Артем Тарасов - Тайны «Фрау Марии». Мнимый барон Рефицюль
Анна Белль счастливо улыбалась. Они подошли к следующей картине Вермеера.
– Вот это настоящее чудо! – воскликнула девушка.
Ян Вермеер написал вид своего города Делфта. Воду в гавани он изобразил так, что казалось, она обладает текучестью. Городская набережная на другом берегу окружена средневековыми постройками из серого камня. От залива начинается городской канал и уходит под каменный мост через арочные проемы. Несколько рыбацких шхун стоят у причала. За городской стеной виднеются красные черепичные крыши зданий. На первом плане у кромки воды стоят две горожанки в белых платках, чуть поодаль еще люди, приплывшие сюда на пассажирской лодке, – состоятельные мужчины в широкополых шляпах, их спутница и служанка с маленьким ребенком на руках.
Постояв у шедевра Вермеера, Анна Белль вопросительно посмотрела на Шувалова:
– Что вам еще показать?
«Я же не могу пригласить его в свой будуар, – подумала она. – Не знаю, какие там картины могут сегодня оказаться. Не показывать же ему… разврат… Да мне и самой не выдержать его присутствия там. А как хорошо было бы попросить виолончелистку сыграть какой-нибудь модный менуэт! Но кто знает, висит ли она на своем месте или там опять только срам…»
– Хорошо, давайте я покажу вам картину еще одного великого художника прошлого века. Она всегда вызывает у меня радость своей невинностью. Идемте, Андрей Петрович, к господину Франсу Хальсу. Они перешли в бальный зал особняка и остановились перед веселой картиной. На ней были изображены улыбающиеся дети с козой. На шее животного красовался хомут-венок, сплетенный из веток, украшенных цветами. Козу запрягли в маленькую повозку, в которой разместились две круглолицые румяные девочки в кружевных воротничках и накрахмаленных чепчиках по моде того времени. Дети выглядели такими счастливыми от своей проделки… Рядом с девочками – несомненно, сестрами – стоял мальчик, очевидно, их старший брат, такой же круглолицый и улыбающийся, как они. На нем был взрослый бархатный костюм с рядом пуговиц и с воротником-жабо, а на голове – широкополая коричневая шляпа с загнутыми полями.
– Великий голландец Франс Хальс родился в тысяча пятьсот восемьдесят втором году, в семье бедного портного. Семья сначала жила во Фландрии, позже вернулась в Голландию и поселилась в городке Харлеме. Там же Франс начал рисовать и брать уроки живописи у Карела ван Мандера в тысяча шестисотом. Его имя оставалось почти никому не известным, пока художнику не исполнилось тридцать лет! Он был принят в гильдию Святого Луки в двадцативосьмилетнем возрасте, а много позже избран ее деканом. Всю свою жизнь Хальс прожил в маленьком Харлеме и выезжал оттуда всего несколько раз.
– При этом, судя по его картине, он был очень жизнерадостным человеком, – заметил Андрей Петрович.
– Так было до тысяча шестьсот сорокового года. К тому времени Хальс заслужил признание и интерес к своему творчеству, слыл даже очень модным художником, которому заказывали много работ. Но неожиданно он резко поменял манеру письма, персонажи его картин утратили веселость, краски стали блеклыми и тяжелыми. Что случилось с ним в этот период, не известно. Клиенты перестали заказывать ему портреты, и он быстро потерял свою известность. Я покажу вам его позднюю работу, Андрей Петрович, и вы сами во всем убедитесь.
– А что известно о его личной жизни, Анна Белль?
– Он был очень порядочным человеком, дважды женат, содержал детей от обоих браков. Несмотря на нужду, отдавал им все деньги. Детей от обоих браков у него тоже было немало: десять. И он очень любил их рисовать… но только, пока ему не исполнилось пятьдесят восемь лет. А потом он стал очень мрачным художником и умер в полной нищете и забвении…
– Может быть, Хальса настигла какая-то внезапная болезнь и он поэтому так сильно изменился?..
– Все могло быть.
– Вы говорите, что с тысяча шестьсот сорокового года его манера письма резко изменилась. А когда он умер? Вскоре после этого?
– Нет. Он умер в тысяча шестьсот шестьдесят шестом году, в весьма почтенном возрасте – в восемьдесят четыре года! Вот, взгляните на позднюю работу того же, только позднего Франса Хальса, мы пришли.
Эта картина производила какое-то жуткое впечатление. Казалось, что женщины в черных нарядах на групповом портрете… мертвы. В их остановившихся взглядах отсутствовала жизнь! Будто кто-то нарядил в строгие одежды и усадил позировать художнику трупы. Неестественно раскрытая ладонь дамы на первом плане и отсутствующий глаз, запавший внутрь глазницы, у старухи, сидящей по левую руку от нее, заставляли поеживаться от этой страшной догадки… – Ужасный портрет, – сказал Андрей Петрович. – Я бы назвал его «Последний взгляд перед смертью». Да, сама Смерть присутствует где-то рядом с этими женщинами, словно она дала им отсрочку на последнее в их жизни позирование… – Картина называется «Регентши харлемского приюта для престарелых»… Давайте от них отвлечемся. Что бы вы хотели еще посмотреть?
– Не считая раннего Хальса, мне бы хотелось увидеть картины, на которых нарисованы корабли, лодки, море. Я люблю странствия, и хотя не сделал военной карьеры, в душе я определенно морской офицер.
– Это очень хорошее предложение! Нам придется подняться в зимний сад – там мы непременно найдем то, что вам понравится. Я тоже люблю пейзажи с водой и кораблями. Наследственность, знаете ли!
Глава седьмая
Счастье – скверная подруга
С долговечностью «на ВЫ»,
И предательство в потугах
Рядом с ним всегда, увы.
1
В зимнем саду, сооруженном в застекленной галерее на третьем этаже, висели полотна Яна ван Гойена. Этот художник был, несомненно, большим романтиком, которого наверняка манили морские просторы. Возможно, он родился моряком, а стал маринистом с нерастраченной мечтой к путешествиям по морям и океанам. – Он вырос в бедной семье сапожника и умер в долгах в тысяча шестьсот пятьдесят шестом, – рассказывала Анна Белль. – Гойену временами было не на что жить, он голодал. Часть из этих картин дедушка Геррит купил у потомков его современников, которым художник их просто дарил в благодарность за обед или расплачивался за долги. Чтобы найти средства, Гойен пытался заниматься всякими коммерческими делами, даже торговал тюльпанами… Я люблю его работы. В них очень мало цвета, но именно это придает его картинам такую глубину, драматизм и очарование. Ведь правда? Действительно, на полотнах Гойена, в его речных и морских пейзажах, вместе с парусными судами была нарисована… печаль. Так он выражал гнет своего тяжелого существования на земле в скупой и безрадостной, но в гениальной и неповторимой манере живописи. – Все нарисовано в сумерках, в пасмурную погоду. Это климат нашей Северной Европы. Мне тоже нравятся эти картины, – подтвердил граф Шувалов.
Здесь же, на стенах зимнего сада, под прозрачным куполом бельведера находились еще несколько работ Абрахама Виллартса, Яна Парселиса, Абрахама Сторка и Симона де Флигера.
– Потрясающая живопись! – выразил свое впечатление граф. – Я сам ощущаю себя в море.
– Вы не боитесь штормов? – вдруг спросила Анна Белль.
Андрей Петрович задумался над ответом.
– Неверно будет сказать, что это не страшно, – сознался граф. – В моей жизни был очень неприятный момент, когда я стоял на мостике в шторм, привязавшись канатом, чтобы не свалиться за борт. Паруса рвались в порывах ветра, все гудело и трещало так, будто вот-вот сломается. Мачты раскачивались в разные стороны. А главное – волны. Когда они накатывали прямо на нос корабля, создавалось впечатление, что он улетает куда-то в пропасть, опускается под огромную массу воды, которая падает сверху, норовя раздавить палубу… Но в следующую секунду нос вновь поднимается вертикально вверх, чтобы опять провалиться с брызгами и стоном в морскую бездну…
– Пойдемте, я покажу вам еще одну картину. Мне, кажется, она передает ваши ощущения, Андрей Петрович.
Они подошли к грандиозному полотну художника Питера Мюлира Старшего.
Картина называлась «Голландский корабль в сильный ветер у скалистого берега (1640 год)». Желтое вспенившееся море взбудоражено налетевшим с берега ураганным ветром, обреченный флейт накренился к самой воде под беспощадным натиском стихии, рискуя в любую минуту разбиться о скалы и затонуть…
– Ему надо срочно разворачиваться и уходить в море! – с тревогой в голосе сказал граф. – Самое печальное, если у корабля поломан руль, который мог зацепиться о скалы… Похоже, что так. Иначе он не стал бы поворачиваться боком к ветру! Несомненно сломан руль… Очень тревожно смотреть на эту картину. Надо запомнить имя художника…
Питер Мюлир Старший. «Голландский корабль в сильный ветер у скалистого берега»
