Владимир Шатов - Между жизнью и смертью
- Какие у тебя секреты? – Удивлялся потом лейтенант Ушаков. - Так стрелять можно только в сказке!
- Всё просто, – обстоятельно рассуждал Михаил. - Целишься в мишень и воображаешь прямую линию. Точно наводишь по ней, будто кто-то тебе специально протянул нитку и плавно нажимаешь спуск...
За все восемь месяцев учёбы Кошевой из РПД ни разу не промахнулся, став лучшим во всём округе.
- За отличные результаты на полковых стрельбах, - осенью того же года, перед монолитом строя полка, зачитал приказ начштаба капитан Калмыков. - Курсанту Кошевому выносится благодарность командования!
- Служу трудовому народу!
… Капитан стал образцом военного для Михаила. Стройный брюнет, элегантно-военный вид. Перепоясан кожаными ремнями, в петлицах с золотыми позументами горит капитанская «шпала». На рукавах широкий красный шеврон окаймлен золотом. Гимнастёрка сидит как влитая. Не военный, а выставочный экспонат!
- Вот бы стать капитаном! – часто мечтал Михаил. - Во всём мире не сыщешь лучшей формы, чем в РККА!
Незаметно подобралась зима. Морозище трещал грозно, таких на Дону не бывает! Взвод на стрелковом тренаже на берегу Шилки с учебными винтовками клацает затворами, не видя мишеней за туманом из незамерзающей полыньи.
- Ужас, как холодно! - все тёрли красные уши в своих будёновках, шапок-ушанок тогда не выдавали.
Михаил сунул руки в карманы шинели, и доброжелательный комиссар школы старший политрук Волошенко, тут же прервал беседу:
- Курсант Кошевой.
- Я.
- Встать смирно! – приказал он строго. - Выньте руки! Ещё раз увижу, получите наряд вне очереди!
От неожиданности Михаил резко вскочил и в душе был обижен на замечание, но дисциплина в РККА была железной.
- Наверное, так и надо! – понял он позднее. - Забывать, что ты пример для рядовых нельзя ни на минуту.
Старший политрук Волошенко по своему вёл среди слушателей курсов воспитательную работу, не слишком много говоря о высоких идеалах.
- А ну, хлопцы, давайте спивать!
Говорил он, и бойцы пели:
- «Из-за лесу солнце всходить, Ворошилов едет к нам»
Потом про Галю, которая была молодая, и которую привязали «до сосны косами» и там еще был «по-пид горою гай». Пели также идейные частушки про старого неспособного мужа.
- Гарно!
Он применялся к конкретным обстоятельствам, и его усилия были действенны. Когда курсанты совершенно выдохлись после шестидесяти километрового марша и падали от усталости, он сказал:
- А ну, хлопци, слухай сюда!
- Мы слушаем. – Ответил за всех Михаил.
- Що це воно таке, что если бы воно було, то ничего бы на свете не було?
- Не знаем, товарищ капитан! - сказали курсанты хором, сильно заинтригованные.
- Видите высоту? - он указал на холм, примерно с километр впереди. - Вот туда дойдём, там и скажу.
Дошли, свалились на землю почти замертво, сбросили с плеч тяжёлое снаряжение и, отдышавшись, спросили:
- Так что же это, товарищ капитан?
- А это если бы в том месте, откуда рождаются дети, были бы зубы!
… Наконец подошло последнее воскресенье перед выпуском и поступлением лучших выпускников в военное училище. Закончена уборка помещений, форма наглажена и вычищена. Нынче взвод идёт смотреть кино в город.
- На девушек посмотрим…
Ротный строй дубасил по гулким мостовым старинной крепости, расположенной, кажется, на краю света. Сосед справа Витька Цурканов, слесарь сталинградского завода «Баррикады», шёпотом спросил Михаила:
- Фильм, то какой?
- Вроде бы покажут «Шорса», - предположил Кошевой. - Мне Сенька - киномеханик говорил.
- Лады…
Сегодня и впрямь демонстрировали фильм Александра Довженко «Щорс», о легендарном герое гражданской войны.
- Садись! – в зале прозвучала команда командира взвода.
- Красота! – зашептали курсанты. - Настоящий кинотеатр! Ты видел, какие девушки стояли у кассы?
…По женскому обществу все курсанты соскучились очень, особенно женатые. В город их поодиночке не пускали, увольнительных не было. Направляли только в наряды военного патруля. Ходили по улицам втроём, подходили к поселковому клубу, в затянутых морозом окнах, видели танцующих девушек и парней.
- Вот бы попасть внутрь! – торопливо передавали винтовки одному, а двое шли в клуб.
Там танцевали, отводили душу и обратно на мороз, не дай бог, на старшину наскочишь! Несмотря на то, что фильм интересный, Михаил, как только погас свет, по привычке засыпает. Сказывалось слишком большое напряжение учёбы…
- Выходи строиться! - зычный голос лейтенанта разбудил Михаила, когда киносеанс закончился.
Обратная дорога в гарнизон оказалась веселее. На гуляющих тёплым вечером девчат, ребята глядели с нескрываемым вожделением. Как и они на нарядных военных, но не все, особо породистые лицом и статью, из дворянок, выказывают одно презрение:
- Мясо. – Свысока бросает одна светлокожая блондинка. - Говядинка.
- Мослы, - поддерживает подругу голубоглазая красавица. - На убой ведут!
Это дети высланных сюда «врагов народа» понял Михаил.
- Злобствуют! – подумал он, забывая, что формально сам сын осужденного по этой статье. - С такими орлами никому не получится свернуть нас с правильного пути.
Кошевой с удовольствием оглядывал своих молодцеватых товарищей. Фуражки одеты лихо, чуть набекрень. На ногах не сапоги, а ботинки, но начищенные до зеркального блеска. Все подтянутые и опрятные. Как будто почувствовав необходимость продемонстрировать силу и красоту бойцов Красной Армии, лейтенант Ушаков скомандовал.
- Кошевой, запевай! – Михаил тут же сильным голосом взял такой тон, что строй подхватил дружно и в ногу. - Пала тёмная ночь у приморских границ, лишь дозор боевой не смыкает ресниц!
Глава 21
Борису Рохлину, бывшему актёру ленинградского театра, снилось, что у него оторвана голова. Вокруг вольготно развалилось зрелое лето, всяческое щебетание и цветочки, а голове холодно. Бедная головушка голая и кто-то катит её ногами по траве в глубокую яму, как мяч в ворота. А оттуда отчаянно дует и Борису от этого страшно. Поэтому бесхозная голова по пути ловко ухватилась зубами за подвернувшуюся ветку, сучок скрипнул и обломился... Сон прервался.
- Чёрт, приснится же такое! – подумал Борис и перевернулся на другой бок. - Будто саблей начисто срубили, даже шея болит…
Он хотел натянуть на всамделишную голову бушлат, поэтому на секунду приоткрыл глаза, обмер от страха и быстро зажмурился. Кто-то стоял рядом, занеся над его беззащитной лысиной острую железную скобу, какими крепят брёвна.
- Пока сплю, не ударит... – молниеносно сообразил Борис и скомандовал себе. - Спи, дурак, защурься, дыши ровней, не вздумай глянуть.
Оказалось, что это очень жутко, вот так с закрытыми глазами ждать удара, словно ты курица под безжалостным топором. Рохлин талантливо сделал вид, что спит...
- Заберут всё подлецы!
Одновременно он слышал, как под низким топчаном шарит кто-то второй. Кажется, тот вытащил неуклюжий чемодан, поднял его на шаткий скрипучий стол и выкинул в окно, следом спрыгнул сам. Тот, кто стоял над головой Бориса, сказал громко и весело.
- Ну, твоё счастье, Артист. – Закончил он и тоже сиганул в окно. - Спи, нам «мокруха» ни к чему...
По свежевыпавшему снегу проскрипели осторожные шаги и стихли, а Борис всё ещё трусил проснуться. Он боялся пошевелиться, чудилось, как гнутая железяка втыкается в кипящий мозг. Только когда Рохлин совсем замёрз, он осторожно разлепил глаза. Рядом никого не было, на краю стола, у изголовья топчана, лежала зазубренная стальная заноза в палец толщиной...
- Да, – выдохнул он. - Твое счастье, Артист...
Очухавшись, он вылез из-под промасленного бушлата, дыру в окне умело заколотил фанерным лозунгом «Труд - дело чести». Окно налётчики «взяли» аккуратно и тихо, стекло выдавили через бумагу, намазанную солидолом.
- Профессора.
На улице угрюмо светало. Артист потерянно потоптался по клубной каптёрке, где жил постоянно, автоматически затопил печку - буржуйку.
- Что-то надо делать? – билась неотвязная мысль. - Всё богатство разом ахнули, подлецы…
Два дня назад Рохлин получил мамину посылку, масло, сахар, то, что называется в лагере «бацилльное дело». Пристроил чудесные продукты в свой чемодан, сделанный в зэковской столярке. В нём лежал «концертный» пиджачок, перешитый из офицерского кителя. Новогодний подарок девчат из швейного цеха, как и диагоналевые штаны, казались теперь сказочно нарядными. Жёлтая рубашка, сшитая из домашней простыни, которую он сам красил акрихином и галстук, сочинённый из чёрной шёлковой подкладки, пропали безвозвратно...
- Выглядел прямо как на свадьбу. – Маялся Борис, вспоминая потери. - Так неужели же я этакую немыслимую красотищу спокойно уступлю каким-то уркам, жуки-куки?!
