Ясуси Иноуэ - Хозяйка замка Ёдо
— Признаться, я чувствую себя прекрасно, но мне так не терпелось с тобой увидеться, что пришлось сослаться на недомогание, — радостно сообщила Тятя сестрице.
— Я почему-то так и подумала! — рассмеялась Когоо.
Она провела в замке Ёдо три дня, а на четвёртый засобиралась в обратный путь, как и было условлено. Тятя предложила сестре задержаться подольше — хотела показать ей Киото, — но Когоо особого интереса к столичным диковинкам не проявила.
— Что мне делать в Киото? По дороге сюда мы прошлись по его улицам, так что с меня довольно.
— Тогда на пути в своё Ооно можешь заглянуть в замок Омидзо — Охацу страшно тебе обрадуется.
Однако возможность пообщаться со средней сестрой Когоо тоже не вдохновила. Она осталась такой же, как прежде: маленькой княжной, никогда и никому не доставлявшей хлопот, погруженной в себя и не испытывающей потребности в близости с кем бы то ни было, даже с родными людьми. Тятя немного завидовала младшей сестре, чей душевный покой не могло нарушить никакое событие во внешнем мире, оставшемся за неприступной стеной, которую Когоо ещё в детстве выстроила вокруг себя.
И всё же, по злой иронии судьбы, в тот самый момент, когда Тятя об этом размышляла, пришло известие, которому предстояло лишить Когоо и хладнокровия, и сна, и покоя. Придворный советник Гэнъи Маэда нежданно-негаданно прибыл из Киото, чтобы объявить хозяйке замка Ёдо о желании Хидэёси отпустить в Ооно только свиту и охрану супруги князя Садзи, а саму её оставить в Ёдо заложницей.
— Вы хотите сказать, что его высокопревосходительство намерен забрать мою сестру у человека, за которого сам же её и сосватал? — уточнила Тятя, похолодев.
— Полагаю, что так, — ответил Гэнъи Маэда с той бесстрастностью и твёрдостью, которые всегда звучали в его голосе, если ему приходилось передавать кому-то особенно жестокие приказы властелина.
Из объяснений советника Тятя поняла, что Хидэёси не доверяет Ёкуро Садзи. По всей видимости, кампаку всё ещё злился на даймё Ооно за его поведение во время битвы при Комаки в 12-м году Тэнсё[76]. Хидэёси тогда исхитрился удачно поставить морскую блокаду и отрезать Иэясу Токугаве путь к отступлению в Микаву, но Ёкуро Садзи предоставил своему покровителю Иэясу челны, тем самым спутав все планы кампаку. Неудивительно, что Хидэёси затаил обиду. Между тем Когоо теперь была матерью двух малолетних княжон, и препятствовать её возвращению в Ооно казалось Тяте делом бесчеловечным и лишённым смысла. Она пообещала себе вступиться перед Хидэёси за сестру при первой же возможности.
Однако сначала надо было каким-то образом сообщить о решении его высокопревосходительства самой Когоо.
Выслушав старшую сестру, княжна Садзи изменилась в лице, в глазах мелькнула растерянность, но уже в следующее мгновение она недрогнувшим голосом произнесла:
— В Ооно я оставила двух дочерей. Они так же дороги мне, как тебе — твой Сутэ. Прошу тебя похлопотать лишь о том, чтобы мне их вернули.
Начиная с того дня Когоо уединилась в гостевых покоях замка Ёдо и не выходила оттуда. Тятя, умирая от беспокойства, время от времени навещала её и каждый раз находила сестру в слезах, забившуюся в уголок опочивальни.
Тятя всем сердцем желала поскорее увидеть Хидэёси, чтобы потолковать с ним об этом деле, но вот уже двенадцатая луна сменила одиннадцатую, а он всё не появлялся в Ёдо. От него часто доставляли послания, начертанные в спешке широкими небрежными мазками кисти; в них неизменно говорилось о приготовлениях к военному походу в Канто, которые отнимают у него уйму времени и никак не дают наведаться к ней, Тяте, с визитом. Порой он всё же вырывается в Осаку повидаться с сыном, который служит ему нынче единственной отрадой.
Тятя, надо думать, тоже скучает по своему чаду, однако он, Хидэёси, просит её потерпеть ещё немного…
Приготовления к очередному военному походу действительно лишили Хидэёси покоя. В начале двенадцатого месяца он разослал по всем провинциям официальное извещение о «весенней карательной экспедиции в Канто», тем самым обозначив время выступления против клана Ходзё, который дерзнул воспротивиться его власти. Хидэёси привёл в боевую готовность войска в разных провинциях, чтобы сформировать из них армию для броска на восток, поставил Мацуиэ Нацуку ответственным за снабжение и дал ему под начало десять уполномоченных, распорядился за год собрать в двух гаванях Симидзу и Одзири сто тысяч коку риса, а также скупить всё зерно в княжествах, через каковые пролегает дорога на восток, и держать припасы наготове к перевозке в окрестности Одавары, главной цитадели дома Ходзё. Помимо этого он назначил Тэрумото Мори наместником Киото на период своего отсутствия, а Такакагэ Кобаякаву — временно исполняющим обязанности коменданта крепостей, в которых по пути на восток будет останавливаться верховный главнокомандующий.
В десятый день двенадцатой луны Иэясу Токугава, Кагэкацу Уэсуги и Тосииэ Маэда были призваны на военный совет. Совет постановил, что в авангарде надлежит выступить Иэясу, и тот незамедлительно отправил гонцов в свои владения в Сумпу с приказом войску встать на изготовку, а через несколько дней и сам прибыл туда, откуда должна была выступить в поход его армия.
Лишь в конце двенадцатого месяца Хидэёси впервые за долгое время нанёс наконец визит хозяйке замка Ёдо. Он явился без предупреждения поздно вечером, а на рассвете продолжил путь в Киото. В ту ночь Тятя говорила с ним о своей сестре, умоляла сменить гнев на милость по отношению к супругу Когоо. Хидэёси развеселился, заявил, что уж и помнить не помнит о былых проступках Ёкуро Садзи, к тому же сейчас ему просто недосуг об этом думать. Мало-помалу его смех затих.
— Тебе, стало быть, невдомёк, Тятя, почему я разлучил любезную Когоо с её муженьком? Ёкуро Садзи мой свояк и дядя Сутэ. Надобно сделать так, чтобы после моей смерти вы с Сутэ могли рассчитывать на его помощь. А обеспечить его верность и преданность я могу, лишь удерживая в заложницах твою сестру — иного способа нет.
Последние слова прозвучали решительно и непреклонно. И Хидэёси был, безусловно, прав. В свои пятьдесят четыре года он должен был позаботиться о том, чтобы в окружении Тяти и их сына присутствовали надёжные и достаточно влиятельные люди, которые возьмут на себя опеку над малолетним наследником рода Тоётоми и его матерью в случае смерти самого Хидэёси. Теперь, узнав его истинные намерения, Тятя больше не настаивала. «Бедная Когоо, — вздыхала она. — Но коли это необходимо для безопасности Цурумацу, ей придётся расстаться с Ёкуро Садзи, владельцем крошечной крепости, удельным князьком, за чьей спиной, однако, стоит влиятельный клан Токугава».
Проводив Хидэёси до ворот замка, Тятя вернулась в свои покои и обнаружила там сестру.
— Ты замолвила за меня словечко? — спросила Когоо, обратив к ней бледное лицо, на котором вот уже целый месяц не гостила улыбка.
— Я поговорила с его высокопревосходительством, но он велел тебе оставаться здесь до конца похода на Одавару. Сейчас бесполезно просить его о чём бы то ни было — он и думать ни о чём не может, кроме предстоящей войны.
Когоо снова подняла голову, опалив сестру взглядом, в котором горела ненависть, и покинула её покои, бросив через плечо:
— Мне всё ясно.
С наступлением нового года до замка Ёдо начали долетать слухи о передвижениях войск. Иэясу Токугава, Нобукацу Ода и Удзисато Гамоо повели своих самураев на восток прибрежными трактами; Кагэкацу Уэсуги и Тосииэ Маэда двинулись к Одаваре горными перевалами. Ожидалось, что на поле брани войска прибудут к середине второго месяца или к восходу третьей луны.
В народе болтали разное; кое-кто полагал, что Иэясу и Тосииэ вознамерились восстать против Хидэёси и заключить союз с кланом Ходзё. Словно бы для того, чтобы пресечь эти слухи, разнеслась весть о том, что на третий день первой луны двенадцатилетний Нагамару, сын Иэясу, в сопровождении влиятельных вассалов дома Токугава, в числе коих был Тадаё Сакаи, прибыл в Дзюракудаи. Весть быстро подтвердилась. Оказалось, Иэясу, обеспокоенный разговорами о том, что он якобы затевает измену, поспешил обезопасить себя от недоразумений, которые могли возникнуть у него с Хидэёси, и по собственному почину отдал сына в заложники, отправив его во дворец кампа-ку. Хидэёси устроил для Нагамару церемонию совершеннолетия — нарёк его взрослым именем Хидэтада, пожаловал меч с золотой цубой[77], велел выбрить лоб полумесяцем[78], — после чего любезно преподал юноше, воспитанному в Суруге, несколько уроков столичных обычаев, а затем отослал его обратно в Сумпу, показав тем самым, что всецело доверяет Иэясу и не видит необходимости держать членов семьи своего соратника в заложниках.
