохлин и побрёл выполнять приказание.
- Опять ночь не спать и Мишаню завтра снова не отблагодарю.
На счёт убитой на мазню ночи Борис погорячился, он справился с заданием за пару часов. Быстро закрасил старые надписи и по мере высыхания красиво написал проклятия агрессивным финнам. Борис даже успел немного заснуть и утром, поручив приставленным к клубу двум доходягам развесить плакаты, побежал в столярку.
***В длинном, рублёном из лиственницы здании, с одного конца которого располагалась старенькая пилорама, уже вовсю суетились работники. Двое вчерашних зэков натужно грузили на тележки, поставленные на рельсы, объёмные брёвна.
- Мишаня где? – спросил запыхавшийся Борис.
- В своей загородке. – Ответил ближайший работяга и махнул в сторону отгороженного угла. - Инструктирует новичков.
Рохлин двинулся в бригадирскую коморку, сколоченную из разного хлама с единственной целью, защититься от неотапливаемого помещения столярки. Маленький как раз закончил свои наставления:
- Всё идите, работайте! – велел бывший вор. - Сегодня нужно срочно распилить целый вагон леса.
Борис в дверях вежливо посторонился, и мимо его протиснулись хмурые заключенные, с которыми вчера разговаривал Коршун. Они присоединились к зэкам, включившим визжащую пилораму, и начали подавать брёвна к мелькавшим вертикальным пилам, кроившие стволы деревьев на дюймовые доски.
- Спасибо за помощь. – С порога поблагодарил Борис Мишаню и протянул сморщенное кольцо краковской колбасы. - Всё украденное вернули, только продуктовую посылку естественно съели… Вот всё что заначил!
- Пустое! – смутился благодетель, но колбасу взял.
Они поболтали о лагерных сплетнях, и Рохлин засобирался обратно в свою тихою каморку в лагерном клубе. Борис всегда чувствовал себя неуютно, когда находился на виду. Друзья по несчастью вышли в холодную столярку и в этот момент с другого конца здания вошли несколько человек.
- А это кто припёрся? – удивился бригадир, вглядываясь в приближающуюся группу.
- Коршун, а с ним Митя и Калуга, - обомлел Борис. - Принесла нелёгкая
Пришельцы не обращали внимания на оставшихся у каморки наблюдателей, а уверенно подошли к потным пильщикам.
- Здорово земляки. – Поздоровался Коршун. - Бог в помощь.
- Здорово Митяй! – ответил Григорий. - Бог передал, чтобы ты помог…
Коршунов невесело усмехнулся и сказал:
- Не положено мне работать…- он обошёл рычащую пилораму по кругу, внимательно всматриваясь в молчащего Кошевого. - Я вишь зараз блатной, а нам работать в западло.
- Ты же казак!
- Был казак, да весь вышел! – отрезал Коршун. - На нас воров мужики пашут, вроде вас.
На последних словах друга детства Михаил поднял на того светлые глаза.
- Скурвился ты Митяй совсем. – Сказал он. - А впрочем, ты всегда таким был…
- А ты на меня не лайся, – огрызнулся Коршун. - С тебя должок причитается за спаленный курень и деда.
- Я свои долги с лихвой отдал! Не ты мою мать зарубил?
- Отдал, да видать не все…
Коршун кивнул головой спокойно стоящим Мите и Калуге. Дебелые подручные вдруг резко схватили под руки опешившего Кошевого и бросили на распиливаемое бревно. Они крепко прижали его тело, и седая голова Михаила оказалась в десятке сантиметрах от вгрызающихся в древесину зубьев. Григорий крикнул и рванулся выручать свояка:
- Что вы творите?
- Уйди Гришка, – предостерёг его Коршунов и встал на пути. - Не мешай… Хай Михаил расплатится за свои грехи!
- Не тебе судить его. – Зло сказал Григорий и, оттолкнув Дмитрия, шагнул к корчившемуся в тщетных попытках вырваться Михаилу.
- Как раз мне…
Коршун схватил торчащий в массивной колоде плотницкий топор, служивший для обрубания сучьев, и прицельно ударил обухом старого знакомого в спину. Григорий споткнулся, мешком упал сначала на колени, а потом на заплёванный пол. Налётчик ловко перепрыгнул через него и, оказавшись прямо перед распятым Михаилом, высоко поднял двумя руками острый топор.
- Сдохни предатель! – выкрикнул он и резко опустил его на шею Кошевого. - Это тебе за всех убитых казаков.
Блеснувшее лезвие перерубило позвоночник Кошевого, и его голова беспомощно повисла на остатках целых жил, мускулов и вен. Затуманенные глаза Михаила от боли вылезли из глазниц и укоризненно уставились на убийцу. Тугая струя крови из разорванной яремной вены ударила в стоящего справа Калугу и тот брезгливо отступил. Выгнутое дугой тело Кошевого, в последнем смертном движении свалилось со скользкого бревна.
- Чего ты бросил его? – недовольно пробурчал Митя. - Предупреждать надо!
- Да он дохлик, – поставил точный диагноз Калуга. - Пошли к Акиму.
Не обращая внимания на всё ещё держащего перед собой окровавленный топор Коршуна, уркаганы двинулись к выходу.
- Что же ты натворил? – услышал Борис крик раздавшийся совсем рядом. - Зачем у меня мокруху разводишь?
Застывший Рохлин удивлённо смотрел, как Мишаня Маленький побежал к мёртвому подчинённому. Он подскочил к Коршуну и, смотря ему прямо в глаза запальчиво выкрикнул:
- Ты нелюдь… – Мишаня от гнева сжал небольшие кулаки. - Просто зверь, гад!
- И ты туда же! – выдохнул перекошенным ртом Коршун и наотмашь ударил обвинителя послушным топором, как будто рубил дрова. - Получай!
Лезвие метко вошло между левой ключицей и шеей Мишани. Он вскрикнул, дёрнулся сухим туловищем. Этим движением зэк вырвал топорища из рук убийцы, затем сделал несколько шагов с торчащим топором и рухнул замертво. Ошалевший Коршун сплюнул на тело Кошевого и быстро вышел из столярки впереди удивлённых подручных Акима.
- Ничего себе разворот! – растерянно протянул Калуга. - Мишаню то за что?
Ему никто не ответил. Григорий стонал, валяясь на полу. Двое испуганных работяг жались к стенам. Рохлин талантливо делал вид, что его вообще нет на свете.
- Вот попал, – хаотично думал он. - Нужно выбираться. Пока начальство не прибыло. Загребут в карцер всех подряд!
Он благополучно выскользнул вслед за ушедшими урками. Разбирательства руководства лагеря были недолгими. Григорию повезло, и его не наказали, а даже сгоряча назначили начальником столярного цеха. Благодаря этому скоропалительному решению он, шутя, пережил суровую колымскую зиму. Коршуна через неделю нашли мёртвым, он не проснулся после долгой ночи. Ему кто-то во сне тихо, одним ударом, вогнал в ухо десятисантиметровый гвоздь. Мишаню в лагере любили и уважали…
