Ясуси Иноуэ - Хозяйка замка Ёдо
— А ты хороша собой, Тятя. Сколько тебе лет?
— Двадцать два года, моя госпожа. — Тятя и не подумала потупить взор — она уже чувствовала нараставшую в душе неприязнь к этой женщине. Никто и никогда не обращался с ней, княжной Асаи, столь пренебрежительно и высокомерно. Даже когда она была совсем маленькой, дамы из окружения О-Ити, её матушки, непрестанно выражали ей своё глубочайшее почтение. Да, с тех пор прошло много лет, после падения замка Одани она жила как пленница, но ни перед кем ещё не склоняла голову первой!
— Сейчас ты, должно быть, чувствуешь себя не слишком уютно, но потерпи чуть-чуть — всё наладится, — сказала Госпожа из Северных покоев и кивнула одной из придворных дам, которая тотчас поднесла Тяте дары: богатый церемониальный наряд из нескольких кимоно и дивной красоты черепаховый гребень.
Тятя поблагодарила Госпожу из Северных покоев с надлежащей учтивостью, но голову склонила ровно под тёщ углом, какого требовал этикет, — не ниже. Она знала, что жена Хидэёси сделала лишь то, что предписывали правила приличия, — никакого проявления симпатии в этом не было. Кроме того, горделиво выпрямиться и расправить плечи дочь Нагамасы Асаи и племянницу Нобунаги Оды заставило сознание своего высокородства. И наконец, она не видела в положении официальной супруги Хидэёси ни малейшего превосходства по отношению к собственному положению наложницы и не испытывала никакой ревности к этой женщине. Если бы она любила Хидэёси — тогда да, наверняка признала бы в Госпоже из Северных покоев соперницу. Но в ту пору Тятя ещё не питала к своему господину и повелителю тёплых чувств. Она думала только о том, что её хотят унизить. Какая разница, кто перед ней — хоть законная, хоть незаконная жена единовластного правителя островов, — ей-то, Тяте, что за дело? Не будет она гнуть спину! Да кто такая эта женщина по своей сути, если не простолюдинка, худородная выскочка из какой-то глухой провинции? От едва сдерживаемой ярости у Тяти задрожали руки. Не опуская головы, она испросила у Госпожи из Северных покоев дозволения удалиться. Просьба прозвучала почтительно, однако, уходя, Тятя даже не поклонилась.
Со своими чувствами к Хидэёси она худо-бедно разобралась, убедив себя в том, что может убить его, когда ей заблагорассудится, но ненависть к его жене ещё не нашла выхода, и от этого визита у Тяти остался горький привкус.
V
Весна и лето того года, 16-го под девизом правления Тэнсё[73], пролетели молниеносно. С приходом осени Тятя начала замечать в себе странные перемены — с телом творилось что-то неладное. Из окружающих первой обратила на это внимание прислужница, женщина средних лет, состоявшая при княжне ещё со времён её жизни в Адзути. Она немедленно привела к своей хозяйке лекаря, и тот подтвердил беременность. Было это в середине десятого месяца, в пору любования момидзи — алыми осенними листьями, — когда в Дзюракудаи со всех концов страны стекались именитые гости, дабы насладиться волшебным зрелищем.
Слухи о беременности молодой наложницы с невероятной скоростью распространились по дворцу. Хидэёси не просто обрадовался — возликовал. Услышав благую весть, он испустил торжествующий вопль и долго не мог прийти в себя от счастья, чем поверг Тятю в неописуемое изумление. После этого кампаку стал так часто наведываться к ней, будто не доверял ни лекарям, ни повитухам и покой находил, лишь когда видел воочию, что всё идёт хорошо и любимая наложница пребывает в добром здравии.
В Тятиной резиденции воцарилось праздничное оживление. Все суетились вокруг будущей матери, число свитских дам и служанок при ней ощутимо возросло, а старые повитухи, искушённые в своём ремесле, глаз с неё не спускали сутками напролёт.
В ликовании Хидэёси, к слову сказать, не было ничего удивительного. Поговаривали, что кампаку бесплоден, да его высокопревосходительство и сам в этом никогда не сомневался, и вот ведь чудо, на пятьдесят четвёртом году жизни он станет отцом — женщина впервые от него понесла! Так что Хидэёси пребывал на седьмом небе от нежданно свалившегося на него подарка судьбы, Тятя же тем временем терзалась сомнениями, не зная, как отнестись к тому факту, что она вынашивает в своём чреве дитя злейшего врага её клана. В итоге княжна убоялась столь опасных мыслей и решила, что надобно воспринимать растущий у неё под сердцем комочек плоти как новую жизнь, ничем не связанную с Хидэёси.
Она не забыла ту беседу с Удзисато Гамоо в Адзути. Две важные цели — родить ребёнка и построить замок, — подсказанные молодым полководцем, заставили её отказаться от самоубийства и смириться с участью наложницы Хидэёси. Но теперь, будучи беременной, она никак не могла подавить в себе отвращение к этому сгустку странной «новой жизни», в котором смешалась кровь Асаи с кровью убийцы, Асаи уничтожившего.
Тятю начали одолевать приступы дурного настроения, которое она теперь не скрывала даже в присутствии Хидэёси. Но тот и не думал обижаться. Тятя ворчала, огрызалась, отворачивалась от него, а он и бровью не вёл, продолжая ласково ворковать, сочинять для неё всякие нежные прозвища, называть «мамочкой», хотя ребёнок ещё не родился. Однажды, заглянув к беременной наложнице, он нашёл её задумчиво сидевшей у энгавы и спросил, о чём это она так замечталась. Тятя вздрогнула.
— Ни о чём.
— Если тебе что-нибудь нужно, я подарю тебе всё, что захочешь, только попроси, — не отставал Хидэёси.
— Ничего мне не нужно, — буркнула Тятя. — Разве что замок…
— Замок?! — удивился он. — Зачем тебе замок?
— Я хочу жить в собственном замке. Это моё самое заветное желание.
— Знаешь, Тятя, порой ты меня приводишь в замешательство. Но ради тебя я, так уж и быть, велю построить замок… Однако каков каприз!
Сказано это было то ли в шутку, то ли всерьёз, но Тятя уже и думать ни о чём не могла, кроме переезда в новый замок, — ей казалось, что таким образом удастся избежать частого общения с Хидэёси.
Пуще его высокопревосходительства Тятиной беременности радовалась только дама Кёгоку. Она лично явилась поздравить кузину и теперь держалась с ней ещё почтительнее, чем прежде, — точь-в-точь прислужница перед лицом госпожи. Тасуко, судя по всему, питала к официальной супруге Хидэёси ту же неприязнь, что и Тятя, и по тем же причинам. Из них троих Тасуко принадлежала к семейству самого высшего ранга. Ни Тятя, связанная узами крови со знаменитыми кланами Ода и Асаи, ни уж тем более Госпожа из Северных покоев, особа весьма скромного происхождения, поднявшаяся из низов вместе со своим мужем Хидэёси, не могли сравниться с дамой Кёгоку, рождённой в прославленном самурайском доме провинции Оми, который со времён Муромати занимал место в ряду четырёх наизнатнейших и наивлиятельнейших домов Поднебесной.
Однако в обществе Тяти дама Кёгоку, которая на людях не скрывала своей гордости от того, что принадлежит к столь высокородному семейству, вела себя весьма скромно, всячески подчёркивая превосходство кузины. Возможно, в таком поведении проявлялись глубокая признательность, каковую Тасуко сызмальства питала к госпоже О-Ити за поддержку и заботу об отпрысках разорённого дома Кёгоку, а также сознание того, что Тятя, несмотря на свою принадлежность к менее знатному роду, всегда жила как особа более высокого положения. Сама дама Кёгоку увидела свет в ту пору, когда её семья уже потеряла и власть, и богатство, так что детство Тасуко прошло в нищете и вечных странствиях, от которых громкое родовое имя бессильно было её избавить.
Вот по этим причинам дама Кёгоку и старалась держаться подальше от Госпожи из Северных покоев, да и заводить дружбу с другими наложницами Хидэёси не спешила. С Омаа и дамой Сандзё она ладила, но частыми визитами их не баловала. Ну а в Тяте она нашла верную союзницу, прекрасно осведомлённую о её высокородстве и питавшую к ней должное почтение. Тятя же, в свою очередь, прониклась к этой женщине, пятью годами старшее её самой, глубочайшим доверием и сестринской любовью, в основе которых лежали не только родственные узы, но и душевная близость. К тому же черты лица Тасуко живо напоминали ей о Такацугу.
Лишь одно удивляло и беспокоило Тятю: искренняя нежная привязанность дамы Кёгоку к Хидэёси. Тасуко его, без сомнения, любила и дорожила своим чувством к человеку, которого ей приходилось делить с многочисленными наложницами и с законной супругой. Занимая при нём скромное положение, она никогда не претендовала на чужое место, не пыталась оттеснить других и довольствовалась тем малым, что имела. Этого Тятя понять не могла.
«О, как я счастлива, что в скором времени вы произведёте на свет сына!» — говорила ей дама Кёгоку с такой гордостью, будто это она сама готовилась стать матерью. Каждый день дама Кёгоку молилась богам и буддам об успешном разрешении от бремени, о том, чтобы родился мальчик, и неустанно обсуждала благое событие с женщинами из Тятиного окружения.
